В.П. Тугаринов и проблема метода в философии

[69]

Когда в 1951 году Василий Петрович Тугаринов пришел на философский факультет, я был студентом 2-го курса. И мое первое впечатление о нем было таково: пришел не просто преподаватель «диамата — истмата» и очередной руководитель — пришел философ. Тоже самое я готов повторить и сейчас.

Но по каким критериям можно отличить настоящего — независимо от масштаба дарования — философа от «преподавателей философии», или парафилософов, которые подобно мотылькам толкутся вокруг огонька новейшей интеллектуальной моды, или от тех, кто в очередной раз объявляет о «смерти метафизики» и пытается сбросить философию «с корабля современности»? Я думаю, что это отличие можно провести по трем параметрам. Во-первых, по исходной жизненной позиции, базовой интенции, которая определяет отношение философствованию (Ницше был глубоко прав, говоря, что, если вы хотите понять суть взглядов философа, поймите его психологию, его внутренний мир). Во-вторых, по характеру первоначального видения своего предмета, по базовой интуиции или той идее, которая затем разворачивается в определенную концепцию. В-третьих, по способу развертывания исходной интуиции, по типу методологии. Итак, интенция — интуиция — методология.

Жизненная позиция философов созидательной направленности, ощущающих ответственность перед бытием, отражена в самой этимологи слова «философия»: любовь к мудрости. Именно любовь, а не «поза мудрости», как пытаются это представить деконструктивисты! Ответственная 1 любовь к мудрости, т.е. к целостному охвату тех отношений человека к миру, которые определяют смысл его жизни, его место и назначение в мире, с неизбежностью приводят к тому, что каждый крупный философ, способный к выработке новых парадигм, оттачивает метод своего философствования, а затем последовательно применяет его к картине мира, учению о человеке и его отношениях с миром: каноника — физика — этика у Эпикура; от критики чистого разума к критике практического разума и способности суждения у Канта.

Взглянем с этих позиций на последовательность основных работ В.П. Тугаринова: «Законы объективного мира, их познание и использование», Л.,1955; «Соотношение категорий диалектического материализма», Л.,1956; «Личность и общество»,М.,1965; «Теория ценностей в марксизме», Л.,1968; «Философия сознания», М.,1971; «Предвидение и современ- [70] ность», Л.,1976; «Природа, цивилизация, человек», Л., 1978. Эту классическую последовательность (онтология — социальная философия - антропология) пронизывает стремление показать «роль философии как обоснования ценностного отношения человека к миру» 2.

Иными словами, методология и теория, в конечном счете, служат задачам стратегического руководства практикой (переход к проблеме ценностей, предвидения, места человека в природе и цивилизации).

Убежден, что такая созидательная ориентация на служение (не обслуживание!) совершенствованию жизни не является особенностью лишь марксистской философии: любой серьезный и ответственный философ так ил иначе стремиться к этому. Конечно, в целом, творчество Тугаринова находится в рамках марксистской парадигмы. Но бесспорно также и то, что в нем, как и в русской культуре советского периода в целом, эта парадигма получила несвойственный ей измерения, что рано или поздно должно было привести к радикальному прорыву за ее пределы. Я имею в виду, прежде всего, измерения аксиологическое и философско-антропологическое. Именно В.П. Тугаринов ввел в советскую философию проблему ценностей: «О ценностях жизни и культуры», Л.,1960.

Человек и его ценностное отношение к миру, как это подчеркивается в приведенной выше цитате, было поставлено в трудах философа в центр философского обоснования мировоззрения. И это, а отнюдь не деконструктивистское «изобличение» всего и вся, — одна из актуальнейших задач современности.

Сложнее обстоит дело с проблемой базовых интуиций. Прежде всего, надо достаточно определенно раскрыть это понятие. Под базовой интуицией я понимаю непосредственное исходное видение той идеи и соответствующей ей реальности, которая затем разворачивается и в свете которой строится определенная философская концепция в целом (в несколько иной терминологии — схватывание «клеточки» этой будущей концепции). Успех философствования связан, прежде всего, с этой способностью умозрения: непосредственно представлять универсалии, предельные характеристики человека, мира и отношения между ними. В такой способности нет ничего «мистического». Давно пора отказаться от представлений XVIII века, согласно которым чувственно мы можем представлять только единичные вещи. Уже в генетической психологии Ж. Пиаже было показано наличие у человека, начиная с младенческого возраста, двух видов опыта: опыта вещей и опыта отношений; нам даются непосредственно, к примеру, не только отдельные явления, оказывающиеся причиной и следствием, но знание самой причинно — следственной связи первоначально выступает как чувственная конструкция.
[71]

