«Музейный язык» и феномен музея

Формирование концептуальной модели музея на основе философского осмысления музея как объекта, занимающего уникальное место в системе культуры, является одной из важнейших задач современной музееведческой мысли.

Новый взгляд на музей, его место, роль и назначение в культуре, новый подход к анализу музея, открывающий широкие перспективы в исследовании феномена музея, предложил Моисей Самойлович Каган.

В своей статье «Музей в системе культуры», помещённой в журнале «Вопросы искусствознания» за 1994 год, М.С. Каган рассматривает музей с позиций системного подхода, а именно не изолированно, но в системе высшего порядка, в которую музей «вписан» и в условиях которой он функционирует 1. Это позволило теоретическому музееведению сформировать представление о музее как о специфической социально-культурной информационной системе, органично включённой в структуру культуры.

Общее определение, выработанное современной отечественной культурологией, полагает культуру совокупным способом и продуктом человеческой деятельности, призванным удовлетворять потребности человеческого общества и изменяться вместе с ним, выполняя тем самым и функции механизма социального наследования — опредмечивания, хранения, накапливания и трансляции человеческого опыта во всех сферах деятельности людей 2. В рассмотрении культуры как метасистемы функционирования и развития информационно-коммуникативной системы «Музей» особенно важен один из аспектов приведённой дефиниции культуры, а именно «культура как механизим социального наследования». С позиций информационного подхода культура в данном её аспекте (как механизм социального наследования) может рассматриваться в качестве информационной среды функционирования музея, а также других социальных информационных систем; то есть в качестве сложноорганизованной системы информационных процессов производства, кодирования, сохранения, трансляции социальной информации.

Рассмотрение культуры с точки зрения того, в форме каких информационных процессов происходила и происходит трансляция социальной информации в человеческом коллективе — единственный путь, который может привести к пониманию места, роли, и значения информационно-коммуникативной системы «Музей» в истории культуры.

Начиная с древнейших человеческих объединений и первых, примитивных форм инфогенеза, положивших начало формированию инфофонда человечества, в информационной среде постоянно и непрерывно осуществляется процесс аккумуляции социального опыта: его «опредмечивание», «позволяющее сохранять в объектированном и отторгнутом от самого человека — и потому не исчезающем с его смертью — виде добываемые им знания, ценности и умения» 3, обобщение, сохранение, трансляция и «распредмечивание», обеспечивающее переход предметно-воплощённых форм культуры в деятельные способности субъекта.

Информационная среда располагает целым комплексом различных средств и форм объективации, сохранения и трансляции социального опыта и, таким образом, представляет собой интегрированное множество всех информационных процессов, организуемых различными способами. При этом. по мере расширения практической деятельности человека, увеличения числа социальных контактов и общего объёма инфофонда человечества, увеличивается и спектр средств социальной связи, направленных на обобщение, сохранение социального опыта, поддержание единства общественного организма и, в конечном итоге, на обеспечение существования и непрерывного развития человечества как единого целого.

В информационной среде существуют два вида информационных процессов в координатах времени — синхронные и диахронные. В первом случае речь идёт о передаче информации между субъектами, сосуществующими в рамках одного интервала времени (т.е. о передаче информации внутри данного социума). Второй случай — передача информации между субъектами, отстоящими друг от друга на значительный промежуток времени (передача информации от предшествующих поколений к последующим, то есть объективно-исторический процесс культуронаследования).

Объективация знаний, ценностей, умений с последующей организацией информационных процессов (синхронных и диахронных) в информационной среде осуществляется посредством множества различных знаковых систем — языков культуры.

«Множество языков нужно культуре именно потому, что её информационное содержание многосторонне богато и каждый специфический информационный процесс нуждается в адекватных средствах воплощения» 4. Возникновение данных языков детерминировано объективными потребностями адекватного отражения различных предметных областей. При этом, весь арсенал возможных языковых средств культуры ограничивается с одной стороны определённым числом анализаторов, которыми располагает индивид и которыми он может пользоваться в условиях своей общественной деятельности, и с другой — возможными средствами знакообразования. К анализаторам, имеющим «общественное» значение, можно отнести:

1. тактильный;
   
2. обонятельный;
   
3. акустический;
   
4. визуальный.
   

