Ценности советской культуры и их роль в консолидации современного российского общества

[162]

На предыдущей конференции «Советская культура в контексте истории ХХ века» недавно ушедший из жизни профессор А.С. Мыльников верно и справедливо заявил: «Феномен советской культуры занимает место в системе исторической типологии мировой культуры как один из наиболее значимых и вместе с тем драматических периодов в истории борьбы человечества за идеалы социальной справедливости. В этом заключена его поучительность и непреходящая ценность» 1. Действительно, как и любое другое социальное явление, советская культура с позиций современного исследователя не может допускать ни огульного охаивания, ни безудержной идеализации. Субъектом советской культуры, ее создателем были рабочие и крестьяне еще царской России, представители многих наций и народностей, населявших ядро евразийского континента, единый советский народ, утверждавший новый образ жизни. Именно поэтому подход, ставящий в центр исследования [163] культурной истории, культурного строя Советской страны человека, личность созидателя нового общества, должен быть исходным ценностным критерием при оценке всех сторон советской культуры. В таком случае всяческие попытки анализа советской культуры сквозь призму тоталитаризма, идеологизаторства, которыми успешно грешили многие авторы после развала Советского Союза, все более и более явно предстают как дань времени и политическому заказу. По-моему, пришло время трезвой, справедливой и, не побоюсь этого слова, патриотической оценки культуры, которая впитала в себя все ценное и жизнеутверждающее из предшествующей культурной истории, которая воспитала наших родителей и нас самих, благодаря которой наша страна за исторически короткое время стала великой мировой державой.

Для определения контуров темы остановлюсь на трех документах, характеризующих состояние советской культуры на стадии ее становления, расцвета и разрушения. 16 октября 1918 года было опубликовано обращение «От Государственной комиссии по просвещению», в котором, в частности, провозглашалось: «Высшей ценностью и в социалистической культуре останется личность. Но эта личность может развернуть со всей возможной роскошью свои задатки только в гармоничном и солидарном обществе равных» 2. Тогда же первый нарком просвещения А.В. Луначарский заявлял: «Нам нужна культура, начиная с грамоты и кончая наукой, культура в области мысли и культура в области чувства» 3. Дальнейший ход истории показал, что эти, казалось бы, утопично-наивные, но жизнеутверждающие слова воплотились в реальную жизнь советского народа.

Прошли десятилетия. В Программе КПСС 1961 года было заявлено, что «в стране осуществлена культурная революция». Практика социалистического строительства требовала всестороннего исследования советской социалистической культуры, с чем были связаны проведение большого числа научных конференций, организация [164] исследовательских центров, подготовка кадров, издание массы научной и популярной литературы. Вот какой представлялась культура развитого социализма: «Социалистическая культура, — по словам академика М.П. Кима, — это динамичное состояние духовной жизни общества первой фазы коммунистической формации, определяемое социалистическим способом производства и характеризуемое высокими достижениями в духовном (интеллектуальном, моральном, художественном) росте трудящихся масс и их сознательно-активным участием в духовном производстве, невиданными в прошлом успехами в освоении мира и направляющей ролью в нем социалистической идеологии рабочего класса, органическим сочетанием завоевания науки и искусства с диалектико-материалистическим мировоззрением, интенсивным процессом социальной интеграции и интернационализации духовной жизни, единством национальной формы и интернационального содержания культуры, гуманистической системой производства, накопления, распределения и потребления духовных ценностей, цель которой — всемерное увеличение духовного потенциала социализма, создание духовных предпосылок перехода к коммунизму, формирование гармонически развитой личности строителя коммунизма» 4.

Я не буду делать критический анализ этого весьма «тяжеловесного» (содержащего более 90 слов) и несколько одностороннего (речь идет лишь о духовной составляющей культуры) определения социалистической культуры. Следует обратить внимание на то, что она понимается как орудие социализма, как средство развития «человеческого в человеке» и подъема творческих сил всего народа.

