Желание истинного желания: удовлетворение морального чувства

[18]

Высшими способностями человека всегда признавались и признаются противоборствующие силы: способности познания (рассудок) и вожделения (воля). Чего же хочет эта воля? Что вожделеет душа? На этот вопрос отвечали и Августин, и Спиноза, и Кант, и Лакан, и другие философы. Однако бессилие разума как такового и апатия воли в обществе, нацеленном на безопасность и комфорт, приводят к тому, что для современной философии наиболее притягательной и актуальной темой становится тема «желания», а, вернее, желание желания, или что лежит в основе желания самого по себе.

В своей «Исповеди» Августин очень тонко подметил, что «стоит лишь захотеть идти, и ты уже не только идешь, ты уже у цели, но захотеть надо сильно, от всего сердца, а не метаться взад-вперед со своей полубольной волей, в которой одно желание борется с другим. И то одно берет верх, то другое» 1.

Желание лежит в основе движения субъекта. Согласно Аристотелю, движение субъекта не беспредельно, оно всегда имеет конечную цель, предел, то, ради чего. Эта цель — достижение блага. Поэтому благо, как цель, является одним из источников движения. А второй источник движения — это желание, страсть и воля. По мнению Аристотеля, и желание, и страсть, и воля всегда имеют предел. Например, желание — стремление к приятному. Но он отмечает, что в отличие от желания и страсти, которые не основываются на разуме как таковом, воля зарождается лишь в разумной части души.

Пытаясь определить истоки желания, следует помнить, что «всякая философия имеет целью произвести в познаниях единство и свести их к наименьшему числу начал», что, согласно Канту, и способствует обнаружению истины 2. Следуя этому методу, нам необходимо свести к наименьшему количеству и выявить основные чувства, которые определяют силу желания, без которого невозможен сам акт воления.

Согласно Канту, одним из определяющих начал воления являются мотивы: «мотивы — это основания нашей воли, заимствованные у чувств» 3. [19] Для Эпикура основным мотивом является блаженство (внутреннее довольство и радость сердца), а ценность придает достойность самому блаженству. Что же ищет наше желание? Как обретается эта радость сердца и внутреннее довольство? Человеческое желание отличается от желания животного. По мнению Лакана, человеческое желание — человеческое, только если субъект способен выйти за пределы животного желания самосохранения. Подлинно человеческий только тот субъект, кто согласен ради желания рискнуть (животной) жизнью. Таков постулат, что желание всегда есть желание желания другого, результат потенциальной борьбы не на жизнь, а на смерть за признание своего желания.

Однако помимо этого основания желания — борьбы за его признание, существует и другой немаловажный аспект. Желание трансформирует бытие. Объект желания не есть какой-то физический объект или функция (питание, например), он есть другое желание. Желания животного ограничены предметами реального мира, и только человеческие желания могут быть направлены на несуществующие объекты. Итак, отличие желания человека от желания животного в том, что первое выбирает объектом не реальное, позитивное или данное желание, а желание другого, которому скорее присуще действие (или «цель», в том смысле, в каком влечение имеет цель), а не объект.

Нацеленность желания открывает движение, трансцендирующее реальность. Желание реализует себя, отрицая данность, поэтому данное движение ориентировано на будущее. Но какое это будущее, такое желанное для желания? Фрейд говорил, что Id — клокочущий котел желаний, требующих непосредственного удовлетворения. Но этот рой желаний не может осуществиться полностью и одновременно. Желательно многое и они могут разорвать душу между враждующими желаниями. Как подметил Августин Блаженный: «То же с хорошими желаниями… Все они хороши и, однако, спорят между собой, пока не будет выбрано одно, на чем радостно успокоится твоя целостная воля, делившаяся раньше между многими желаниями» 4.

Итак, желание нацелено на удовлетворение. В основании действия, поступка — осознание определения способности желания. Испытать удовлетворение можно тогда, когда осознаешь, что определил способность желания, что это именно то, что желалось. И если это происходит, если из всех противоборствующих желаний удовлетворяется самое истинное — человек счастлив. Как отмечал Кант, счастье — это такое состояние разумного существа в мире, когда все в его существовании [20] происходит согласно его воле и желанию, т. е. основывается на соответствии природы со всей его целью и с главным основанием определения его воли. По мнению Августина Блаженного, целью человеческого существования в соответствии с природой является «присущее всякому живому существу стремление к полноте и сохранности жизни» 5, а чисто человеческим, пожалуй, является стремление к упорядоченности души.

Полнота и сохранность жизни связана с продолжением жизни в будущем, с наполнением себя собой другим. В этом смысле желание есть желание себя другого. Действительность этого желания, а именно осуществление желания, и есть сфера этического. Согласно Аристотелю, область добра как такового — деяние и находящееся в движении. Стремление к сохранности жизни и ее полноте нацеливает нас на Добро. Согласно Августину, «все ухудшающееся лишается доброго. Если оно совсем лишится доброго, оно вообще перестанет быть. Если же останется и не сможет более ухудшиться, то станет лучше, ибо пребудет не ухудшающимся» 6.

