Говоря о дисциплине, следует различать: во-первых, дисциплину как обязательное для всех членов коллектива подчинение установленным порядкам, правилам, во-вторых, дисциплину как самостоятельную отрасль, раздел какой-нибудь науки. Нас, в большей степени, будет интересовать первая дефиниция в контексте ее приложения к образовательному процессу, но, в любом случае всегда следует иметь в виду некоторое базовое определение, вытекающее, собственно, из самого слова disciplina (лат.) — обучение; строгий порядок (лучше: обучение через строгий порядок).
Под процессом мы будем понимать ход, развитие какого-нибудь явления, последовательную смену состояний в развитии чего-либо. Эксцесс же предполагает: 1) крайнее проявление чего-нибудь, преимущественно по отношению к излишнему, невоздержанностям; 2) острую и нежелательную ситуацию, нарушающую обычный порядок.
1. Необходимо уточнить специфику учебной методики, зародившейся в новое время и культивируемой эпохой Просвещения (и, по преимуществу, сохранившейся по сию пору), где метафора света становится буквальной: узнать — значит осветить, попрать темноту, установить контроль над «освещенной» территорией (стремление Декарта и Лейбница к «ясности» и «отчетливости»). Совершенно неочевидно, что апелляция к просвещенности, как цели общественного (в аспекте общесоциальной конструкции и в аспекте индивидуального формирования) развития, может быть включена в контекст так называемого «естественного права»: прежде всего, речь должна идти о степени присутствия просветительских стратегий в корпусе учебных программ. Для Канта, Просвещение (Aufklarung) выступает как процесс, освобождающий человека от состояния «несовершеннолетия», состояния воли, которое вынуждает его подчиняться чьему-либо авторитету и позволяет ему вести себя в тех областях, где следует пользоваться разумом: Просвещению присуще изменение предшествующего отношения между волей, авторитетом и использованием разума. Необходимо отметить не только наличие общесоциального процесса трансформации, но и личного, индивидуального стремления (именно стремления, а не желания) стать частью изменяющейся социальной реальности. Кант заявляет о том, что следует различать сферы частного и публичного применения разума: разум должен быть свободен в своем публичном применении и ограничен в частном. Человек применяет разум частным образом тогда, когда [59] выступает как часть механизма, играя определенную роль в общественной структуре, выполняя определенные функции. Разум должен применяться к определенным условиям, подчиняться определенным целям. Когда же применение разума становится единственной целью рассуждения, когда индивид рассуждает потому, что является разумным существом и принадлежит к разумному человечеству, не как деталь машины, тогда применение разума становится свободным и публичным.
Таким образом, Просвещение выступает не только как процесс, гарантирующий индивидам личную свободу мысли, но и как совмещение всеобщего, свободного и публичного применения разума. Но, по-видимому, возможно говорить не только о совмещении, но и разграничении, принципиальном делении «сфер влияния» различных «модусов разума», навязываемом властными инстанциями, методике дисциплины, осуществляемой с математической точностью: дисциплина обеспечивает распространение отношений власти до уровня бесконечно малых величин (по мнению уже упоминавшегося Лейбница).
«Дисциплинами» можно назвать методы, которые делают возможным детальнейший контроль над действиями тела, обеспечивают постоянное подчинение его сил и навязывают им отношения послушания (с XVII–XVIII вв. — общие формы господства). Дисциплины инициируют искусство владения человеческим телом, направленное на формирование отношения, которое в самом механизме делает тело тем более послушным, чем более полезным оно становится, и наоборот. Затем появляется политика принуждений — работа над телом как рассчитанное манипулирование его элементами, жестами, поступками. Тело вступает в отношения с властными механизмами, которые заново его обрабатывают, разрушают его «естественный» порядок и собирают заново. «Механика власти» определяется как подчиняющая себе тела индивидов — действовать определенным образом, с применением выверенных техник, с необходимой быстротой и эффективностью.
Дисциплины используют методы разгораживания и проведения вертикалей, ставят между различными элементами одного уровня максимально прочные перегородки (расчленение горизонтальных отношений): деление на классы в школе, на группы — в университете.
Уже во времена Великой французской революции Робеспьер в статье «О необходимости и природе воинской дисциплины» говорит о необходимости строгой революционной дисциплины, указывает на ее сознательный характер и противопоставляет ее деспотической дисциплине слепого повиновения (сентенция, вне всякого сомнения, содержащая в себе внутреннее противоречие, также окрашенная характерной идеологической установкой).
[60]
Для Канта дисциплина чистого разума есть «принуждение, ограничивающее и, наконец, искореняющее постоянную склонность к отступлению от известных правил»; дисциплина разума создает «… как бы систему предосторожностей и самоиспытания, перед которыми никакие ложные иллюзии не могут устоять и тотчас разоблачаются, несмотря на все прикрасы».
И, наконец, А.С. Макаренко, наследник эпохи Просвещения, как не парадоксально бы это не звучало, рассматривает дисциплину не как принуждение или внешнее соблюдение правил и обязанностей, а как внутреннее нравственное качество, определенный целостный моральный облик личности. Воспитание дисциплины есть, прежде всего, воспитание уважения к общественным установлениям и порядкам. Средством воспитания дисциплины он считал не только наказание, но и доверие и уважение к воспитуемому. Дисциплина является продуктом всей суммы воспитательного воздействия, включая сюда и образовательный процесс, и процесс политического образования, и процесс организации характера, и процесс столкновения, конфликтов в коллективе, в процессе дружбы, и доверия, и решительно всего воспитательного процесса. Дисциплина есть свобода, она ставит личность в более защищенное, свободное отношение и создает полную уверенность в своем праве, путях и возможностях именно для каждой отдельной личности.
2. Подлинная история учебного заведения творится не только в специально оборудованных кабинетах и учебных классах: не стоит забывать и о периферии. Причем, важно отметить постоянный мотив оттененности, сокрытости, протосакральности: помещения уборных, подлестничные пространства, раздевалки спортзалов и т. п. И эти пространства выступают противостоящим элементом классической образовательной системе. Следует поставить вопрос о том, предусматривает ли официальная система эти неофициальные пространства или они возникают в результате некоторой эволюции. Скорее всего, они складываются в результате некоторого «эксцесса», которым оказывается первичное желание господства, реализующееся прежде всего в неформальных пространствах, пытаясь ускользнуть от традиционной сетки властных отношений. Подлинный господин — тот, кто скрыт, «неосвещен», но являет свое присутствие. Для Лакана, базовым моментом структуры желания (являющимся, в сущности, желанием Другого) является борьба или соперничество (необходимые для формирования собственной идентичности), то есть именно то, что структурирует учебную периферию, территорию борьбы, столкновения эманаций первичного желания. Таким образом, возможно говорить о существовании двух параллельных «образовательных миров», осуществляющих самостоятельные, но взаимодополняющие образовательные проекты.
Добавить комментарий