Здесь вполне уместно продолжить ход рассуждений признаниями А. Проханова, стойкого бойца патриотического фронта, сохранившего верность социалистическим идеалам и противопоставляющего свой творческий прорыв веяниям западной либеральной культуры. В одной из своих публикаций, осмысливая на примере [165] литературы состояние советской культуры эпохи развитого социализма, Проханов замечает, что под ее куполом «существовало всегда условно два направления. Это было направление национально-патриотическое, которое трудно и мучительно пробивало себе жизнь под этим нормативным куполом. То направление, из которого потом родились блестящие деревенщики и которое было целой школой деревенщиков. И, так сказать, либерально-западная культура: Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина, Григорий Бакланов, Гранин, замечательный Юрий Трифонов. Эти две ветви одной советской, «красной», культуры существовали рядом, взаимодействовали внутренне, открыто или закрыто, все время полемизировали, отталкивались одна от другой, в философском и эстетическом смысле конкурировали, бились за идеологическое пространство. Это создавало очень интересную музыку, хор советской литературы и советской культуры. Так же было и в кино, в музыке и живописи». После распада Советского Союза, продолжает далее Проханов, национально-патриотическое направление обрело статус оппозиционной культуры, а либерально-западное — «демократической элитарной культуры», в которой «не рождается ничего: ни архитектурные произведения, ни оперы, ни музыка, ни романы, рождается только ядовитый смертельный бесконечный насморк юмористов» 5. Более того, дополняет Проханов, в ходе длительного противостояния этих двух направлений зародилась культура «тридцатилетних» — аполитичная, эстетствующая, выражающая постмодернистские умонастроения.

Такая инверсия советской культуры, выразившая тенденции разрушения некогда цельного монолита, заключает в себе и положительные тенденции. Произошло достаточно четкое размежевание линий развития современной отечественной культуры. Одна из них, либерально-западная, прикормленная нынешней российской властью, весьма импульсивная и непоследовательная, эклектичная и поверхностная, спекулируя на стереотипе «все советское — плохое», [166] выражает жадное стремление явных и неявных околокультурных деятелей разрушить строй русского национального самосознания. Более того, — разрушить «связь времен» отечественной культурной истории, веками обогащавшейся национальными культурами, и ввергнуть новые поколения соотечественников в лоно мировой (читай, западной) цивилизации.

Другая линия определяет сердцем выстраданную борьбу за сохранение идеалов справедливости, героизма, добрых чувств, оптимизма, которые были присущи отечественной культуре на протяжении всей ее истории и воплотились в том советском патриотизме, который утверждался многими отечественными писателями, художниками, композиторами. Лишь непредвзятым взором, следуя этой линии, можно усматривать новизну и преимущество советской культуры в том, что она утверждала общечеловеческий нравственный и исторический смысл всего советского строительства как наиболее прогрессивного, а типического героя советского искусства как человека высокой идеи и гуманного поступка, раскрывающегося через исторические деяния своего народа. Подчеркивая еще раз мысль о патриотизме как о стержне национального самосознания, пронизывающем издревле отечественную культуру, следует вспомнить проникновенные слова А.Н. Толстого, сказанные им в суровые ноябрьские дни 1941 года: «Родина — это движение народа по своей земле из глубин веков к желанному будущему, в которое он верит и создает своими руками для себя и своих поколений. Это — вечно отмирающий и вечно рождающийся поток людей, несущих свой язык, свою духовную и материальную культуру и непоколебимую веру в законность и неразрушимость своего места на земле.