В общественной деятельности индивида названные анализаторы играют роль четырёх «окошек», обращённых в мир и к другому индивиду. Наибольшее развитие, естественно, получили те способы передачи информации, которые опирались на функционирование анализаторов, обеспечивающих связь между субъектами на большую дистанцию — визуальный и акустический. Тактильный и обонятельный анализаторы, и основанные на них каналы связи, используются при передаче информации между индивидами, находящимися в непосредственной близости друг от друга. Индивиды же занятые в трудовых и общественных процессах, как правило, находятся на значительном удалении друг от друга, когда могут действовать только визуальный и акустический каналы связи. Именно эти виды связи имели особое значение в развитии человеческой культуры и формировании семиотической структуры инфосреды.

Визуальный и акустический каналы связи обеспечили нашим древнейшим предкам возможность передачи информации в пределах видимого и слышимого поля. При этом, используя визуальный канал связи, индивид мог передать сообщение с помощью мимических, жестовых знаков или телодвижений-знаков (т.е. опираясь на собственные биологические возможности), а также с помощью природных или искусственных предметов-знаков. При использовании акустического канала связи сообщение могло быть передано с помощью голоса, а также звуков, извлекаемых при помощи различных предметов природного или искусственного происхождения. То есть, и при визуальном, и при акустическом варианте передачи информации могли быть использованы и использовались только два рода знаков:

1. основанные на собственно человеческих средствах общения и коммуникации;
   
2. основанные на внешних для человека природных (или искусственных) средствах.
   

Знаки, основанные на использовании внешних для человека средств и обращённые к двум основным анализаторам, составили предметно-визуальную и предметно-акустическую группы знаков.

При этом, способ передачи информации, основанный на демонстрации того или иного конкретного предмета оказывается столь же «древним», как и способ связи, обусловленный использованием собственно биологических возможностей человека. Генетические корни «предметного» способа передачи информации обнаруживаются в деятельности первой сигнальной системы животных, уровень организации психических механизмов которых значительно ниже приматов. Предмет как таковой является для животного сигналом к определённому поведению (движению к предмету или от него, овладению предметом или стремлению избежать контакта с ним). В процессе исторического развития человека возникновение простейших сознательно изготовленных орудий труда ознаменовало появление простейших представлений о форме предмета и других характеристиках его внешнего облика. Эти представления должны были так или иначе транслироваться от одного члена коллектива к другому, либо как сумма приобретённого опыта переходить к следующему поколению. Естественным и наиболее полным отображением свойств предмета мог быть только сам предмет. Таким образом, неизбежным было возникновение простейшего способа передачи информации путём демонстрации самого предмета. (Следует отметить, что именно в этой, естественной способности живого воспринимать мир реальных предметов и процессов находятся истоки «музейного языка», его первых «праформ»).

В древнейшем недифференцированном языке человека, таким образом, можно выделить пять составляющих, пять компонентов, пять «праязыков», синкретически слитых в одно целое: мимический, язык жестов и телодвижений, предметно-визуальный, тембро-ритмо-интонационный и предметно-акустический. К названным компонентам древнейшего человеческого языка генетически восходит большинство языков семиотического спектра современной культуры. (Ещё раз отметим, что в данном случае не рассматриваются языки, сформировавшиеся на основе иных, помимо визуального и акустического, анализаторов). Дифференциация, совершенствование, стихийное комбинирование компонентов древнейшего языка обеспечило расширение спектра языков культуры, что не только способствовало расширению возможностей передачи возрастающего объёма информации, но и в свою очередь обуславливало рост инфофонда человечества.

Самостоятельное место в семиозисе культуры занимает знаково-предметный «музейный» язык, генетические корни которого находятся в двух из пяти названных компонентов древнейшего языка — предметно-визуальном и предметно-акустическом 5. «Праобразом» сообщения, составленного на «музейном» языке можно считать всякое собрание и сохранение материальных предметов, выключенных из круговорота практической деятельности, но наделяемых определённым значением (сакральным, экономическим, эстетическим, донаучным, значением социального престижа, групповой принадлежности и т.п.). Достаточно, например, вспомнить такое явление в истории культуры как палеолитические «медвежьи пещеры» — серийные комплексы определённых частей медвежьих скелетов, которые не могли создать ни природа, ни узкоутилитарная деятельность человека и которые свидетельствуют «о целенаправленной, каноничной избирательной активности неандертальца» 6. Отбор определённых частей скелета, образование из них композиций, их «экспонирование» в скальных нишах и специальных каменных конструкциях представляет собой ни что иное как формирование «сообщения» с помощью предметов-фрагментов самого объекта, то есть «сообщения» на «музейном» языке.

