Из философского диалога ранней лингвистической концепции А.Ф. Лосева и теории Ж. Лакана

Слово – это то общее, что связывает тело человека и духовную материю. Только через слово человек может пробиться в высшие духовные формы материи, поэтому для Лосева слово является сущностью. Мамардашвили пишет, это то, «что Пруст называет «живым потоком», – есть такого типа рождения. Рождение внутри формы – вечная жизнь воображения, которое видит то, что держится и живет силой Слова. Скажем готический храм как материальная компоновка – это тоже Слово. Но оно не изображает что-то вне себя, а является живой формой, то есть рождает внутри себя» 1,c.295.

Можно ли подойти близко и рассмотреть этот «живой поток»? Вероятно, это задача сверхтрудная, но некоторым ученым и писателям, философам что-то удается увидеть. «Живой поток» естественно связан с сущностью жизни, а человек в его теперешнем состоянии развития, может быть, не очень приспособлен видеть эту сторону сущего. Но человеку, вернее, телам человека, все-таки дано немало. Лосев писал, «Субъект подлинно чистой мысли не может иметь физического тела. Будучи не распростертым в меоне и подчиняя его себе, субъект чистой мысли может иметь только умное тело. Но человек имеет физическое тело. И потому обычное его мышление – не чистое, но в той или другой мере текучее, т.е. окрашенное телом и ощущениями…» 2,c.141. Слово, язык выполняет функцию общения для человеческого тела, слово и язык примиряют человека с миром, который его окружает. Слово и язык – это для человека, своего рода, спасательный круг и одновременно опора в жизни. «Без слов и имени человек – вечный узник самого себя… анти-социален, необщителен… не индивидуален, не-сущий, он чисто животный организм или умалишенный человек» 2,c.38. Позиция Лакана, на мой взгляд, очень близка позиции Лосева вообще и в этой цитате в частности. Выводы, которые сделал ученый-психиатр из своих опытов, связаны прежде всего с тем, что «человек рождается, когда слышит «слово», и, что бессознательное структурировано как язык».

Обратимся к одному из самых известных опытов Лакана, к случаю «человек-волк». Но, прежде всего, нужно сказать, что «объект усваивает себе образ формы другого. Вот та расположенная внутри субъекта поверхность, благодаря которой в человеческой психологии возникает отношение внешнего к внутреннему и посредством этого отношения субъект мыслит себя, знает себя как тело» 3,c.225.

Итак, в этом случае речь идет о маленьком мальчике, отец которого неизвестен, а мать страдает паранойей. Она скиталась с младенцем, не имела собственного дома, забывала его кормить и мыть, не разговаривала с ним. Он голодал. Потом он попал в больницу в возрасте 5 месяцев с истощением. Затем он много раз меняет место пребывания, попадая во все новые детские учреждения и к трем годам девяти месяцам поступает в клинику на лечение к ученице Лакана г-же Лефор. «С точки зрения поведения, он был гиперактивен, все время совершал беспорядочные движения. Хватательные движения отличались несогласованностью… Он умел произносить лишь два слова, которые выкрикивал – «Мадам!» и «Волк!» Слово «Волк» повторялось им на протяжении всего дня …» 3,c.125. Слово «Волк» связано с тем, что в яслях воспитательницы пугали детей волком, чтобы дети слушались. Было долгое лечение и вот слово «Волк» уходит из употребления этого мальчика. Г-жа Лефор говорит: «…поведение мальчика полностью изменилось. У меня осталось впечатление, что он изгнал «Волк». С этого момента он больше не говорил о нем, и смог перейти к следующей фазе – к внутриутробной regress, т.е. к построению своего тела, его – body, чего он не мог осуществить раньше» 3,c.133. Это совершенно потрясающий вывод, который утверждает, что тело человек конструирует через слово или словом. Общаясь в человеческой обстановке, в нормальной психически здоровой среде, человек забывает слово «Волк» и, вероятно в нем умирает тело волка, слово-тело «Волк». Он сознает себя человеческим телом, наряду с человеческими словами. Слово оформляет человеческое сознание или самосознание. «На стадии мышления слово есть знание себя и знание факта этого знания, т.е. самосознание. Слово на этой ступени есть то самое человеческое осмысленное слово, которым мы всегда пользуемся, не тупое раздражение, не слепой крик ощущения, но самосознающее переживание осмысленной, членораздельной речи. Только тут слово делается орудием самосознания. Без такого слова человек был бы зверем, не мыслил бы никого, ни себя, ни другого, не отличал бы себя от иного и оставался бы слепым» 2,c.60. Комментируя этот пример, Лакан считает важным тот момент, когда «из употребления исчезает слово «Волк!» Именно вокруг этого стержня языка, вокруг отношения к слову, которое для Робера было сводом закона, происходит поворот от первой ко второй фазе. Затем начинается необыкновенная разработка, завершающаяся переломным самокрещением, когда он произносит свое собственное имя. Мы прикасаемся здесь к основополагающему отношению человека к языку…» 3,c.141.