Когда-нибудь, наверно, национальные потоки сольются в одно безбурное море, — в единое человечество. Но для нашего века это — за пределами мечты. Наш век — это суровая, железная борьба за свою независимость, за свою свободу и за право строить по своим законам свое общество и свое счастье» 6.
[167]

«Суровая, железная борьба» продолжается в начале ХХI века, что находит свое выражение в творчестве и подвижничестве тех, кто придерживается этой второй линии развития отечественной культуры и тем самым сохраняет память о предшествующих этапах ее развития. Кстати говоря, на протяжении предшествующего века отечественная культура претерпела две фазы развития: дивергенции, т.е. расхождения некогда единой культурной истории по двум направлениям (советская культура и культура русского зарубежья), и конвергенции, схождения в последние годы этих, некогда непримиримых или искусственно разрываемых по идеологическим соображениям направлений. Ныне активно осваивается духовное наследие представителей русской религиозной философии, позитивистов начала ХХ века, евразийцев и многих других и, разумеется, всего богатства советской культуры.

Но при этом надо отметить, что отечественная культура начала ХХ века характеризовалась противоречиями, имеющими глубокие социально-экономические корни. Речь идет о двух взаимоисключающих тенденциях — демократической и элитарной. Первая развивалась «вширь» и заключалась во внесении культурных ценностей в широкие народные массы. Это была популяризация научных знаний, развитие системы народного образования и т.д. Элитарная тенденция, напротив, была представлена узким кругом деятелей культуры, тех же религиозных философов, позитивистов, представителей искусства. Первая тенденция впоследствии реализовалась в культурной революции с начала 1920-х годов. Вторая поначалу воплотилась в краткий по продолжительности «серебряный век», своеобразный культурный ренессанс, а после Октябрьской революции была представлена культурой русского зарубежья. Цели и ориентиры этих тенденций не сходились между собой, что усложнялась еще одной ситуацией. К началу ХХ века в русской культуре назрел внутренний раскол, во многом определяемый социально-политической ситуацией. С одной стороны, в культурной истории стала утверждаться революционно-демократическая тенденция, согласно которой культура (и литература, в первую очередь) рассматривалась «важной и существенной принадлежностью [168] жизни» (Н.А. Добролюбов). Культура должна была служить интересам народных масс и выражать своими средствами их думы и чаяния. С другой стороны, набирала силу и противоположная, «охранительная» идеология, утверждающая гибельность для культуры, искусства их насильное сближение с интересами народных масс. Вместе с демократией, довольно высокомерно отмечал К.Н. Леонтьев, в культуру вторглись орды «всепожирающих» средних людей. Это — европейцы дурного тона и нетерпимых претензий, которых я не умею иначе назвать как современными хамами: это — «цивилизованные хамы». Они органически противны культуре, и более всего — культуре художественной» 7.

Такая позиция, антигуманная по сути, отвергающая притязания народных масс на овладение культурными ценностями, поддерживалась и другими представителями русского ренессанса. Так, Д.С. Мережковский усматривал «грядущего хама» в нарождающемся в начале ХХ века футуризма. «Встречайте же его, господа эстеты, академики, культурники, — восклицал он. — Вам от него не уйти никуда. Вы сами родили его: он вышел из вас, как Ева из ребра Адама. И не спасет вас от него никакая культура» 8.

И все же история распорядилась так, что будущее России было связано с культурным творчеством масс. Да, действительно, оно было политизировано, наполнено стремлением революционного переустройства общества. В недрах учения о социалистической революции получали развитие представления о творчестве масс как об истинном творчестве (А.М. Горький). Сама революционная эпоха взывала к утверждению реализма как ключевого метода осмысления и выражения самой себя. И делом культурной жизни, согласно А.В. Луначарскому, был «единый культурный поток», «единый социальный прогресс», «общая культурная картина». А.А. Богданов, исходя из анализа «культурной ситуации» (труд признается как основной фактор приспособления [169] к окружающей среде, и тем самым, творения культуры), выводил типологию культурно-исторических общностей. На этой основе он выдвигал утверждение о наличии в истории трех типов культуры — авторитарного, индивидуалистического и коллективистского. По его мнению, базой для перехода от индивидуалистической к коллективистской культуре должен быть исторически преходящий тип — пролетарская культура 9.