Представленные на схеме языки культуры по характеру средств, используемых в качестве знаков, могут быть разделены на три группы:

1. языки, использующие в качестве знаков средства непосредственно доступные человеку благодаря его биологическим возможностям;
   
2. языки, использующие в качестве знаков природные (искусственные), находящиеся вне индивида, средства;
   
3. языки, использующие комбинированные знаковые средства.
   

Оставляя вне рассмотрения языки, использующие в качестве знаков «не предметные» биологические средства индивида, в целях выявления места музея в семиотической структуре культуры обратимся к анализу и сопоставлению «музейного» языка с близкими ему по своей природе знаково-предметными языками — словесным письменным языком и изобразительным языком.

Функции и возможности названных языков в культуре сходны в том смысле, что каждый из них обеспечивает внегенетическую передачу накапливаемого опыта от индивида к индивиду внутри данного социума и от поколения к поколению в диахронном инфопроцессе; данные языки представляют собой «такие способы материального закрепления-кодирования-сохранения-трансляции духовной информации», которые позволяют культуре «достигать адресата не только «здесь» и «сейчас», но и в любом месте и в любое время» 7. Так, отмечает М.С. Каган, письменность предоставила возможность «оторвать высказывание от говорящего и придать ему самостоятельное предметное бытие» 8. Аналогично в произведениях искусства происходит «отчуждение» некоей духовной информации, выработанной субъектом-творцом, её закрепление в материальном теле произведения для хранения и передачи другим людям и последующим поколениям 9. Музей, моделируя на «музейном» языке любой отрезок пространства и момент времени также разрушает границы пространственно-временной локализованности человеческого опыта.

Выделенные языки — письменный, изобразительный, «музейный» — подобны по своей семиотической природе, поскольку каждый из них использует в качестве знака того или иного объекта культурно-исторического пространства некоторый материальный предмет, способный существовать вне связи с использующим его в качестве знака субъектом. Так, письменный язык использует для создания буквы-условного знака и слова-знака, символизирующего понятие, разнообразные материальные предметы, на поверхности которых различными способами (от процарапывания до нанесения красочного слоя) могут быть нанесены знаки-символы принятого алфавита (в данном случае алфавит выступает в качестве кода, принятого в данном сообществе для обозначенияч тех или иных звуков). Изобразительный язык для формирования специфического «изобразительного знака» также использует различные материальные предметы, на поверхности которых посредством нанесения материалов, имеющих другие оптические характеристики, создаются изображения подобные зримому облику кодируемого образа, или в объёме которых воссоздаются формы подобные видимым формам кодируемого образа. «Музейный» язык использует для формирования специфического «музейного знака» материальный предмет — подлинный фрагмент репрезентируемого объекта или сам объект в его целостности.

Вместе с тем, названные языки существенно различаются по характеру связи знака с денотатом и, как следствие, — по особенностям восприятия сообщений, выстроенных на каждом из этих языков.