Словно подтверждением этого случая из практики Лакана является концепция Лосева о формировании сущности слова. Оно дано как маленькая живая клетка всеобщей материи, и мы подробно шаг за шагом видим изменения роста этой живой клетки, ее реакции, формы существования, энергию, душу. Слово есть живой организм, который имеет этапы развития: фонема, семема, чистая ноэма, идея, сущность, энергемы, смысл в модусе самостоятельно явленного лика, чистая интеллигенция, мифической момент… Я привела самые, на мой взгляд, важные этапы развития живой клетки слова. И уже здесь видно как формируется высшая сущность материи, на примере человеческого слова показанная нам. «Нельзя ведь забывать того, что слово рождается наверху лестницы существ, входящих в живое бытие, и что человеком проделывается огромная эволюция, прежде чем он сумеет разумно произнести осмысленное слово» 2,c.135. Каждый раз, произнося слово, мы совершаем эволюцию в миге. Мы носители этой информации сущности. И это, вероятно, одно из основных врожденных свойств человеческого тела. Мамардашвили пишет: «В объяснении казалось бы простых вещей, которые мы обнаруживаем у Пруста, и над которыми начинаем размышлять, а не просто читать текст, появляются весьма архаические и даже архетипические представления – они есть в мифах, в религиях, в искусстве, в философии. И это не случайно, поскольку мы имеем дело с попыткой понять, как пробегает в своем стремлении жить и в чем-то разрушаться наша сознательная психическая жизнь» 1,c.126. Тело-слово, тело-текст и человеческое тело являются хранителями единой информации, они едины. Маленький Робер, попав в нормальную человеческую среду, общаясь с людьми, слыша язык человека может разрушить в себе тело волка и средствами слова восстановить свое человеческое тело, потому что он человек, ему эта возможность дана генетически.

Кроме того, человек имеет самосознание, формирующее личность. Личность человека формируется в нескольких стадиях интеллигенции т.е. самоощущении, самосоотнесенности в «для-себя-бытии». Лосев говорит о пяти моментах интеллигентной сущности. Для нас особенно важны в связи со случаем Робера два последних момента. «Четвертый момент, меонально-сущностный, конституировавший смысловое тело сущности, превращается в живое тело вечности, благоустроенность и организованность, изливаясь на которую и в которой вся сущность живет жизнью абсолютной силы и смысла; назовем этот момент интеллигентно-соматическим, или софийным моментом в живой предметной сущности имени. Эта софийная сущность, максимально осуществившая первотриаду и тем давшая ей имя, есть личность.

Наконец, интеллигентно модифицируется также и пятый – символический – момент сущности, превращаясь в живую речь, в слово, воплощенное или долженствующее воплотиться. Символ становится живым существом, действующим, говорящим, проявляющим себя вовне. Я бы назвал это демиургическим моментом имени, ибо в нем залог и основа всех возможных творческих актов мысли, воли и чувства… В самом деле, момент собственно-интеллигентский есть, конечно, не что иное, как момент познания. Сущность имени, соотносясь с собой и существуя сама для себя, конечно, прежде всего, познает себя. Соотноситься с собой – это ведь и значит, прежде всего, познавать себя» 2,c.85. Назвав себя по имени, Робер совершил «самокрещение», и по средством имени, слова восстановил свое человеческое тело, убив тело волка прежде всего в имени, в слове «Волк!».