Так различное толкование творчества (индивидуального либо массового) привело к признанию в России двух культур — буржуазной и пролетарской (как переходной, предваряющей развитие коллективистской культуры). Социалистическая революция в России развела по обе стороны баррикады культуру советскую и культуру русского зарубежья. И если вторая, возвращенная нам сегодня, в своих первоисточниках, представляет необычайно широкую и пеструю палитру образов, мнений, идей о судьбах России, то первая воплотилась в реальную жизнь поколений советских людей со всеми ее грандиозными достижениями и неизбежными потерями. В данном случае хотелось бы высказать несогласие с суждениями И.В. Кондакова, автора довольно содержательной, но явно тенденциозной книги, посвященной истории отечественной культуры и опубликованной в 1994 году в качестве учебника для вузов. Так, автор заявляет, что Россия дважды стояла перед выбором: революция или культура. В 1907 году история остановила свой выбор на «точке развития культуры». В октябре 1917 года история выбрала «точку зрения жизни», предпочтя творчеству культуры историческое творчество, «живое творчество масс». Оппозиция творческого меньшинства и пассивного большинства вновь предлагается этим автором новым поколениям, но уже как осознанная поведенческая установка. Социалистическая революция, оказывается, произошла, по Кондакову, из-за дефектности, «образного компонента русской культуры», постоянной и нередко ожесточенной борьбы «между логико-понятийным, формальным мышлением и образно-ассоциативным, во многом интуитивным [170] мышлением в русской культуре второй половины ХIХ — начала ХХ века».

Довольно однозначно и бездоказательно автор утверждает, что культура русского зарубежья «как единая и целостная система… выстраивалась в последовательном противопоставлении русско-советской культуре: как истинное — ложному, национальное — вненациональному, духовное — бездуховному и т.п.» Советская культура признается автором не иначе как тоталитарная, порожденная тоталитарным типом цивилизации, «застрявшим» между восточным и западным типами и теперь все же идущим к западному, либерально-демократическому типу цивилизации как наиболее предпочтительному варианту мирового развития 10. И все же, хотим мы того или нет, плюрализм мнений должен, очевидно, находиться в согласии с исторической правдой и теоретической доказательностью. Обратимся к фактам.

В начале ХХ в. Россия находилась в первой десятке развитых в культурном отношении стран Европы. В 1913 году грамотность населения России от 8 лет и старше составляла 38–39 %, начальным образованием было охвачено не более половины детей школьного возраста. И в то же время в русской науке были представлены практически все направления научной мысли того времени при численности научных работников и преподавателей вузов (накануне 1917 года) — 10–11 тыс. человек. На рубеже веков Россия «выстрадала марксизм» (К. Каутский) и стала родиной ленинизма, который органически вошел в отечественную культуру. Тысячелетняя история развития отечественной культуры воплотилась в том, что на рубеже веков русская литература светом своего факела озарила всю Европу. Русская школа актерского искусства являлась ведущей в мире. Русская музыкальная культура занимала одно из первых мест в Европе. Русское изобразительное искусство, оставаясь самобытным, было признано мировым искусством. В 1900–1917 годах в России наблюдался, по мнению В.И. Вернадского, расцвет научной и философской [171] культуры. В целом, интеллектуальный потенциал России того времени характеризовался как потенциал цивилизованного государства 11.

Идея преемственности развития культуры находила различные формы выражения во всех направлениях художественной культуры, главной проблемой которой является народность, приобщение народных масс к искусству. Народность искусства, получившая выражение в слиянии видов и жанров искусства, в определенном смысле воспроизводила «монументальный историзм» древнерусской культуры как стиль эпохи, являвшийся единым для всех видов искусств. Своеобразным символом этого стиля зарождающейся советской культуры может служить барельеф М.Г. Манизера, изображавший рабочего с маховым колесом. Это была не только аллегория труда, индустриального порыва, но и символическое утверждение победы рабочего класса: рабочий, вращающий маховое колесо, как бы вращает колесо истории. Знаменитая «Мистерия буфф» В.В. Маяковского представляла собой, по признанию самого автора, «героическое, эпическое и сатирическое изображение нашей эпохи». Социалистическая культура, преодолев мощнейшую волну Пролеткульта, пытавшуюся смыть в безвестность все богатство мировой культуры, на протяжении ХХ века не только восприняла все то, что было достигнуто человечеством, но воплотила в себе общецивилизационный рывок в будущее.

