Виртуальная реальность и магия: проекты прямой операциональности желания

[91]

Виртуальная реальность как особый способ конструирования социальной реальности представляет собой могущественный механизм, предназначенный для того, чтобы оперировать самыми разнообразными сферами и параметрами общества, которые по той или иной причине оказываются проблематизированными. Возможно, самой дерзкой целью проекта виртуальной верификации оказываются человеческие представления о трансцендентном и даже сам «надприродный проект человека» (используя выражение Х. Ортеги-и-Гассета), состоящий в стремлении к трансцендентному. Для того чтобы такой проект виртуальной реальности мог вообще возникнуть и, кроме того, получить шансы на успешную реализацию, понадобилось, чтобы отношения человека с трансцендентным пришли в определенное состояние. «Смерть бога» предстает дискредитацией конкретных человеческих способов общения с трансцендентным. Виртуальная реальность — тоже только один из способов такого общения, связанный с обожествлением самого человека. В то же время традиционные (прежние) способы этого общения в целом дискредитировали себя, представляются неэффективными и/или «странными» (неуместными, проблематизирующими какие-то важные практики субъекта сами по себе). Эта неэффективность — «странность», ведет к ощущению одиночества, экзистенциальной заброшенности человека в мире, констатации того, что «Бог умер», — что не отменяет необходимости в трансцендентном как таковом, оно по-прежнему осознается как нечто предельно значимое и необходимое. В качестве возможных способов разрешения возникшего противоречия, обладающего экзистенциальной важностью, имелась с одной стороны, техника как единственное средство достижения целей, на которое человек мог рассчитывать, по крайней мере, в какой-то степени. С другой стороны, техника могла рассматриваться [92] не как единственное имеющееся в наличии средство, но как лучшее из возможных средств, выражающее силу человека и его волю к деятельной организации своего бытия.

Какой же предстает виртуальная реальность как проект направленного человеческого оперирования трансцендентным и собственноручного руководства осуществлением надприродного проекта человека как стремления к трансцендентному и конституирования самой возможности такого проекта?

В этих условиях стремление к трансцендентному заменяется на стремление вовне из эмпирического, имманентного. Это стремление является инобытием стремления к свободе от социальности как возможности контроля над социальностью, возможности осуществлять в конечном итоге именно экзистенциальную верификацию себя. То, что начинается как «импульс к Зазеркалью (имманентного)» и реализуется как виртуальная реальность, — неизбежно конструируется как проекция этого «вовне» обратно в эмпирическое, поскольку этот контроль над социальным — и эта верификация — возможны только в рамках социальности и ее средствами.

Виртуальная реальность предстает, таким образом, как техника конструирования фрагментарного выхода за пределы имманентного, осуществляемая средствами и в рамках самого имманентного, т. е. — эмпирического бытия, социальной реальности. Следовательно, виртуальная реальность компромиссна по своей природе. Она представляет собой уникальный проект онтологического и экзистенциального компромисса, предпринимаемый человеком в попытке верификации того, что без трансцендентного верифицировано быть не может, того, смысл чего как раз и состоит в присутствии трансцендентного — но именно верификации его без участия трансцендентного. Несмотря на это, проект виртуальной реальности — не утопия (поскольку не представляет собой «чистой выдумки» с туманными, но настойчивыми видами на реализацию, на замену собой существующей реальности), а именно компромисс — постольку, поскольку он представляет собой, фактически, попытку симуляции трансцендентного. Все средства и вся техника, которую может использовать человек для инициализации и реализации такого проекта, лежат в сфере средств социального.

Трансцендентный проект человека, превратившийся в проект виртуальной реальности, представляет собой, по существу, отехниченную проекцию экзистенциальности в имманентный мир. Такой проект выглядит современным более всего потому, что он согласуется с современными условиями и реализуется осовремененными средствами. «На самом же деле» он, конечно, совсем не нов, и по сути своей более напоминает архаические практики конструирования трансцендентного, [93] чем их современные варианты. Можно найти немало общего между социальными конструкциями магического и виртуального. В мои задачи здесь не входит детальное исследование всех смыслов и практик магии. Меня больше интересуют самые общие черты ее социальной конструкции, поэтому я выбираю для своих целей исследование магии, предпринятое М. Моссом, и опираюсь на его работу, хотя многие из этих черт магии описываются и другими ее исследователями.