Письменный и изобразительный языки «закрепляют» (материализуют) информацию об объекте культурно-исторического пространства с помощью материального носителя, не имеющего обязательного отношения к значению знака, к обозначаемому данным знаком объекту, а тем более не являющегося непременно подлинным фрагментом, частью данного объекта. «Музейный» язык, напротив, материализует, кодирует информацию именно и только с помощью подлинного фрагмента самого этого объекта (или объекта в его целостности). В письменной речи связь знака с денотатом произвольна. Слово является обозначением понятия, также как предложение, составленное из нескольких слов — обозначением суждения. Слово связано с этим понятием лишь условно: оно принято в данном сообществе для обозначения этого понятия согласно установленным правилам кодирования. Вещный, пространственный, зримый облик словесного текста никак не обуславливает его содержание. Слово выступает в качестве условного знака, знака-символа понятия (по классификации Ч. Пирса). Слово не воспроизводит свойств отражаемого в понятии объекта, а лишь обозначает его. Материальное воплощение с его конкретностью безразлично для отражаемого понятием объекта, оно лишь средство объективации и трансляции, которое может быть заменено многими другими. Произвольность слова по отношению к объекту, отражаемому в понятии, ограничена лишь конвенциональностью — наличием «договорённости» между людьми о значении этого слова, то есть о закреплённом за ним понятии. Цвето-тональные или объёмно-пластические комбинации, выступающие в качестве специфических «изобразительных знаков», в той или иной степени подобны визуальным параметрам образа обозначаемого объекта. Субъект-творец объективирует в «изобразительном знаке» некоторые, визуально воспринимаемые, грани, свойства образа объекта, создавая «воплощенный художественный образ» 10. «Музейный» же знак полностью тождественен денотату. Кодирование — то есть преобразование отображения реального объекта — осуществляется музеем путём отбора и изъятия из среды бытования предметов, которые являются фрагментами обозначаемого объекта или даже самим этим объектом в его целостности. Вместе с тем, знаки изобразительного языка и «музейного» языка, в отличие от письменного слова, являются чувственно воспринимаемыми; большую самостоятельную роль здесь играет реальный облик самого знака. При этом, однако, знак изобразительного языка, как уже отмечалось, является «конструкцией» искусственно созданной субъектом-творцом, тогда как главным признаком «музейного знака» является его подлинность, то есть обязательная принадлежность к обозначаемому им объекту реальности. Специфический «музейный знак», как показало исследование, несёт одновременно и первичную информацию (самоценность подлинного предмета — фрагмента моделируемой действительности, его «вещность»), и вторичную информацию (знаковость предмета, несомые им, но отличные от него самого культурные значения и смыслы). Вторичная информация специфического музейного предмета-знака неотделима от первичной информации самого предмета как самоценного объекта восприятия, знаковость предмета от его «вещности». Причём, музейный предмет-знак может восприниматься и визуальным, и тактильным, и обонятельным рецепторами, а при наличии у него каких-либо акустических параметров — и акустическим. Естественно, что доля визуальной информации будет значительно выше, чем всех остальных. Таким образом, информационное сообщение об одном и том же объекте культурно-исторического пространства на письменном, изобразительном и «музейном» языках может быть закодировано различными способами. Так, например, графитовый стержень, обнаруженный на месте какого-либо исторического события может быть использован по-разному. Писатель с помощью слов и предложений (то есть, прибегая к понятиям и суждениям) запишет этим стержнем сведения об этом месте, хронологию событий и т.п. Художник этим же стержнем может изобразить местность на листе бумаге. Тогда как музейный сотрудник изымет найденный стержень из среды бытования, изучит, сохранит его и включит в экспозиционный контекст как одно из достоверных свидетельств исторического события.

Соотношение знака и денотата в каждом из языков обуславливает и наличие особенностей восприятия сообщений, выстроенных на каждом из них. Материально воплощённые знаки любого языка как и всякие материальные объекты восприниматься рецепторами субъекта. Следующую фазу восприятия составляет формальный анализ рецепторно воспринятого знака с целью отнесения его к тому или иному языку. Так, множество одномоментно воспринимаемых знаков сознание субъекта дифференцирует на знаки, относящиеся к письменному языку, к изобразительному языку, к «музейному» языку. Восприятие (декодирование) письменного сообщения будет осуществлено воспринимающим субъектом на той же конвенциональной основе, что и его кодирование субъектом, сформировавшим данное сообщение. Воспринимая конкретное слово, реципиент «отыскивает» в собственной памяти понятие, которое в данном сообществе обозначается этим словом. Восприятие сообщения, выстроенного на изобразительном языке, и сообщения, выстроенного на «музейном» языке, как отмечалось, сходно. Воплощённый в «изобразительном знаке» субъективный образ объекта воспринимается чувственно, как и непосредственно, чувственно воспринимается «музейный знак». Однако, хотя субъект и воспринимает «изобразительный знак» чувственно, он не отождествляет его с реальным обозначаемым этим знаком объектом. Избирательное отражение в «изобразительном знаке» свойств объекта субъектом-творцом, абстрагированность от ряда признаков объекта позволяют воспринимающему субъекту не отождествлять «изобразительный знак» с обозначаемым им объектом, как бы «реалистично» и «правдоподобно» не был воплощён в материальном знаке субъективный образ объекта. Воспринимающий субъект осознаёт, как минимум, что перед ним не реальный объект, е его «копия», и первой оценкой в этом случае является суждение «похоже — не похоже». При более развитом художественном сознании воспринимающий субъект способен осознать роль и значение субъективной составляющей в образе, получившем отражение в данном изобразительном знаке. «Воплощённый художественный образ» воспринимается субъектом уже, главным образом, не как информация об объекте, а как обращённое к нему «мнение» об объекте (его оценка, отношение к нему) субъекта-творца. При восприятии же «музейного знака» субъект вступает в контакт с подлинным объектом культурно-исторического пространства, воспринимает его «наличное бытие»; в сознании субъекта закрепляется факт непосредственного контакта с реальным, подлинным материальным объектом. Указанная особенность «музейного знака» является основой возникновения в сознании воспринимающего субъекта «эффекта присутствия», «сопричастности» объекту, обозначаемому данным «музейным знаком». Подобный эффект является уникальной особенностью «музейного языка», он не может возникнуть в результате передачи информации посредством любых других языковых систем. С помощью «музейного» языка объекты культурно-исторического пространства обращаются к нашему непосредственному, сенсорному восприятию, и становятся для нас объектами реально ощущаемого подлинного мира, фактом нашего реального опыта. И если воплощённые в «изобразительных знаках» субъективные образы объектов обращены к визуальному восприятию, то подлинные музейные предметы-«специфические музейные знаки» обращены ко всем видам восприятия (хотя, преобладающим, как правило, является всё же восприятие визуальное). Не случайно музейные экспонаты «оберегаются» запретительными предписаниями «руками не трогать!», так как у коммуниканта постоянно возникает стремление дополнить информацию, полученную посредством визуального канала связи, тактильной информацией. Музейные предметы, обладающие обонятельными или акустическими свойствами, неизменно требуют их восприятия не только визуально, но и посредством обонятельного и акустического анализаторов.