Можно продолжать сокрушаться по поводу развала Советского Союза и всего того, что было достоянием советской культуры. Но с каждым новым разрушительным для нашей страны годом все более настоятельно стоит вопрос: что же делать? Что из всего богатства нашей культуры взять на вооружение для сохранения русской, советской, российской цивилизации? В самом деле, каков субстрат цивилизационного ядра России? Каков геополитический статус России? Каковы ответы России на глобальные вызовы современности? [172] Ответы на эти вопросы следует искать, опираясь на четкую научную методологию. И на ясное мировоззрение. В современной постмодернистской ситуации, очевидно, неправомерно будет утверждать главенство какого-либо одного метода, подхода к анализу обозначенных выше проблем. Думается, правомерно будет утверждать необходимость совместного включения в методологию трех подходов — цивилизационного, геополитического и глобального. Все они тесно связаны между собой, хотя каждый из них обладает собственной спецификой. Кстати, нечто подобное отмечал в свое время в книге «Европа и душа Востока» В. Шубарт (она была написана накануне второй мировой войны и переведена на русский язык в 1943 году В. Васильевым–Востоковым). «Русские, — отмечал Шубарт, — с их развитой способностью к лицезрению целостности постоянно и ясно чувствовали, что ничего не должно рассматриваться в отдельности. С того момента, как они стали заниматься сами собой, их мысли вращаются, от Чаадаева до евразийцев, вокруг вопроса: кем мы являемся по отношению к Европе? Младшими или только молодыми? Или просто иными? Наследниками европейской или предвестниками новой, восточной культуры? Этот вопрос привел к более общему: в чем состоит разница между народами, в возрасте или противоположности типов? А это уже граничит с большой проблемой: чем являются определяющие факторы истории? Каков смысл истории? Кто так смотрит на судьбы народов, тот расширяет свое рассмотрение до ранга общей культурной философии» 12.

Цивилизационный подход в современных исследованиях обретает особую значимость, поскольку в мировом сообществе на рубеже веков достаточно четко оформились локальные цивилизации (их еще называют геоцивилизациями), каждая из которых может быть охарактеризована конкретными параметрами: количество входящих в них государств, площадь и размещение по территории, численность и национальный состав населения, [173] принадлежность к мировым религиям, объем внутреннего валового продукта (ВВП) и др. Данный подход, получивший первоначально различные интерпретации в работах Н.Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, позволяет проследить макродинамику мировых процессов, инициируемых, в первую очередь, исторически сложившейся культурой, культурной историей, определяемой этническим составом той или иной цивилизации и ее месторазвитием. Иначе говоря, цивилизационный подход предполагает, во-первых, анализ исторической динамики цивилизации (диахронический аспект анализа), а во-вторых, — выявление содержания и характера взаимоотношений между ними (межкультурные связи, экономические и дипломатические отношения, военные столкновения). Цивилизационный подход заключает в себе не только историко-познавательную функцию, но и прогностическую. Однако эта прогностическая функция во всем своем объеме раскрывается в контексте геополитического подхода. В данном случае цивилизационный подход играет вспомогательную роль, а геополитическое исследование опирается на выявление содержания и характера взаимоотношений между цивилизациями на каком-либо определенном этапе исторического развития, в том числе на современном, в соответствии с принципом «вызов — ответ» (синхронический аспект анализа), что предполагает формирование сценариев дальнейшего развития цивилизаций.

