При оценке результатов научной, организационной и педагогической деятельности В.П. Тугаринова, конечно же, необходимо принимать во внимание своеобразие философской ситуации в стране, особенно 50-х и начала 60-х годов. Однако вовсе не для того, чтобы изображать его в качестве некоего «внутреннего диссидента» и искать в его трудах «скрытые тайные смыслы», выраженные эзоповым языком, пытаясь причислить его к тем, кто в условиях монопольной идеологической системы «несмотря» и «вопреки» ей подрывал ее основы. Есть немало оснований полагать, что ему не было свойственно «двоемыслие» и что в главном он думал именно то, что писал, а писал то, что думал, будучи при этом убежденным в истинности диалектико-материалистической философии и материалистического понимания истории.
В наши дни после широко разрекламированного якобы уже состоявшегося окончательного кризиса марксизма находится немало людей, склонных «сделать бывшее небывшим» и вовсе вычеркнуть из истории отечественной философской мысли десятилетия существования и развития марксисткой философии в ее советском варианте. Но если философская мысль в те годы все же была и содержала в себе момент истины о мире, то не столь уж важно, происходило это «благодаря» или «вопреки» ее общим мировоззренческим и идеологическим установкам.
В.П. Тугаринов был назначен деканом философского факультета ЛГУ в 1953 г. в ситуации наиболее глубокой деградации философской мысли в стране и непосредственно философского факультета, последовавшей за послевоенными кадровыми чистками в обстановке жестокого идеологического пресса, усугубившейся в Ленинградском университете после Ленинградского дела 1949 г. Он стал одним из тех, кто активно способствовал концу периода безраздельного господства цитатнически-начетнической традиции в философских публикациях и в преподавании философии. Главный результат его деятельности в качестве декана и ученого и состоял в практической реализации убеждения, что философия может существовать только в форме развивающейся мысли, осваивающей новые тематические и проблемные области. Нельзя преподавать философию и писать о философии, не мысля философски,- и с теми на факультете, кто не мог или не хотел этого делать, будучи деканом, он расставался без сожалений. С появлением на факультете В.П. Тугаринова и в значительной мере благодаря его (вместе с коллегами-единомышленниками и учениками) деятельности философский факультет Ленинградского университета превращается в один из ведущих отечественных центров философских исследований.
После смерти Сталина и непосредственно после 1956 г. (ХХ съезд КПСС) датируется «начало конца» эпохи безраздельного господства цитат- [63] нически-начетнической традиции в советской философии. Дело даже не в том, что до тех пор ее содержание в публикациях и преподавании ограничивалось преимущественно комментариями того, что содержалось в текстах «классиков марксизма-ленинизма» от Маркса до Сталина объем рекомендованных и использовавшихся текстов из их наследия был избирательным и ничтожным, а потому содержание марксистской традиции предстало в предельно усеченной и вульгаризированной форме.
За четверть века работы на факультете В.П. Тугариновым было опубликовано около десятка книг и серия статей по широкому тематическому спектру проблем онтологии, теории познания, социальной философии: о законах объективного мира, их познании и использовании, о философских категориях, личности и обществе, философии сознания, теории ценностей, о предвидении, природе, цивилизации и человеке. Уже их перечень свидетельствует, что ему была чужда (к сожалению, в целом неизбежная) тенденция к профессионализации и узкой специализации философских исследований. Он оставался приверженцем идеи универсальности, органической целостности философского знания, последовательно реализуя ее в собственной работе.
В этих заметках вряд ли уместно (а при их краткости это и вовсе невозможно) обсуждать многомерное содержание философских идей, воплощенных в его трудах. Речь может идти лишь о выявлении своеобразия его философской позиции и проистекающих из нее, возможно, небесполезных и ныне главных уроках. Во-первых, в большинстве публикаций В.П. Тугаринов был первопроходцем, его труды в соотнесении с состоянием тогдашней философии во многих отношениях были новаторскими, стимулировавшими оживленные дискуссии и формирование новых проблемных областей философского поиска. Во-вторых, как может продемонстрировать современное непредвзятое прочтение и более детальный анализ его трудов, в них содержится немало идей, и по сию пору сохраняющих философскую актуальность и перспективность.
Путь В.П. Тугаринова — освоение и возрождение традиций и культуры классического философствования. Не стоит «лакировать» и «модернизировать» его творчество; в нем (как и во всей его деятельности) нашла отражение историческая философская ситуация во всей ее сложности и противоречивости, и в содержании его книг (особенно в иллюстративном материале) немало моментов, которые современному читателю могут представиться устаревшими, спорными и даже несколько наивными.
