Редакционная коллегия:
Кузин И.В., Маковецкий Е.А., Орлов Д.У., Пигров К.С.
Ответственный редактор:
Кузин И.В.
© Коллектив авторов, 2005
© Издательство С.-Петербургского университета, 2005
ISBN 5-288-03629-2
Материалы публикуются в авторской редакции
Обзор материалов, поступивших в редколлегию
В заметке А.В. Зайко «Желание и языковая прагматика: поиск Другого» говорится о том, что желание, как универсалия культуры, в системе социальных отношений может быть охарактеризовано как ментальный прорыв в неизвестность языкового эксперимента, как мучительный поиск реакции на самого себя. В триединой формуле Желание — Речь — Другой заключена универсальная грамматическая структура, осуществляющая внутри себя связь нового с повседневным, позволяющая расширить контекст желания, рассмотреть его в качестве векторного человеческого усилия. Процедура понимания, которое начинает трактоваться как умение реализации и самореализации соответственно социокультурному контексту, задает следующую норму: понимание, в соответствии с речевой прагматической деятельностью, выражает позиционирование субъекта, владеющего этим контекстом, к производимому в рамках этого контекста, процесс понимания наделяется деятельностно-коммуникативной природой. Желание диалога, разговора — это поле коммуникации является авансценой борьбы множества сил, равноправных дискурсов, являющихся элементами властной вертикали и одновременно обладающими сильными властными позициями. Желание взаимодействовать с Другим, социализация посредством дискурса — «уровень бытия желания».
В своем эссе «Апология желания» Е.В. Золотухина-Аболина размышляет об особенностях отношения к феномену желания в различных культурных традициях. Так в древневосточной мысли — в индуизме и особенно в буддизме — желания выступают как связующий элемент в карме, как та сила, которая вызывает к жизни привязанности, понуждая человека снова и снова воплощаться в эмпирическом мире, претерпевая страдания. Буддизм прямо говорит о том, что именно желания выступают источником страданий, от них следует избавляться, ибо только так можно приблизиться к вечному блаженству нирваны. Близкими сюжетами пронизано большинство мистических и эзотерических учений, а также соответствующие им духовные практики. Иметь желания — значит в любом случае сохранять свое «я», потакать «эго», поэтому во всех упомянутых учениях именно потеря «эго» почитается высшим благом. Прямо противоположной точки зрения придерживаются все мыслители-эвдемонисты, полагающие, что человеческое «я» вовсе не надо элиминировать, а напротив, следует укреплять, развивать, избавлять от неврозов и комплексов. Согласно такой позиции желания — фундаментальная характеристика нашей жизни, и с ними надо неутомимо работать для того, чтобы они приносили как можно меньше страданий и как можно больше радостей. В этой связи автор предлагает аргументы в пользу того, что желания — не демоны, сбивающие нас с пути (хотя они могут становиться такими, трансформируясь в иррациональные страсти), а важнейшая составная нашего повседневного бытия. Во-первых, желания выступают как мощная сила, которая заставляет нас действовать, работать, стремиться, осуществлять свои потенциальные возможности. Энергетика желаний связана с феноменом воли, которая как таковая не является отрицанием желаний («волевой человек — тот, кто успешно подавляет свои влечения»), напротив, она выступает как очень мощное, доминирующее желание, способное преодолевать на своем пути самые разные препятствия как объективного, так и субъективного плана. Именно энергетика желания может обеспечить воле (сознательно принятому решению) возобладание над другими желаниями и влечениями, которые мы полагаем вредными или порочными. В обычной эмпирической жизни, где без самосознательного центра «я» не обойтись, сила желаний позволяет нам выживать как организму и утверждаться как самости, помогает выстоять как человеческому роду. Во-вторых, желания — это не только сила, но и смысл. В желании фиксируется как наша неудовлетворенность наличным положением дел, так и формирование образа желаемого будущего. Мы ставим цели сообразно своим желаниям. Различные методики подчеркивают важность желаний для сознательного формирования будущего, однако следует обратить внимание на то, что они преувеличивают рефлексивность и рациональность человеческого желания, поэтому любая работа с желанием должна признавать его отчасти внерациональный, а отчасти бессознательный характер, более смыслополагающий, чем конструктивно-реализующий. Желание позитивно и выступает поистине творческим тогда, когда оно, ставя цели, не пытается прорисовать все детали грядущих событий, доверяя их спонтанности жизненного процесса. В-третьих, с феноменом желания тесно связаны такие важнейшие явления нашего внутреннего мира как интерес и внимание. Интерес — это инструмент желания, луч, которым желание освещает желаемый предмет. Внимание же — это зафиксированный интерес, когда все в данный момент «не-желаемое», остается за пределами выделенного круга. В статье отмечается, что мир желаний, конечно, таит в себе много проблем и противоречий, что желания связаны с возможностью разочарований, с реальностью потерь, однако все это — перипетии обычной человеческой жизни, и если мы не отказываемся от нее, то должны принять ее вместе с неотъемлемым от нее миром желаний. В подтверждение этого автор указывает на одно противоречие, которое несет в себе идея отрицания желаний, столь характерная для восточной философии и эзотерики. Даже непроявленный Бог время от времени тяготеет к проявлению и воплощению, и оказывается ведом если и не желанием, то чем-то похожим на желание — стремлением материализоваться в мире бесчисленных вещей и существ. А если это так, то не нам, людям, избегать выполнения космического закона — закона желаний, их воплощения и нового воспроизведения.