В свое время Г.В. Вернадский составил схему периодической ритмичности государствообразующего процесса в Евразии. Каждый из четырех этапов, согласно Вернадскому, включает две фазы: первая, восходящая, характеризовала создание единой всеевразийской государственности (Скифская держава, Гуннская империя, Монгольская империя, Российская империя — СССР), вторая, нисходящая, означала распад евразийского государства на различные системы государств (сарматы, хазары, Русь, узбеки и др.). Относительно возможной формы нисходящей фазы на четвертом этапе, начало которому было положено образованием Российской империи и СССР, Вернадский высказался весьма осторожно: «С точки зрения прямолинейности схемы у многих читателей может [174] возникнуть соблазнительная мысль — не должен ли вслед за периодом государственного единства Евразии вновь последовать период распада государственности… Предпосылки исторического развития изменились, так как ныне Евразия (эти строки автором были написаны в 20-х годах ХХ в. — И. К.) представляет собою такое геополитическое и хозяйственное единство, какого ранее она не имела. Поэтому теперь налицо такие условия для всеевразийского государственного единства, каких раньше быть не могло» 13.

Составление сценариев геополитического развития российской цивилизации на евразийском континенте непременно должно основываться на отмеченных выше подходах. Причем необходимо учитывать, что из рассматриваемых ныне девяти локальных цивилизаций (геоцивилизаций) 14, по крайней мере, семь непосредственно граничат с Россией (кроме латиноамериканской и африканской). И вот теперь мы можем утверждать правомерность включения в исследовательский процесс того самого глобального подхода, который, во-первых, объединяет в единое целое рассмотренные выше цивилизационный и геополитический подходы, во-вторых, ориентирует аналитика на выявление мировых центров силы (актуальных, потенциальных и перспективных), в-третьих, предоставляет возможность составления сценарных проектов блокировки различных геоцивилизаций по различным основаниям — экономическим, политическим, территориальным, конфессиональным, социокультурным. Но в любом случае прочность того или иного блока, альянса, союза геоцивилизаций в виде полюса силы опирается на историческую память. Для современной России это, в первую очередь, память о недавнем советском прошлом.
[175]

Российская цивилизация и русская идея в ракурсе глобалистики

Современная глобалистика созревает на ниве идей и теоретических положений социальной философии и философии истории, философии культуры и философии политики, каждая из которых сквозь призму своей методологии пытается познать тайну социального бытия. Так формируется предметная область философии глобализма, где субъектами социального действия выступают современные локальные цивилизации (геоцивилизации), а взаимоотношения между ними определяются законами геополитики. Попытаемся взглянуть на карту современного мира с этих позиций, и что мы увидим?

Все страны и регионы мира объединяются в исторически сложившейся геоцивилизации. Некоторые из них представляют монолитные образования, иные разбросаны по разным континентам. Нечто подобное отмечал еще в 20-х годах ХХ века В.П. Семенов-Тян-Шанский, выделяя (в работе «Район и страна») три типа территориальных образований — кольцообразный, клочкообразный и чрезматериковый. Географическое положение, природные ресурсы и экономика, этнический состав и конфессиональная принадлежность, базовые культурные коды и политические амбиции — вот, пожалуй, основные факторы, приводящие в действие в различные периоды истории законы геополитики.

Осмысление глобальных процессов сквозь призму определяющих смысл бытия культурных, цивилизационных и геополитических процессов определяет, на мой взгляд, существо философии глобализма. Различные подходы к объяснению социальной природы глобализации неизбежно приводят нас к необходимости определения основных контуров философии глобализма. Надо сказать, что в западной литературе эти контуры определены рядом концепций, теоретически объясняющих новое глобальное мироустройство. К ним относятся концепции «открытого общества» К. Поппера и «конца истории» Ф. Фукуямы, «мир-системная» И. Валлерстайна и геополитическая [176] концепция глобализма З. Бжезинского, историософская теория глобализации Ж. Аттали. Каждая из них представляет собой попытку проникновения в сущность глобализации, хотя вполне понятно, что перечисленные выше концепции разрабатываются явными апологетами глобализации, отождествляющими ее с вестернизацией. Поэтому в познании социальной природы и сущности глобализации необходим учет теоретических построений и других авторов, стоящих на иных мировоззренческих и методологических основаниях.