Кроме того, что слово является живым организмом, слово может являться и вещью, т.к. в слове есть часть или сторона способная воспринимать предметную сущность. Это Лосевское представление созвучно точке зрения Лакана. «Для человека слово или понятие являются не чем иным, как словом в его материальности. Это даже вещь. Это не просто тень, дуновение, виртуальная иллюзия вещи, это сама вещь» 3,c.236. Далее идет знаменитое размышление Лакана о слове «слон», которое реальнее настоящего слона, благодаря тому, что слово обладает вещьностью. «Впрочем, это ясно, им (слонам) нет нужды быть здесь – мне достаточно упомянуть о них, чтобы благодаря слову «слон» они здесь присутствовали и были гораздо реальнее конкретных существующих где-то особей». Качеством слова является его материальность, т.е. этот маленький невидимый организм представляет собой часть материи. «Вещь есть нечто сущее» (Хайдеггер) в отличие от не-сущего, меона. И вот, говорит Лосев, если есть предмет существующий, например, лампа, то можно ли считать карандаш, который лежит рядом, не-сущим по отношению к лампе. Очевидно, нет. Карандаш и лампа оба сущие и, потому одно из них не может быть насквозь иным по отношению к другому в своей бытийственной сущности. Если одно является сущим, то не-сущее это не другое сущее, а чистое не-сущее, т.е. меон. Однако это не-сущее не есть, во-первых, просто отсутствие, фактическое отсутствие… не просто отрицание факта наличия, а утверждение факта оформления предмета, которое предполагает обязательно и нечто отличающееся от предмета.… В понятии «иного», меона, мы только утверждаем, а именно утверждаем факт оформления сущего предмета. Таким образом, меон есть момент в сущем же, не-сущее есть необходимое слагаемое жизни сущего же… Когда мы говорим, что предмет требует для своего определения как сущего предмета некоего окружения «иного», дающего ему границу и очертания, то легко представить себе, что «иное» есть в этом случае некая бесформенная материя, вроде воды или глины, «из» которой, «в» которой и «на» которой отпечатываются те или иные формы» 2,c.42. Здесь совершенно четко мы можем увидеть, что предмет, вещь, слово творятся. Слово это результат творческой работы. Слово- вещь является творением. Кроме того, слово – вещь здесь можно рассматривать и как некое вещество как вода или глина. И если мы пойдем вслед за Хайдеггером, «то окажется, что творения наличиствуют столь же естественным образом, как и всякие прочие вещи…. У любого творения есть такая вещность. …Однако и пресловутое эстетическое переживание тоже не проходит мимо этой вещности художественного творения. В творении зодчества заключено нечто каменное. В резьбе нечто деревянное. В живописном полотне нечто красочное. В творении слова заключена звучность речи. В музыкальном творении звучность тона. Вещность столь неотторжима от художественного творения и столь прочна в нем, что скорее нужно сказать наоборот: творение зодчества заключено в камне, резьба в дереве. Творение слова в звуках речи» 4,c.53. Слово – это творение, и для человека это одна из форм врожденного вида творчества. Слово дано именно человеку как творцу, который может быть в творчестве равен богу. Исихасты, мне кажется, это очень хорошо понимали. Они считали, что человек может обожиться в земной жизни и это он может сделать на примере молитвы, потому что как «творение зодчества заключено в камне, так божественная энергия может быть заключена в божественном слове молитвы.

Кроме того, в приведенном примере из Лосева видно, что слово может являться неким «веществом». Вещь может быть представлена как вещество. Вещи как веществу должны быть присущи какие-то характеристики. Хайдеггер считает, что консистенция вещи «состоит в том, что вещество со-стоит вместе с формой. Вещь есть сформованное вещество» 4,c.60. Это тот процесс, который описывал Лосев на примере лампы и карандаша. «Вещное – это вещество, из которого состоит творение» (Хайдеггер). Вещь мы можем называть и изделием, говорит Хайдеггер. Слово тоже можно представить изделием, потому что мы его творим, и оно творится в материи. В слове есть сделанность. И точка зрения Лакана, в примере с маленьким Робером, является справедливой. Робер может сделать свое тело, используя свое человеческое имя и, может разрушить бывшее тело, как он разрушил слово «Волк!», потому что «умная» материя в четвертом, софийном и пятом «демиургическом» уровнях живой предметной сущности имени создают творческие акты мысли, воли и чувства, которым человек делает себя именем, словом, средствами имени, слова.