В статье А.Н. Ирецкого «Психология желаний» указывается на то, что стремление приписать наличие «побуждений» и «влечений» бактериям, растениям, жгутиковым и даже лейкоцитам и сперматозоидам представляется чрезмерным, так как, хотя перечисленные объекты и обладают способностью активно двигаться, эти активные действия (и даже «стремление к смерти в схватке с возбудителями болезней и клетками злокачественных опухолей» у некоторых видов лейкоцитов) жестко и однозначно запрограммированы молекулярными механизмами биологической наследственности, поэтому поведение этих объектов трудно отнести к явлениям психическим. Сомнений в применимости слов «психика» и «побуждения» не возникает, если поведение особи определено не только молекулярной наследственностью, но индивидуальным опытом, фиксированным нервной системой. «Побуждение» относится к кругу явлений физиологических и психофизиологических. Психические феномены «желания» принадлежат кругу сознания, как (менее или более точные) отражения реальных побуждений. Даже обширные рассуждения по поводу собственных (по)желаний и мотивировки своих импульсивных действий полны противоречий, неразличимых и всегда неразрешимых в рамках рациональной модели «своего Я». Исходя из этого автор делает вывод, что метатеорией для «теории желаний» («метафизикой желаний», успешно преодолевающей неизбежные внутренние противоречия и парадоксы) оказывается психофизиология влечений. Иные варианты «метафизики желаний» имеют малые шансы на соответствие критерию транзитивности.
А.Э. Назиров и О.В. Маслиева в статье «Символическое поле культуры как источник трансформации желаний» рассматривают, как в генезисе и развитии духовной культуры выделяются, становясь ценностями и нормой, такие идеальные образы, которые наиболее соответствуют оптимизации психосоматического функционирования человека в тех или иных исторических и региональных условиях. Наиболее влиятельным фактором психосоматического воздействия является слово. Словесные символы выступают каналом, проходя по которому человеческие желания находят своё выражение. Как отмечает Лакан, именование отдаляет вещь, но при этом превращает реальное отсутствие в символическое присутствие. Отказываясь от немедленного удовлетворения своих потребностей и соглашаясь на их отсроченное удовлетворение, связанное с освоением языковой символики в культуре, человек становится личностью. Становление духовной культуры связано с преобразованием биологических инстинктов подсознания и подчинением их всё более развитым образам сознания, становящимся оптимизирующим началом коммуникации. В ответ на потребности социальных изменений при переходе от первобытной охоты к земледелию происходит замена зооморфных богов антропоморфными с разной степенью снятия старых культов новыми. К периоду возникновения эпического сознания эта борьба принимает форму противостояния антропоморфных богов, наделяемых признаками добра и зла, разумного и неразумного начал, например, Ормузда и Аримана в зороастризме, Кришны и богини Кали в Махабхарате (Бхагавадгите), Аполлона и Зевса в древнегреческой мифологии и гомеровском эпосе. Усложнение, по сравнению с чисто мифологическими, значений эпических символов формирует отличительные черты эпоса: единство условности и буквальности образов, наряду с их нарастающей одухотворённостью. С осознанием в эпосе условности, духовности и уточнением буквальности образов формируются, соответственно, предпосылки искусства, религии, философии и науки. При формировании философии элементы прежних восприятий, воспеваемые в эпосе, заменяются новыми гносеологическими образами: понятиями типа «архэ», «апейрон», «атомы», «эйдосы». Вместе с тем общие механизмы формирования художественных образов состоят в том, что элементы реальных восприятий замещаются представлениями как условными образами. Таким образом, развитие таких форм духовной культуры, как философия, искусство и религия, являющихся факторами гуманизации общества, облагораживая желания, способствовало повышению уровня духовного здоровья человечества. Синтез форм духовной культуры, основанных на саморефлексии (философия), объективации (наука), условности конструирования образов (искусство), интуитивного принятия духовности (религия) формирует в человеке стремления и способности к пониманию, исследованию, сопереживанию и самосовершенствованию.