Итак, и магическое, и виртуальное в целом нацелены на традицию в гораздо большей степени, чем на инновацию. Хотя магический обряд должен воспроизводиться регулярно, а конструирование виртуальной реальности, напротив, носит принципиально окказиональный характер, — тем не менее, и магический обряд, и конструкция виртуальной реальности стремятся оперировать традиционными средствами своей реализации. Применительно к магии это обозначает, что «форма обрядов весьма устойчива во времени и санкционирована общественным мнением» 1, — т. е., ее действенность обеспечивается включенностью в традицию как в отношении ее смысла, так и в отношении действенности конкретных обрядов. Применительно же к виртуальной реальности эта нацеленность на традицию означает, что всех своих результатов виртуальная реальность достигает лишь благодаря тому, что в конечном итоге удерживает свою конструкцию в рамках регулярного социального поля, используя его средства для создания своих окказиональных конструкций.

Далее, магический обряд представляет собой, по мнению М. Мосса, «любой таинственный обряд, совершающийся тайным образом, скрытно, не являющийся частью целостного культа и в свой крайности стремящийся к запрещенным формам обряда» 2. Это определение исключительно интересно в плане соотнесения виртуального и магического способов оперирования реальностью. Во-первых, обязательная скрытность и таинственность магического обряда имеет параллель в виде стратегий сокрытия, умолчания, отсылочности конструкции виртуальной реальности. Образ мага, как и декларированный смысл виртуальной реальности, «состоит из бесконечных «говорят, что…», а магу достаточно обладать неким сходством с этим образом» 3. Во-вторых, непременное требование к тому, чтобы магический обряд не являлся частью целостного культа, с одной стороны, находит свое соответствие в обязательной окказиональности конструкции виртуального, а с другой — соотносится с тем, что виртуальная реальность избегает институционализации. [94] В-третьих, стремление магического обряда к запрещенным формам может быть также соотнесено с маргинальным положением виртуальных социальных конструкций в регулярном социальном пространстве, а также с их обособленностью и специфической точечно-реформаторской направленностью.

Кроме того, нельзя не обратить внимание на основные задачи магии и конструкции виртуального: это оперирование проблематизированной реальностью, которое к тому же разработано в обеих системах в исключительно инструментальном, операциональном духе. «Магия — это искусство изменений 4», — подчеркивает М. Мосс. Описание действий мага, приведенное в работе М. Мосса, может быть также отнесено и к описанию виртуального преобразования реальности: «Больше всего поражает воображение легкость, с которой маг реализует свои желания. Он без труда совершает такие вещи, о которых другие не смеют и мечтать (курсив в обоих случаях мой. — Е.Т.). Его слова, жесты, движения глаз, даже мысли исполнены могущества. Все его существо свободно от законов и установления, которым подчиняются природа и человек, даже духи и боги (курсив мой. — Е.Т.). Помимо этой всемогущей власти над вещами маг обладает властью над самим собой, и это является основой его силы. По своей воле он совершает движения, которые другие люди сделать не способны. Считается, что он не подчиняется законам гравитации (курсив мой. — Е.Т.), может подняться в воздух и вмиг переместиться туда, куда пожелает. Он может находиться одновременно в разных местах. Он обладает даром быть вездесущим, и законы логики неприменимы к нему (курсив мой. — Е.Т.)» 5. В этой длинной цитате облик виртуальной реальности явственно просвечивает сквозь облик магии. Курсивом выделены моменты, которые являются, на мой взгляд, ключевыми как для магии, так и для виртуальной реальности.

Обе эти системы отличаются, например, от религии тем, что принципиально избегают систематизации, изыскивая тайные (но немногочисленные, чтобы обеспечить в конечном счете их возможность и доступность) способы «точечного» преобразования реальности, для чего обе они нацелены на то, чтобы преодолеть всяческие установления и законы логики и гравитации физической и социальной, — и обе нужны и хороши именно в свете этого преодоления, существуют в постоянном диалоге с регулярной реальностью, не претендуя при этом на ее преодоление в полном смысле, т. е., отказ от нее или попытку конструирования ее альтернативы в целом.
[95]

Магические преобразования происходят по воле мага, и даже «душа мага отделяется (от тела. — Е.Т.) по его воле» 6. Виртуальное преобразование реальности происходит также по воле субъекта виртуальной реальности, в результате его особой нацеленности на совершение этого преобразования, создающейся в силу того, что виртуальному преобразованию или верификации подвергается тот параметр регулярной реальности, проблематизация которого оказывается весьма существенной для субъекта виртуальной реальности. Такая свобода и эффективность преобразующей воли как в случае с магией, так и в случае с виртуальной реальностью, обеспечивается социальной маргинальностью и аномальностью.