Наше сознание пытается понять, чего мы хотим. Согласно Канту, из отношения разума к воле устанавливается принцип нравственности. Рассуждение способно из многих представлений составить одно, которое является большим благом. В процессе рассуждения следует предпочитать более длительное и более прочное, то, что желательно ради него самого, а не ради другого, но следует принимать во внимание и то, что полезно для данного случая. По мнению Аристотеля, лучше и предпочтительнее то, что согласуется с лучшим знанием, а для отдельного человека — то, что согласно с его собственным знанием. Однако определение того, что есть Добро, дается не на основании того, что известно каждому, а на основании того, что известно вообще. Известное вообще не может быть известно всем, а только тем, у кого хорошие умственные способности. Поэтому, полагает Аристотель, в своих предпочтениях следует ориентироваться на то, что предпочитает благоразумный или хороший человек. Особенно учитывая то, что большинство людей считают целью само действование, а не законченное действие, то есть они желают скорее наслаждаться, чем перестать наслаждаться.

Как писал Аристотель: «Чувственное восприятие сходно с простым высказыванием и мышлением. Когда же оно доставляет удовольствие или неудовольствие, (душа), словно утверждая или отрицая, начинает к чему-то стремиться или чего-то избегать. И это испытание удовольствия или неудовольствия есть деятельность [21] средоточия чувств (aisthetike mesotes), направленная на благо или зло как таковые» (431а 8-12) 7.

Согласно Канту, удовольствие, удовлетворенность сама по себе не есть основание определения поступка, а есть непосредственно определение воли одним только разумом, оно (определение воли одним только разумом) — основание чувства удовольствия и остается чистым практическим, а не эстетическим определением способности желания. А так как это определение также побуждает к деятельности как чувство удовольствия, ожидаемого от задуманного поступка, то моральные мотивы мы принимаем за чувственное побуждение. Определяться к поступкам непосредственно чистым законом разума и даже питать иллюзию, будто субъективное в этой интеллектуальной определяемости воли есть нечто эстетическое, т. е. действие особенного сенситивно воспринимаемого чувства (ведь интеллектуальное чувство было бы противоречием) — все это есть нечто в высшей степени возвышенное в человеческой природе. Кант полагает, что нужно наилучшим образом культивировать воздействие разума на это чувство.

Если у Аристотеля в основе нацеленности на благо мы находим «деятельность средоточия чувств», то у Канта достижение высшего блага возможно только благодаря деятельности практического разума. Августин, как и Аристотель, также указывает, что сила желания совершить поступок зависит от полноты чувства. По мнению Канта, сознание господства над своими склонностями и сознание независимости от них вызывает довольство своей личностью. То есть самой свободе присуще удовольствие, которое нельзя назвать счастьем, так как оно не зависит от положительного присоединения какого-либо чувства, оно и не блаженство, так как в нем нет полной независимости от склонностей и потребностей. Основания чувства собственного достоинства личности скорее интеллектуальные, а не эмпирические. Согласно Канту, «эмпирические основания — это те, которые выводятся из чувств, поскольку что-либо удовлетворяет наши чувства (Sinne). Эмпирические основания: себялюбие, моральное чувство, различающее добро и зло, воспитание и направление — случайные основания. Интеллектуальные основания — это такие, когда вся моральность выводится из согласия наших действий с законами разума» 8. Поэтому, полагает Кант, склонность, благонравна она или нет, слепа и рабски покорна, и там, где речь идет о нравственности, разум не только должен быть ее опекуном, но, не принимая ее во внимание, должен как чистый практический разум заботиться исключительно о своем собственном интересе.
[22]

Каждой способности души, утверждает Кант, можно приписать интерес, т. е. принцип, содержащий в себе условие, при котором только и может быть успешным применение этой способности. Интерес разума и его спекулятивного применения состоит в познании объекта вплоть до высших априорных принципов, интерес практического применения — в определении воли в отношении конечной и полной цели. Только расширение разума, а не просто соответствие его с самим собой мы относим к интересу разума. Практический разум не обусловлен патологически, то есть он не управляет интересом склонностей, руководствуясь одним лишь чувственным принципом счастья. Поэтому спекулятивный разум может принять априорные принципы практического разума, хотя теоретические положения, связанные с этими принципами, не доступны усмотрению спекулятивного разума, так как всякий интерес в конце концов есть практический, и даже интерес спекулятивного разума (который состоит в ограничении спекулятивного безрассудства) обусловлен и приобретает полный смысл только в практическом применении.