Откровенное неприятие В.П. Тугариновым начетнически-догматических интерпретаций марксистской философии совмещалось у него с явно выраженными «антипозитивистскими» установками. С так называемой «оттепелью» во второй половине 50-х гг. в отечественной философии начался — в первую очередь благодаря обращению к проблематике философских вопросов естествознания и развернувшейся «критике субъек- [64] тивного идеализма буржуазной философии» — процесс освоения и заимствования идей современной западной философии, в перспективе воплотившийся в формировании своеобразной «позитивистской версии советского марксизма». Хотя публично признаваться в этом в те годы никто не хотел и не смел, в последующие годы в глазах некоторых из «новаторов от философии» позиции В.П. Тугаринова выглядели консервативными. В основании ее лежала свойственная классическому западному и отечественному философствованию традиция утверждения отвергнутого позитивизмом мировоззренческого и нравственного пафоса философии.
Первой опубликованной в Ленинграде монографией стала «Законы объективного мира; их познание и использование», написанная на основе ранее защищенной докторской диссертации. В значительной части своего содержания эта книга ныне может показаться традиционной и в некоторых отношениях даже элементарной. Стоит, однако, помнить, что после защиты, но до публикации книги он опубликовал «Экономические проблемы социализма в СССР», где ему пришлось специально объяснять, что существуют такие объективные законы социалистической экономики, которые не может отменить или изменить никакая власть, которая в состоянии лишь познавать эти законы и действовать на их основе. На этом фоне фактическая истинность «Старой Легенды», объяснявшей назначение В.П. Тугаринова деканом предварительным знакомством И.В. Сталина с идеями его диссертации уже не столь существенна. Отчасти к проблематике этой книги В.П. Тугаринов вернулся и в последние годы жизни в публикациях по проблематике предвидения.
Книга «Соотношение категорий диалектического материализма» стала одной из публикаций В.П. Тугаринова, оказавших мощное непосредственное воздействие на содержание философских исследований и преподавания философии в стране. Благодаря ей и последовавшим за ней работам других авторов — в общей структуре марксистской философии утвердился раздел о системе категорий. Тем самым возродилась длительная традиция от Аристотеля и Канта до Гегеля. Многие исследователи ныне склонны интерпретировать эту работу как возрождение несвойственного прежней марксистской традиции философского «онтологизма», — так она преимущественно воспринималась и тогда. Но в этом процессе была и другая сторона. Ведь речь у В.П. Тугаринова шла в первую очередь о системе и взаимосвязи категорий философской науки как логических понятий и как форм мышления внутри философской теории. Он исходил из того, что категории философского мышления (поскольку они истинны) соответствуют бытийным процессам, но для него было столь же очевидно ясно и различие, к примеру, между реально существующей материей, причинностью и пр. и соответствующими философскими понятиями, — а это вещи, весьма непросто усваиваемые и современными студентами.
[65]
Следующая монография «Соотношение категорий исторического материализма» непосредственно не привела к столь очевидным и общепризнанным результатам, как предыдущая. Это вполне мотивировано: в отличие от диалектического материализма внутреннее структурное и категориальное единство «исторического материализма» (материалистического понимания истории) так и не смогло оформиться — и можно думать: и не могло оформиться. Отнюдь не по случайным причинам. И причины этого были выявлены автором непосредственно в тексте книги. Тем не менее, в ряде отношений она и поныне сохраняет высокую степень теоретической и методологической проблематичности.
Непосредственным поводом и основанием (особенно в условиях конституирования в стране системы самостоятельного социологического знания) стала необходимость конкретизации представлявшегося тогда неоспоримым и никем не подвергавшегося сомнению тезиса, согласно которому исторический материализм одновременно есть философия (неотъемлемая часть философии) и общесоциологическая теория марксизма. В дискуссиях 60-х — 70-х гг. о предмете и структуре социологии, был сформулирован широкий спектр вариантов: от предложений тематически (предметно) разделить содержание исторического материализма на самостоятельные философскую и социологическую «части» до выделить внутри него философские и социологические «категориальные ряды»; ограничиться фиксацией различия по функциям (философским и социологическим) его сущностно единого содержания.