Далее, и магия, и виртуальная реальность представляют собой выход за рамки повседневности. М. Мосс отмечает «тот характер аномального явления, к которому, в принципе, стремится любой магический обряд» 7. Магия воздвигает вокруг себя границы и рамки, придает особое значение местам, связанным со значением границы (например, рекам или горам), — словом, она тщательно отграничивает себя от «остального мира». Виртуальная реальность, в свою очередь, насторожена относительно этой границы не менее, чем магия, и столь же внимательно соблюдает необходимость такого отграничения, — и делается это путем декларирования «нереальности», онтологической вторичности виртуальной реальности.

В случае с магией по ту сторону границы оказывается некий «другой мир», в котором возможности мага практически безграничны; виртуальная реальность проделывает приблизительно тот же путь, но в несколько усложненном варианте — ее действительные ожидания подразумевают нечто, подобное ожиданиям магии. Однако ожидания виртуальной реальности скрываются за внешним, декларативным планом, который призван завуалировать эти надежды на пространство «больших возможностей», оставить их до времени сокрытыми за статусами «нереального», «эфемерного», «существующего лишь в воображении» и прочих оттенков «несерьезного», — т. е., в конечном итоге, под всеми этими обозначениями скрывается статус нереального. В каком-то смысле сокрытие, представляющее собой обязательный элемент конструкции виртуальной реальности, само по себе выглядит как магический ход: оно сродни умолчанию о важных желаниях или планах для того, чтобы не «сглазить» их.

Таким образом, в случае с виртуальной реальностью, аномальности магического соответствует иррегулярность, окказиональность [96] виртуальной реальности. Магическое было также иррегулярно — однако, иррегулярность эта осмыслялась как сверх-возможность. Окказиональность виртуальной реальности связывается с не меньшими надеждами — но декларируется как недо-возможность, просто случайность, дополнительно защищая себя таким образом и приобретая в этом смысле черты уже мета-магические.

Все эти сокрытия, умолчания и прочие защитные хитрости конструкции лишний раз убеждают нас в том, что виртуальная реальность имеет мало общего с «просто фантазией ради фантазии», и имеет сугубо прагматические, практические задачи. В этом смысле опять же возможно провести параллель между виртуальной реальностью и магией. Как пишет М. Мосс, «действия и представления (магии. — Е.Т.) до такой степени неразделимы, что не без основания магию можно бы было назвать практической идеей. Учитывая однообразие приемов, незначительность вариаций представлений и единство формы магии в истории культуры, можно заранее предсказать, что она представляет собой некую практическую идею самого простого порядка. В таком случае можно ожидать, что имеющие место в магии коллективные силы не будут, вероятно, слишком сложными, а методы, используемые магом с целью овладеть этими силами, не окажутся слишком запутанными» 8. Виртуальная реальность также совсем не блистает разнообразием приемов и методов. Так, в моем исследовании текстовой репрезентации в сети Интернет 9 я пришла к выводу о том, что текстовые саморепрезентации на личных страницах Интернета поразительно однообразны, — если не сказать, что они имеют практически стандартный вид. На первый взгляд, это вызывает удивление, если принимать во внимание распространенное мнение о «полной свободе» Интернета. Однако в этом обстоятельстве не будет ничего удивительного — напротив, оно предстанет закономерным, — если учитывать, что речь идет именно о конструировании виртуальной реальности, обладающей, как выясняется, сугубо практическими целями. В этом случае, как и в случае с магией, сложность и разнообразие оказались бы, напротив, избыточными и излишними.

М. Мосс говорит о своеобразном противоречии, с которым он столкнулся в исследовании магии: «Нет ничего абсурдного и противоречивого в том, чтобы предположить, что в своем основании магия могла бы быть коллективным феноменом, хотя среди всех присутствующих в ней характеристик для противопоставления религии мы выбрали те, которые выводят магию за пределы упорядоченной социальной жизни. [97] Мы говорили, что магия практикуется отдельными индивидами изолированно, скрытно, раздробленно, она окружена таинственным ореолом и, наконец, носит произвольный и необязательный характер. Если считать, что социальное явление подразумевает всеобщность, обязательность и принуждение, то магия наименее социальна среди явлений жизни общества. Может быть, она социальна в том же смысле, что преступление, поскольку она также секретна, незаконна, запретна? Но это не совсем так, потому что магия не является такой же противоположностью в отношении религии, как преступление в отношении к закону. Она должна быть социальна как некая особая общественно значимая функция» 10. И в этом отношении конструкции магии и виртуальной реальности оказались также достаточно близки. Специфическая «групповая» интерсубъективность характеризует обе конструкции, и такой изоляционизм тщательно и демонстративно поддерживается в обеих случаях, — при том что обе конструкции в целом опираются на полный социальный контекст и действуют, по сути, в его рамках, и ценны именно тем, что позволяют специфическим образом им оперировать.