Итак, осуществление высшего блага в мире есть необходимый объект воли, определяемый моральным законом. А в этой воле полное соответствие убеждений с моральным законом есть первое условие высшего блага. Полное же соответствие воли с моральным законом, как полагает Кант, есть святость — совершенство, недоступное ни одному разумному существу в чувственно воспринимаемом мире ни в какой момент его существования. Совершенство возможно только в прогрессе ведущем в бесконечность, так как оно все же требуется как практически необходимое (высшее благо практически возможно). Такое практическое движение вперед — реальный объект нашей воли. Бесконечный прогресс возможен, если допустить бесконечность существования личности разумного существа (бессмертие души). Высшее благо практически возможно только при допущении бессмертия души. Бессмертие души — теоретическое, но не доказуемое положение, поскольку оно неотъемлемо присуще практическому закону, имеющему a priori безусловную силу. Полное благо (блаженное будущее) не зависит от всех случайных причин мира. Для разумного, но конечного существа, возможен только прогресс до бесконечности от низших к высшим ступеням морального совершенства 9.

И хотя практический разум нацелен на осуществление высшего блага, тем не менее, разумное существо не всегда выбирает прогресс до бесконечности к высшим ступеням морального совершенства. Кант видит причину этого в том, что моральный закон свят (неукоснителен) и требует святости нравов, хотя всякое моральное совершенство, которого [23] может достигнуть человек, всегда есть только добродетель, т. е. законосообразное убеждение из уважения к закону. Отсюда сознание постоянного стремления преступить его. Но помимо этого, отказ от средоточия чувств и полноты чувств в качестве определяющих благо как таковое, и даже отказ от морального чувства, различающего добро и зло, как не истинного (случайного) в определении блага, приводит к тому, что нравственный мир у Канта лишен чувственности (и, можно добавить, желания). Согласно Канту, счастье — соответствие природы полной цели ее и определение воли в отношении полной цели. Исполнение полноты, блага достижимо только в чувственном мире, так как принцип счастья чувственный. Принцип содержит в себе условие, при котором только и может быть успешным применение любой способности разумного существа. А в нравственности полное соответствие воли с моральным законом есть святость, что в чувственном мире не достижимо. Кант был абсолютно уверен, что выбирая между высшим и низшим, человек выберет высшее. Но, как верно заметил Августин, «высшее, конечно, лучше низшего, но… весь мир в целом лучше высшего, взятого в отдельности» 10.

Аристотель, как и Кант, был уверен, что образы мышления проясняют, что есть Добро, к чему следует стремиться, а чего избегать. Они способны приводить в движение даже в отсутствии ощущения. Однако образы размышления не всегда руководят движением, так как желание, как определенного рода стремление, побуждает к осуществлению тотчас же, тем самым стремясь к безусловному удовольствию и кажущемуся безусловным благу. Разум противостоит желанию и велит воздерживаться ввиду будущего, особенно у того, кто обладает чувством времени. В отличие от ума, который всегда правилен, как полагает Аристотель, стремление и воображение могут быть и неправильны. Дело в том, что движение возможно благодаря способности стремления и предмету стремления. А предмет стремления, согласно Аристотелю, может быть как действительным благом, так и кажущемся благом, причем благом, которое еще подлежит осуществлению. Процесс осуществления может видоизменить благое. Сама способность к стремлению, в свою очередь, невозможна без воображения, которое связано либо с разумом, либо с чувственным восприятием, которое привносит искажения.

Таким образом, желание осуществляется в сфере этического. По мнению Аристотеля, противоречие между Добром и Злом заявляет о своем существовании через человека, так как только то, о чем знают, существует, а то, о чем не знают, не существует. При этом, как отмечал Блаженный Августин, закон в членах моих противится закону ума моего. С одной стороны, «закон в членах моих» заставляет нас грешить, [24] выбирать Зло, так как грех — извращенная воля, «обратившаяся к низшему, отбросившая прочь «внутреннее свое» и крепнущая во внешнем мире» 11. С другой стороны, пытаясь определить истинное желание, чтоб испытать счастье, мы призываем наш разум. Однако мы забываем при этом, что мысль приходит, когда «она» хочет, а не когда «я» хочу, как заметил Ницше.

Пытаясь определить свое желание, а еще лучше свое истинное желание, чтобы удовольствие было полным, чтоб испытать счастье достижения блага, нам следует познать «внутреннее свое». Но глубины человеческой души, как и истоки желания, скрыты в бездне, которую разум старается осветить. Блаженный Августин в своей «Исповеди», пытаясь определить эту бездну, писал: «Мои возможности скрыты от меня, душа моя знает, что не стоит себе доверять, надеясь на свои силы», так как «то, что в ней есть, обычно скрыто и обнаруживается только опытом». И дальше Августин продолжает: «В этой жизни, которая называется «сплошным искушением», никто не может быть спокоен за себя: если он смог стать из плохого хорошим, это еще не значит, что он не станет из хорошего плохим» 12.

В попытках определить истоки истинного желания мы можем надеяться только на бесконечный прогресс в этом направлении, как сказал бы Кант. Но несомненно одно: основанием для определения истинного желания следует признать моральное чувство.