Последний вид опыта является эмпирической базой математического и философского опыта, факты предметных наук (скажем, физики) не являются фактами математики или философии; они выполняют сосем другую роль — дают материал для размышления и последующей интерпретации 3. У настоящего философа способность к непосредственному восприятию универсалий развито так же, как у композитора — слух, художника — восприятие цвета и пространственных отношений. Непосредственное узрение новых универсальных отношений рождает почву новых философских концепций. Сознание, которое неспособно ориентироваться в мире предельных абстракций так же хорошо как обыденное сознание в мире вещей, никогда не станет философским сознанием. Историческими приемами базовых инструкций могут служить форма и идея 4 видов причин Аристотеля, идея двухуровневости познания Канта, идея конкретности Гегеля, «Солнце любви» и критика отвлеченных начал Вл. Соловьева и т. д. Все это — философские открытия 4.

Вопрос об общей базовости, базовой интуиции философских взглядов В.П. Тугаринова требует специального исследования. Его решение затрудняется теми объективными условиями, в которых работали философы того времени. Считалось, что все мы находимся в рамках одной стратегической парадигмы — марксистско-ленинской философии, и самостоятельные идеи допускались лишь «в развитие» базовых положений последней, т.е. По отдельным вопросам, но не как основание самостоятельной философской системы. (Поэтому тот, кто не занимался такой деятельностью, так сказать, «подпольно», и оказались — в том случае, если они разочаровались в философии марксизма — «философами без философии»).

Однако если мы возьмем отдельные «блоки» философской деятельности взглядов В.П. Тугаринова, то в них явственно обнаруживаются соответствующие базовые интуиции. К их числу относится, например, идея субстанциональных, релятивных и атрибутивных категорий в онтологии (позднее она нашла применение и развитие в различных вариантах, предложенных нашими онтологами); идея соотносительности общественного бытия и сознания, которая позволила поставить вопрос об онтологической стороне не только материи, но и сознания.

В 60-е годы кто-то из молодых тогда философов говорил о философствовании в Тугаринова как примере несовременного подхода: мол, увидел интересную проблему и начал о ней рассуждать, вместо того, чтобы использовать методы формальной логике, системный подход моделирование и т.п. Но весь вопрос с том, что увидеть и как рассуждать. Проблема мето- [72] да самым тесным образом связан с характером исходной интенции и базовых интуиций философа. Созидательная интенция целостного подхода, любви к мудрости рождает конструктивные базовые идеи — такие абстракции, которые внутри себя содержат побуждения к их развертыванию, движению от абстрактного к конкретному. Напротив, нигилистический фундаментальный настрой приводит к появлению деконструктивистских и деструктивных идей, а затем и к отрицанию метода: от «все дозволено» в жизни к «все дозволено» в познании. Например, если подсознательной (чаще всего) интенцией философа является стремление выразить себя и утвердить свою интеллектуальную власть через разоблачение «похоти власти» у всех других, то порождение больных идей типа «смерти человека» оказывается совершенно естественным. И тогда, вместо строгого метода — вольные упражнения в интерпретации («интерпретации»?). Если такой деятель не видит (е хочет или неспособен увидеть) предмет философии, то ему очень удобно объявить, что философия не имеет ни предмета, ни метода, и всякое остроумное высказывание о чем угодно уже вводит в стихию философствования. Забываются элементарные вещи, достаточно хорошо проработанные советской философией: объектом философии действительно может быть что угодно, но ее предмет всегда имеет категориальный статус, но предоставим парафилософов их судьбе м потребуем все же разобраться в действительности непростом вопросе о собственном философии. Попытаемся пройти между двумя крайностями: сведением этого метода к «более точным» методам науки и его растворением в «полухудожественных» штудиях.