Всё вышесказанное показывает общность и специфику близких по своей природе знаково-предметных языков культуры — письменного, изобразительного, «музейного», и выделяет специфику собственно музейного языка в семиотическом спектре культуры. «Каждый язык культуры идиоматичен, непереводим адекватно ни на один другой язык и потому является наилучшим средством связи людей в той конкретной ситуации, для обслуживания которой он «изобретён» и усовершенствован культурой» 11. В процессе исторического развития общества на основе складывающихся и развивающихся языков культуры возникали и совершенствовались различные социально-информационных системы, представляющие собой различные формы социальной институциализации того или иного языка. Качественную специфику каждой социальной инфосистемы, функционирующей в культуре, её отличие от других инфосистем определяет лежащий в её основе особый «идиоматичный» язык культуры. Так, формой социальной институциализации письменного языка стала библиотека. «Художественно-изобразительный» язык — часть спектра изобразительного языка в целом — институциализировался в форме художественных собраний и галерей. Формой институциализации «музейного» языка стал музей. В современной практике художественные собрания и галереи нередко именуются «художественными музеями». Отнесение их к разряду музеев правомерно лишь в той мере, в какой представленные в данном собрании (галерее) произведения художественного изобразительного творчества являют собой подлинные объекты некоего представляемого культурно-художественного пространства. В случае, когда книга используется в качестве подлинного атрибута представляемого культурно-исторического пространства, она также являет собой музейный предмет. Вместе с тем, ряд социальных институтов, традиционно не причисляемых к музеям, таких, например, как архив или фонотека, могут рассматриваться как социальные инфосистемы, пользующиеся тем же языком культуры, что и музей в его традиционном понимании: архив отбирает из среды бытования, сохраняет и предоставляет реципиенту подлинные документальные свидетельства событий и процессов общественной жизни; фонотека отбирает, сохраняет подлинные «акустические» свидетельства природных явлений или общественных событий, «консервируя» их с помощью различных технических средств. Естественно, что музей, обеспечивающий всю полноту сенсорного восприятия, (в основном — визуального, реже — акустического, тактильного, обонятельного, осязательного) имеет самые широкие функции в культуре. Способность «музейного языка» обеспечивать всю полноту сенсорного восприятия объектов культурно-исторического пространства позволяет включать в наш опыт эти объекты во всей полноте их «наличного бытия». Эта уникальная способность музея обуславливает его особое место в морфологической структуре культуры как инфосреды, обеспечивает возможность противостояния «дальнейшей пагубной «вербализации» нашей культуры, нашей сенсорной безграмотности, утрате навыков конкретно-образного мышления и восприятия, то есть тем процессам, которые затрудняют интегративные тенденции культуры и блокируют многие продуктивные пути развития человеческой деятельности» 12.