Нужно сказать также и о соотношении реальности и слова (образа) применительно к магии и виртуальной реальности. Соотношение виртуального и текста (образа, знака, символа) — это наиболее общее место в исследованиях виртуальной реальности, а также наиболее распространенный подход к пониманию смысла виртуального. Фактически, обе традиции («аристотелевская» и «платоновская») понимания виртуального, так или иначе связаны с этим соотношением (хотя платоновская, конечно, демонстрирует эту связь в большей степени, чем аристотелевская). Современные же трактовки виртуального и виртуальной реальности практически без исключений основываются на том, что виртуальное и виртуальная реальность рассматриваются как пространство символов (слов, знаков), — которые позиционируются как принципиально отличные от фактической, «живой» реальности. Если мы снова обратимся в этой связи к рассмотрению конструкции магии и сравнению ее с конструкцией виртуальной реальности, то опять же заметим определенное и существенное сходство, хотя оно будет иметь достаточно опосредованное выражение.

Магия, как и виртуальная реальность, насторожена относительно границы символического и реального, и считает это различие весьма важным для себя. И в случае с магией, и в случае с виртуальной реальностью само их содержание задается в противопоставлении некоего реального содержания с одной стороны и его словесного (символьного) выражения — с другой. Однако в случае с магией это противопоставление [98] оказывается, в конечном итоге, отождествлением: «не существует совершенно бессловесных обрядов, а кажущееся молчание не мешает этому подразумеваемому заклинанию, которое является осознанием желания.… С этой точки зрения, операциональный магический обряд представляет собой не что иное как перевод этого заклинания, произносимого про себя, где жест является знаком, языком. Слова и действия абсолютно эквивалентны друг другу, и именно поэтому мы видим, что содержание, к которому отсылают магические жесты, предстает перед нами в виде заклинания 11. Подобие оказывается равным контактности, а часть полномочно представляет целое. Более того, для этого не требуется даже полное или действительное подобие — схематичного изображения вполне достаточно.

Что же касается виртуальной реальности, то здесь все происходит подобным же образом — слово и действие фактически оказываются столь же эквивалентны друг другу (вспомним, кстати, о схематичности и сетчатой структуре конструкции виртуальной реальности). Однако же, виртуальная реальность находит исключительно важным для себя скрывать эту эквивалентность, вуалировать ее, декларируя подчиненный онтологический статус слов по отношению к действиям (т. е., конструируя тем самым свою онтологическую безответственность).

Нужно упомянуть здесь также и о проблеме двойничества (двойственности, двуплановости). И образность магии, и образность виртуальной реальности предполагают существование двойников, воплощений, душ, аватаров и т. п. По наблюдению М. Мосса, «любой человек, умеющий отделить душу от тела, является магом. […] Эта душа — это двойник человека, что не означает некую безымянную часть личности, но подразумевает саму личность. По желанию она перемещается в нужное место и совершает там физическое действие» 12. Точно так же субъектом виртуальной реальности является тот, кто умеет выделить в своем существовании как минимум сферу «здесь» и сферу «там» — причем делать это по своей воле, совершать переходы между ними и применять различные (образные) средства для конструирования своего alter ego.

Однако это противопоставление «здесь» и «там» не столь просто и однозначно, — такая простота может быть отнесена в лучшем случае к декларативному плану виртуальной реальности и является лишь своего рода «голой схемой» в случае с магией. Что касается магии, в противопоставлении «здесь» и «там» ни в коем случае не должно происходить разрыва, магический предмет — продолжение руки и воли мага, магическое заклинание также неразрывно с внутренней сущностью того, [99] кто его произносит и т. п. Только при соблюдении этого условия (хотя и не только по этой причине) и предмет, и заклинание обладают их магической силой. Что касается виртуальной реальности, то чем больше декларируется этот «разрыв», тем менее велик он на самом деле. Чем более отдельным презентируется это «там», тем больше оно важно для «здесь», тем живее и непосредственнее оно с ним связано, поскольку презентация «там» как чего-то совершенно отдельного — лишь средство обеспечить свободу действий «здесь» субъекту виртуальной реальности. Не случайно обряды магии стремятся к странности и непонятности и говорят на неизвестных и невнятных языках, используют неясные заклинания, — и, кроме того, не так легко понять, к кому же обращены эти заклинания, поскольку «неопределенный и многообразный характер нематериальных сил, с которыми взаимодействует маг, свойствен всем видам магии» 13. Виртуальная же реальность, в свою очередь, защищена сокрытием и умолчанием, которые осуществляется также в большой степени именно языковыми средствами.