Не составляет труда обнаружить в тех дискуссиях явные вненаучные политико-идеологические мотивы, проистекавшие из: невозможности допустить в унитарной системе какую-либо общесоциологическую теорию вне исторического материализма и рядом с ним. Однако известно, что вопрос о взаимоотношениях социально-философского и социологического знания в ХХ в. и на Западе стал одним из центральных. Те или иные его решения означали не столько внешнее разграничение и ограничение их взаимных претензий, от них самым непосредственным образом зависит обретение как социальной философией, так и социологией существенной внутренней определенности, предмета, содержания, методов, возможностей и границ. В этой ситуации обосновывавшаяся В.П. Тугариновым идея о различении философских и социологических категориальных рядов впоследствии продемонстрировала свою жизнеспособность и перспективность, хотя, одновременно, возможно, и некоторую недостаточность. Гораздо важнее видеть, что речь у него шла при этом о таком типе социально-философского и социологического знания, в котором общесоциологическая теория в ее фундаментальном содержании по сути совпадает с социально-философской реконструкцией общественно-исторического процесса или, по меньшей мере, исходит из нее как из собственной предпосылки. Проблема [66] их содержательного взаимодействия в таком случае предстает в форме вопроса о взаимообращаемости философских и социологических конструктов.
Не менее значимой стала и реализованная в обеих книгах о категориях центральная идея конструирования категориальных «гнезд» и «рядов», в результате чего место замкнутой системы категорий заняла многомерная конструкция открытых, незавершенных, предполагающих последующие дополнения и конкретизации категориальных рядов.
В этой книге — как и в последующих публикациях, лекциях и публичных выступлениях — наглядно проявились особенности личного способа философствования В.П. Тугаринова: его антипатия к «заумной» и «модной» терминологии, скрывающей за массой терминологических новаций отсутствие или спутанность мысли, хотя в те годы ему не мог и присниться разгул словотворчества и терминологического произвола, свойственный модной ныне манере философствования. С позиций адептов этой манеры его тексты выглядят предельно упрощенными. Он стремился прояснять сложные вопросы таким образом, чтобы они не приходили в конфликт с элементарным здравым смыслом, вовсе не полагая при этом, будто в своем содержании и методах решения философия имеет право уровнем здравого смысла и ограничиться. Подобно «учителю всех философов» Сократу он полагал, что каждый человек сам, собственным разумением в состоянии проверять и удостоверять философскую истину. В высшей степени убедительной оказывалась и его ирония, обнажавшая бессмысленность длительных и бесплодных споров, осуществлявшихся путем взаимного «избиения цитатами классиков марксизма-ленинизма» в отсутствии стремления уяснить их реальное предметное содержание и без их проверки жизненной практикой.
Для иллюстрации уместно вспомнить протекавшие подобным образом длительные бесплодные споры о содержании фундаментальных понятий материалистического понимания истории, таких как «общественное бытие и общественное сознание», «материальные и идеологические отношения». Обращаясь к господствовавшим догматическим интерпретациям, редуцировавшим общественное бытие только к материальному производству, а само материальное производство к экономике (таким образом, что даже в переизданиях книги Ф. Энгельса «Происхождение семью, частной собственности и государства» сопровождались сносками, упрекавшими Энгельса в «якобы неправильном» понимании материального производства, в состав которого он включал также воспроизводство непосредственной жизни людей посредством рождения), В.П. Тугаринов не без иронии вопрошал: если на войне людей убивают, то как можно политику, войну и пр. относить к сфере сознания? И этой иронией дело не завершалось; намного более существенным был общеметодологический вывод, суть которого в том, что в общественной реальности, где во всех процессах действуют обладающие сознанием люди и где сознание оказывается внутренним неотъемлемым компонентом общественно-исторической реальности, методом перечисле- [67] ния того, что «входит» (или «не входит») раскрывать и исследовать содержание и объем категорий типа «общественное бытие» в принципе некорректно и бесперспективно.
В контексте взаимодействия социально-философской и социологической проблематики следует рассматривать и книгу «Общество и личность». При этом также не стоит забывать, что в то время понятию личности в историческом материализме не придавался категориальный статус, особенно если вспомнить известные замечания К. Маркса в «Капитале», что он исследует капиталистов и рабочих не как личностей, а лишь как персонифицированные функции общественных отношений капитала и наемного труда. В рамках материалистического понимания истории связанная с личностью проблематика, отчасти вслед за гегелевской «Философией истории» и непосредственно благодаря Плеханову, Ленину и Сталину рассматривалась преимущественно в контексте вопроса «о роли личности в истории». При оценке этой книги В.П. Тугаринова на фоне многообразных инструментальных исследований личности как «Человека социологического» («Гомо социологикус») — при этом нет оснований подвергать сомнению саму правомерность этой социологической традиции — на первый план выступает присущий ей традиционный нравственно-философский пафос с присущим ему акцентом на свободу, ответственность и активность личности.