На наш взгляд, метод восхождения от абстрактного к конкретному следует рассматривать как общий метод формирования научной теории, включающий в себя методы анализа и синтеза, индукции и дедукции, исторического и логического, системного анализа и моделирования. Он охватывает весь процесс теоретического мышления, ориентированный в своей начальной стадии на поиск исходного понятия (как было принято ранее называть, исходной «клеточки» формирования научной теории).

В связи с этим возникает вопрос: а применим ли данный метод при построении теоретических оснований глобалистики? Какое понятие (абстракцию) или, быть может, группу понятий (поскольку глобализация представляет собой многовекторный процесс) следует рассматривать в качестве исходных? Думается, что таким исходным понятием следует считать понятие культуры, которое наполняется конкретным содержанием в сферах экономической глобализации (труд как субстанция культуры), экологической глобализации (культура как способ приспособления человека к окружающей среде, покорения ее либо выживания в ней), политической глобализации (культура в определениях социализации и институциализации человека). Как известно, в политической экономии таким исходным понятием является труд. В свою очередь, понятие культуры охватывает не только трудовую деятельность человека (труд есть субстанция культуры), но и внетрудовую, ту, которая в современных исследованиях определяется как культура «второго времени» (досуг) и культура «третьего времени» (политическая, социальная, образовательная и прочая деятельность). Поэтому по отношению к процессам глобализации понятие культуры следует [177] рассматривать как абстракцию, которая развивается в своих определениях (насчитывают уже более 500 определений культуры) в условиях богатого конкретного содержания и становится общей для многих или для всех наук о культуре.

Человеческий труд как субстанция культуры представляется той общественно-производительной силой, которая создает не только вещественное богатство, мир вещей, окружающих человека. Эта сила порождает и человеческое богатство, т.е. самого человека во всем многообразии естественных и социальных связей и отношений с внешним миром. В первом случае (вещественное богатство) труд выступает субъективной предпосылкой культуры. Иначе говоря, труд оказывается беспредпосылочным, простым расходованием рабочей силы индивида, обеспечивающим его собственное существование. Во втором случае (человеческое богатство) ситуация совершенно иная. Здесь труд предстает как объективная предпосылка культуры, аккумулирующая труд предшествующих поколений. Тем самым труд индивида приобретает общественный характер и становится источником культуры. Другими словами, источником и субстанцией культуры становится именно общественный труд, представляющий собой единство объективных и субъективных предпосылок.

Культура, порождаемая общественным трудом, приобретает свою историю. А в истории культуры человеческая деятельность раскрывается не только как производство вещей и идей, но как созидание самого человека и его самореализация. Культура — это общественное производство, основным продуктом которого является человек.

Данный методологический анализ понятия культуры дает основание рассматривать широкий круг проблем, относящихся к осмыслению российской цивилизации и русской идеи в контексте философии глобализма. Это касается, в частности, геополитического статуса российской цивилизации и ценностного содержания русской идеи.

Прежде всего необходимо отметить, что в современном мировом сообществе выделяют 7–9 локальных цивилизаций, в том числе российскую и отдельно, православную, представленную Арменией, [178] Беларусью, Болгарией, Грецией, Грузией, Кипром, Македонией, Молдавией, Румынией, Украиной, Эфиопией и Югославией. Может поначалу показаться искусственным отрывом российской цивилизации от православной (тем более что в нее входят пять бывших союзных республик СССР). Но в данном случае следует учитывать, что обе они произошли от восточно-христианской православной цивилизации. В теории локальных цивилизаций их классификация осуществляется по нескольким основаниям. Это правомерно и по отношению к современным цивилизациям, когда в учет берутся этнические и экономические, географические и конфессиональные параметры стран, входящих в соответствующие цивилизации.