Сокрытие и декларативность, лежащие в основе конструкции виртуальной реальности, присущи также и магии, хотя в несколько другом, более раннем виде. Так, Мосс говорит о проблеме симуляции магических обрядов — когда все участники обряда вроде бы верят, что магическое происходит на самом деле, — но, тем не менее, в каждом случае можно отыскать черты, свидетельствующие о том, что все происходящее одновременно воспринимается участниками и как нечто симулируемое, ненастоящее. Как пишет Мосс, «в некоторых пределах у магов всегда имеет место симуляция.… Однако в любом случае речь не идет о простом мошенничестве. В сущности, симуляция мага того же типа, что симуляция, отмечаемая при неврозах, и, следовательно, она имеет одновременно и произвольный и непроизвольный характер» 14. Итак, в магии уже просматриваются зачатки того же механизма сокрытия, который является образующим и для конструкции виртуальной реальности. Таким образом, широко распространенные в наши дни утверждения о симуляции и симулякризации как тех механизмах, которые образуют виртуальную реальность и виртуальное, могут быть отнесены именно к декларативному плану этих конструкций.

В этой связи нужно отметить также, что еще одно распространенное мнение — о том, что чем более совершенны средства тиражирования и воспроизводства образов, чем полнее иллюзия, тем более всё «виртуально» — также вызывает сомнения. Как виртуальной реальности, так и магии совершенно не нужна такая полнота иллюзорного сходства; [100] их цели, задачи и средства не зависят от «возможностей достоверности» средств воспроизведения образов и знаков впрямую, хотя и могут как-то изменяться под их воздействием. Как в случае с магией, так и в случае с виртуальной реальностью «уподобление не основано на иллюзии» 15, указания на подобие вполне достаточно, — да и то это касается лишь подобия того параметра, который операционально значим для конкретного магического действия или для конкретной конструкции виртуальной реальности.

Более того, сама образность виртуальной реальности (как и магии) бедна, поскольку в обоих случаях она более инструментальна, чем художественна, — поскольку и образ рассматривается в этих случаях исключительно как инструмент. Кроме того, и магии, и виртуальной реальности приходится, напротив, избегать излишней, «неоперациональной» художественности, поскольку важно как сохранить собственно магическую традицию (или, в случае с виртуальной реальностью, не выйти за рамки виртуального), так и не допустить слишком большие изменения окружающего мира. Как магическое действие, так и конструкция виртуальной реальности не имеют собственных задач, внеположенных регулярной реальности, — т. е., они ценны не сами по себе в своем богатстве, своеобразии и т. п., а как инструменты для выполнения неких требований, предъявляемых к регулярной реальности, инструменты оперирования прежде всего регулярной реальностью. Как пишет Мосс, «магия мало поэтична, она не стремится создавать истории своих демонов. Последние походят на солдат в армии;… демоны не обладают подлинной индивидуальностью» 16. В результате такого положения вещей оказывается, что принцип практической действенности диктует однообразие и небольшое количество приемов. Применительно к виртуальной реальности видно также, что декларируемое «царство свободы» не является таковым на деле, что ее конкретные приемы и формы оказываются при внимательном рассмотрении еще более стандартизованными и немногочисленными, чем способы и практики регулярной социальной реальности, — и это не случайно, коль скоро виртуальная реальность не является попыткой построения самостоятельной, отдельной реальности, но лишь инструментом оперирования регулярной социальной реальностью в ее же рамках.

С таким положением вещей связано и то обстоятельство, что как магия, так и виртуальная реальность не может относиться к почетному или номинальному статусу, т. е., не может представлять собой голую форму или институцию. Виртуальная реальность всегда [101] конструируется по поводу какого-то конкретного действия и служит своеобразным его оформлением и обрамлением. При этом она зачастую пренебрегает институционализацией или даже, чаще, принципиально избегает ее, — соблюдая тем самым важный для виртуальной реальности принцип окказиональности конструкции. Точно так же «не существует почетных и бездеятельных магов. Для того чтобы быть магом, необходимо заниматься магией» 17.