Тот факт, что В.П. Тугаринов был в советской марксистской литературе первопроходцем в отношении ценностной проблематики, широко известно: из его философского наследия две книги, посвященные ценностям, обрели, пожалуй, наибольшую известность. Обсуждение и комментирование их — это тема особая; ей посвящены и статьи данного сборника. А потому лишь одно попутное соображение. В контексте тогдашних дискуссий о ценностях позиция В.П. Тугаринова, отстаивавшего «объективность» ценностей, многим могла представляться несколько старомодной и не очень перспективной, игнорирующей исходные метафизические основания формирования проблемы ценностей и аксиологии в западной философии.
Если ценности хотя бы отчасти «объективны» так же, как объективны вещи и их качества (и как при всех оговорках все же полагал В.П. Тугаринов), то они должны быть доступны «объектному» научному познанию. В таком случае (в конечном счете) ни о какой специфике ценностного отношения (в отличие от познавательного) не может быть и речи. Что же касается проблематики «ценностей жизни» (наряду с «ценностями культуры») и самой «жизни как ценности», то этот слой рассуждений В.П. Тугаринова мог представиться «натуралистическим» и даже «биологизирующим», а отчасти даже связанным с чуть не «ницшеанскими мотивами». В сравнении с ним трактовки ценностей в неокантианстве, в рамках которого первоначально и формировались философские «теории ценностей», а также и в позитивизме, причем в обоих ценности предстали в качестве идеальных представлений субъектов, представлялось более строгим и оправданным.
[68]
В историко-философском измерении так оно и было. Нетрудно показать, что философия ценностей стала возможной и действительной только на базе «субъективного принципа» новоевропейской метафизики в контексте фундаментального для нее «субъект-объектного отношения» и что в присущей этой философии общей идее законодательства субъекта в отношении всего сущего аксиология есть необходимое развитие и предельное обобщение этого субъективного принципа.
Возможны, однако, и иные, намного более современные и перспективные интерпретации общей позиции В.П. Тугаринова в отношении существа философско-аксиологической проблематики. Разумеется, сам он не может нести ответственность за подобные интерпретации, поскольку они не были эксплицированы им явным образом, однако основания для них в текстах наличествуют.
В той мере, в какой современная философия перестает рассматривать субъект-объектное отношение в качестве исходного и фундаментального, она склонна рассматривать универсальный жизненный процесс (в том числе и общественно-исторический) в качестве «места», в котором возникают, пребывают и что-то значат ценности, и тем самым ликвидирует представляющее мышление, сознание субъекта в качестве единственного органа их конструирования и универсального вместилища. Изначальная включенность человека в осмысляемое и значимое для него существование в мире и в истории делает модель субъекта, мысленно устанавливающего ценности и вкладывающего их в реальность или сознательно конструирующего их совместно с другими субъектами, не только эмпирически несостоятельной, но и ограниченной теоретической абстракцией.
При таком подходе ценности в форме идеальных представлений субъектов предстали как — далеко не единственный и не главный способ существования ценностей, а всего лишь как частный случай рационализации, кристаллизации ценностного мира. Столь разные по философским позициям мыслители, как Г. Маркузе и Т. Адорно (с одной стороны) и М. Хайдеггер (с другой) почти дословно совпали в формулировке выводов о своеобразии модуса существования ценностей: бытие вещи как вещи в ее физических и прочих качествах и бытие той же вещи в качестве ценности — это разные способы бытия одной и той же вещи. Бытие вещей как ценностей действительно оказывается (пользуясь формулировкой К. Маркса) «чувственно-сверхчувственным».
Последняя из опубликованных В.П. Тугариновым книг «Природа, цивилизация, человек» посвящена комплексу проблем, вводящих в центр интенсивно развивающихся и дискуссионных философских направлений: философской и социальной антропологии, философского осмысления глобальных проблем человечества и теории цивилизационного процесса.
В.П. Тугаринов имел обыкновение повторять, что он не любит ходить проторенными путями и что его не привлекает детальная проработка, конкретизация и развитие сформулированных им в публикациях идей. Он предоставлял это делать другим и, к сожалению, у тех, кто считал себя его последователями и учениками, это не всегда получалось лучшим образом.
Добавить комментарий