Я думаю, что применение в философии общенаучных методов, даже если они приобретают категориальный статус, является необходимым, но недостаточным. Проясним это на примере системного подхода. Там, где необходимо выяснить и представить в отчетливой форме структурно - функциональные зависимости, он незаменим. Но все дело в том, что функция, под которую ищутся или создаются структуры, если исследование идет на категориальном уровне, должна быть задана — и так же на категориальном уровне. А увидеть ее для целостного предмета философского осмысления можно только посредством базовой интуиции. Так в «человеческой деятельности» М.С. Когана имеет место очень хорошее изложение сути системного подхода (в первой главе) и столь же удачное применение его для структурирования деятельности. Но это было бы невозможно, если бы за этом не стояла базовая интуиция синтезирующей роли художественной деятельности. В том же случае, когда такая интуиция отсутствует (скажем, если в аксиологии нет исходного адекватного видения ценности, схватывающего ею специфическую функцию в жизнедеятельности человека и мировом бытие), то системный подход сам по себе может дать лишь набор формальных схем, вполне заменимый другими — не менее правдоподобным — набором. Стало быть, применение системного подхода в фило- [73] софии ограничено двумя обстоятельствами: содержательным видением качества (функции), под которое строится система, и тем, что он (как и любой другой отдельный метод, связанный с определенными категориями) адекватен лишь по отношению к определенному аспекту целостности предельных оснований отношений человек и мира.

Таким образом, ни один из такого рода методов не может претендовать на репрезентативное представление специфики философской методологии в целом. Разумеется, как и любой творческий процесс, философствование не сводиться к формализованным процедурам; интуиция положена не только в начале, но и является имманентной основой всего процесса получения новых результатов. Философ, так же как и математик, физик или историк достигает узловых результатов в непременном озарении инсайда, но, тем не менее, для каждого из них есть своя специфика в соотношении наблюдения, эксперимента, дедукции и индукции, непосредственной демонстрации и опосредованного доказательства и т.д. Среди разнообразных приемов, которые может применять философ, должен быть выявлен системообразующий стержень, обеспечивающий упорядоченное и доказательное раскрытие базовых интуиций.

На разных языках этот стержень именуется умозрением — в метафизике (умозрением-процессом в отличие от умозрения — результата, непосредственного узрения сущности как предпосылки философской концепции); восхождением от абстрактного к конкретному — в теории познания; гипотетико-дедуктивным методом или особой формой мысленного эксперимента 5  — в логике. В самом деле, базовая интуиция может быть представлена как гипотеза, из которой выводятся возможные следствия, которые сопоставляются друг с другом и с теми фактами-универсалиями, статус достоверности которых уже подтвержден предшествующим познанием 6.

Тот же системный подход применяется в философии точно по такой же всеобщей схеме. И на этом этапе главное умение и талант философа — не запутаться в соотношении абстракций. Найти для каждой из них адекватное место, а все вместе завязать в работающую конструкцию. Если логических сбоев в этом процессе не произошло, то адекватная сфера применимости полученной концепции определяется широтой и глубиной базовой интуиции (что ты увидел и как сумел вывести все необходимое и достаточное из этой идеи). Например, модель общества в общественно-экономической формации Маркса построена гораздо бое четко, чем, скажем, модели М. Вебера, А. Тойнби, П. Сорокина. Но интуиции послед- [74] них глубже, ибо они прозревают те более фундаментальные начала, которые задают направленность всем сторонам социального бытия, и экономике в том числе. Однако для тех ситуаций, где роль экономик действительно оказывается базисной, модель Маркса является вполне адекватной.

Для философских работ В.П. Тугаринова характерна ясность исходных положений и логичность, прозрачность делаемых из них последовательных выводов. Упрек в (устарелости) самой традиционной философской дедукции абсолютно несостоятелен. Как, к примеру, в поэзии самые изысканные рифмы и структурные ухищрения не будут лучше рифм простых и базхитростного построения, если в первом случае за душой у поэта нет ничего, кроме желания прославиться, а во втором есть. Иными словами, простые традиционные средства достаточно надежны, если за ними стоит созидательная интенция и выделение новых сущностей. Понятно, что каждый философ в той или иной мере ограничен условиями своего времени. Но, на мой взгляд, гораздо лучше текст, в котором и эти ограничения, и то, с чем нельзя согласиться, и то, что прибавляет хотя бы крупинку в сокровищницу человеческих знаний, обогащение которой не прерывается декларациями Ницше или Фуко, выражено достаточно ясно и последовательно. Новые методы должны востребоваться тогда, когда стары уже не решить ту или иную проблему. А проблемы философии в основе своей вечны, и любовь к мудрости, способность к порождению базовых интуиций и честная дедукция всегда будет оставаться стержнем для их постепенного — порой один шаг за столетие — прояснения.

Приложение предложенных критериев к творчеству В.П. Тугаринова показывает, что он, бесспорно, занимает место среди философов, шедших и продолжающих идти путем имманентным этой сфере духовной жизни.