Думается, в данном случае необходимо еще различать курс цивилизации сам по себе, по четким объективным классификационным признакам, и собственно идею цивилизации, выражаемую в виде национальной идеи. Так, Х. Ортега-и-Гассет рассматривал национальную идею как задачу включения Испании в западноевропейское сообщество наций. Более того, Ортега отмечал, что жители Западной Европы давно жили единой цивилизацией, но осознали это, т.е. пришли к идее единой для себя цивилизации, лишь в ХХ веке. В равной степени это относится и к российской цивилизации. Она, несмотря на исторические метаморфозы, существует как единый социальный организм более тысячелетия. Идея русско-православной, российской цивилизации находила свое воплощение и в «Слове о законе и благодати» митрополита Иллариона, и в теории «Москва — третий Рим» старца Филофея, и в идеологии официальной народности. Русская идея как идея цивилизации из века в век носила мессианский характер, поскольку она заключала в себе притязания на объединение христианских государств вокруг России. Сегодня этот мессианский характер предстает как выражение геополитических и глобальных устремлений России в роли одного из мировых центров силы. Поэтому можно с полным основанием утверждать, что место русской идеи — и в отечественной идеологии, и в геополитической доктрине России, и в философии глобализма.

В связи с этим возникает необходимость в философском анализе идеологических ориентиров, которые, во-первых, обусловлены [179] политической «неупорядоченностью» внутри страны и поэтому не могут выводить на какую-либо одну идеологию господствующего класса или иной социальной общности. Поэтому идеологический плюрализм следует признавать как некую социальную данность. Во-вторых, характер и направленность идеологических ориентиров необходимо выявлять в контексте общемировых процессов, т.е. как определенный срез геополитической реальности. Ведь не секрет, что делаются многочисленные попытки представить современную Россию как державу, безвозвратно утерявшую свое былое геополитическое могущество. Здесь следует учитывать тесную корреляцию между признанием России в мировом сообществе (и, разумеется, реальным ее положением) и идеологическим выбором внутри российского общества. Исторический опыт убеждает нас в том, что Россия может существовать и развиваться как некая культурно-цивилизационная общность только на основе сильной самодержавной власти, подкрепленной разносторонним идеологическим контролем. Поэтому социально-философский анализ условий формирования национально- государственной идеологии в России представляет собой как сугубо теоретический, так и огромный практический интерес.

Основные направления современных исследований связаны, прежде всего, с обоснованием идеологических ориентиров в духовной жизни. Интерес к изучению идеологии как социального феномена диктуется рядом объективных причин, в том числе отказом от официальной идеологии и утверждением в нашей стране идеологического плюрализма. Однако ситуация идеологического плюрализма не может сохраняться сколь угодно долго в том случае, если он не доходит до определения и утверждения системы социальных ценностей, которые способствуют укреплению единства общества. В этой ситуации важное значение обретает проблема поиска идеологических ориентиров. Приобретает актуальность вопрос об определении в качестве национально-государственной идеологии русской идеи, точнее, ее современного варианта — российской идеи. В последние годы в историко-философской и историко-культурной литературе всесторонне рассмотрена русская идея, в научной оборот включен [180] корпус работ отечественных мыслителей ХIХ — первой половины ХХ века, ярких представителей русского зарубежья, евразийства. Многие современные исследования, посвященные русской идее, основаны на осмыслении работ Н.А. Бердяева, Г.В. Вернадского, И.А. Ильина, К.Н. Леонтьева, А.Ф. Лосева, В.С. Соловьева, Г.В. Федотова, С.Л. Франка и др. В этим работах русская идея предстает не только как объект философской и культурологической рефлексии, но выступает прообразом национально-государственной идеи.

Обретают силу и теоретическую стройность публикации отечественных авторов в области геополитики. Причем геополитические исследования осуществляются по широкому спектру проблем — от военно-политических и экономико-географических до социокультурных и социально-философских. Они имеют контуры как собственно геополитические, так и идеологические. Задача дальнейшего научного поиска, очевидно, должна решаться на стыке этих направлений. В свою очередь, формирование национально-государственной идеологии должно происходить, видимо, на основе признания России как геоцивилизации.