Городская среда как феномен культуры представляет собой напластования, наслоения сообщений или, по выражению Ю.М. Лотмана, «котел текстов». Поэтому в городской культуре мы находим не только разные тексты, но и разные языки, на которых они «пишутся», разные коды, необходимые для их адекватного прочтения. Можно присоединиться к мнению французских семиологов Р. Барта и Ф. Шоэ о том, что городская среда представляет собой динамику означающих, создающих потоки смысла или бесконечные цепи метафор, где означаемые расщепляются и сами становятся означающими.
[156]
Движение по городскому пространству, в процессе которого происходит чтение текста городской среды, эквивалентно постструктуралистскому понятию «прогулки по тексту», предложенному Р. Бартом. Автор этого термина, имея в виду литературный текст, невольно перевел его из линейного лингвистического дискурса в трехмерный, подобный пространству города. Под влиянием эстетики постмодерна современные проектировщики создают такие архитектурные тексты, где скрещиваются языки различных видов искусств и возникает, по выражению Н.Б. Маньковской, «трансархитектура события», включающая в себя приемы организации не только архитектурного, но и кинематографического, драматического, хореографического и др. типов пространств. Но независимо от архитектурной практики постмодернизма в среде любого исторически сложившегося города мы сталкиваемся с необходимостью применять интерпретационные стратегии, близкие к эстетике постмодерна. Ведь город представляет собой коллаж из старой архитектуры (вплоть до обнаруженной в ходе раскопок) и новых строительных решений, из островков жизни прошедших эпох и современности; в нем неизбежно смешение строительных стандартов и стилей, а при переходе из одного топохрона в другой мы попадаем в иную ауру жизненного смысла. Поэтому чтение городского текста включает в себя движение как «по смыслу», так и «против смысла», ибо визуально выстроить непротиворечивое сообщение просто невозможно — оно всегда будет наталкиваться на материал, подчиняющийся другим правилам кодирования. Из этого следует, что городская среда обладает неисчерпаемым информационным потенциалом и способна в изобилии генерировать тексты. Соответственно возникает вопрос о границах текста и реальности. Во взглядах на эту проблему имеют место разные точки зрения: от превращения всей реальности в текст («Нет ничего, кроме текста» — Ж. Деррида) до близкого нам предложения разделить кругозор наблюдателя на ближние и далевые планы (как в пространстве, так и во времени). Последние всегда семантизированы и относятся уже не к материальной, а к духовной культуре; этим они отличаются от того, что близко, подручно, льнет к человеку и, согласно М. Хайдеггеру, приоткрывает бытийный план существования.
Чтобы понять приемы кодирования городского пространства в разных художественных языках, можно сравнить восприятие городской среды невооруженным глазом и с помощью видеотехники. Когда городская среда воспринимается сквозь объектив фото-, кино-, теле- или видеокамеры, она предстает такими сторонами, которые не могли быть замечены при обычном взгляде. Фото и киноизображения умножают лики и образы города, наращивая объем информации о его жизни. Но нельзя не учитывать того, что здесь происходит переход к текстам с другими законами кодирования знаков: из трехмерного мира мы попадаем в плоскость фотоизображения или кинокадра со своими правилами организации композиции. Другое дело — [157]
непосредственное восприятие среды включенным в нее наблюдателем, кругозор которого стереометричен и не ограничен какими-либо рамками. Такое восприятие синестетично, телесно, в нем окружающий мир не только структурируется по законам кадра, но и остается жить в своей спонтанной неорганизованности и текучести. Эстетические законы такого восприятия уясняются средовой эстетикой, или искусством организации окружающей среды — инвайронментализмом.
Одним из вариантов перекодирования текстов городской среды является их деконструкция как неизбежный момент исторической жизни и развития города. Деконструкция заявляет о себе не только как прямое разрушение исторических памятников, но также и как придание новых смыслов тому, что было раньше, или что проектировалось под жестко запрограммированный, определенный образ жизни. Никакие архитектурные решения не будут жизнестойкими, если они ограничивают инициативу людей, не учитывают того что жизнь может принимать самые непредсказуемые формы или тяготеть к старым привязанностям в области быта, внося неизбежные ретроспективные коррективы в любые новаторские проекты. В связи с интересом к проблеме пределов возможностей воздействия архитектуры на жизненные процессы прагматический (побудительный) аспект архитектурной коммуникации стал в последнее время привлекать пристальное внимание философов и семиологов. Из имеющихся точек зрения нам представляется наиболее взвешенной позиция У. Эко, считающего, что зодчий должен знать систему предполагаемых ожиданий потребителя, возможность их осуществления; архитектурная информация должна сочетать некоторую степень избыточности, чтобы быть понятной, с определенной долей новизны и непредсказуемости, чтобы вызывать к себе интерес, стимулировать восприятие, а через него — влиять на поведение человека без презумпции его ограничения и строгой программированности. В настоящее время стало ясно, что задача выстраивания пространства городской среды требует знания языков города и умения их согласовывать. Согласование языков города так же необходимо для создания социальной, психологической, коммуникативной общности субъектов, населяющих город, как и взаимодействие лингвистических дискурсов с другими духовно-телесными практиками.
Добавить комментарий