Вся конструкция виртуальной реальности нацелена на исполнение некоего желания — действия конкретного и необходимого. Во имя этой цели виртуальная реальность пренебрегает всем остальным, так что вся ее конструкция выглядит бледной тенью схемы социального во всем, что не является собственно проблематизированным параметром, ради которого и предпринимается в конкретном случае ее конструирование. Взамен и в результате такого перекоса сил виртуальная реальность рассчитывает на эффективность своего проекта. Когда все силы оказываются нацеленными на что-то одно, возникает надежда, что теперь-то уж желаемое удастся. Это тоже, в сущности, вполне мифологический ход, поскольку сила желания призвана в нем компенсировать недостаток средств для его исполнения (воплощения), — и обеспечить, в конечном итоге, эту возможность, никак не дающуюся в руки в координатах регулярной повседневности, регулярного социального пространства. Подобным же образом выглядит и «основная идея магии, немедленная и безграничная эффективность непосредственного творения. […] В магии между желанием и его осуществлением нет разрыва» 18.

Наконец, следует сопоставить виртуальную реальность и магию по таким параметрам как социальное положение и статус, достигаемые при их посредстве. Социальное положение мага отличается обособленностью, определенной выделенностью из сообщества. В некоторых обществах известны магические кланы или другие способы их социального обособления. При этом, как отмечает Мосс, «даже если маг не считается магом, по своему социальному положению он находится довольно высоко благодаря связанным с его фигурой устойчивым представлениям. Прежде всего, он — обладатель особых качеств и способностей, особой силы. Профессия мага, по определению, относится к привилегированным профессиям, и даже возможно, что это одна из первых таких профессий» 19. Здесь будто бы нет прямой параллели с виртуальной реальностью. Однако, любопытно, что основная задача конструкции виртуальной реальности — это верификация социальной проблематизации. [102] Соответственно, в конечном итоге, конструкция виртуальной реальности нацелена на достижение привилегированного положения в том или ином смысле, — и в этом отношении она сопоставляется с магией. Отличие состоит лишь в том, что магия еще питает надежду на достижение такого положения своими средствами «в открытую», в пространстве регулярной социальной реальности, в то время как виртуальная реальность вуалирует эту свою задачу, декларируя с этой целью свою принципиальную удаленность от интересов регулярной социальной реальности.

Заканчивая схематичное сопоставление виртуальной реальности и магии, нужно коротко упомянуть еще, по меньшей мере, об одном важном аспекте. Речь идет об обязательной ритуализации практик и смыслов обеих конструкций. Магия связана с ритуалом самым непосредственным и неразрывном образом. Что же касается виртуальной реальности, она также не может обойтись без существенного элемента ритуальности. Так, если мы рассмотрим конкретные примеры виртуальных сообществ, то увидим, что они непременно подразумевают инициационные практики (иногда в очень облегченном виде, но тем не менее они присутствуют) и собственные праздники, общие специфические традиции и символы, духовные авторитеты и приоритеты, специфический язык или жаргон, часто также музыка, песни, книги, которые считаются «своими». Все это — элементы, которые очень важны для организации и структурирования жизни такого сообщества и чаще всего обязательны к исполнению (освоению) членами этого сообщества. Таким образом, ритуализация обязательно присутствует в конструкциях виртуальной реальности и включена в сами принципы организации виртуальных сообществ.

Несмотря на все то сходство виртуальной реальности и магии, которое я постаралась продемонстрировать здесь, эти две конструкции, разумеется не могут быть полностью отождествлены, и такое отождествление не входило в мои задачи. Однако виртуальная реальность и магия, несомненно, имеют много сходных черт, и это сходство касается, в самом общем смысле, понимания трансцендентного и способа строить взаимоотношения с ним. Я имею в виду именно прямую операционализацию желания. Нужно сказать, что трансцендентное рассматривается в обоих случаях более всего в аспекте его всемогущества, — и если магия направлена на то, чтобы заставить это всемогущество «сработать» в каких-то собственных интересах, то виртуальная реальность выстраивает конструкцию, нацеленную на то, чтобы воспроизвести это всемогущество своими собственными, техническими силами, которые для этого должны быть предельно сконцентрированы на том проблематизированном предмете, по поводу которого и осуществляется конструирование виртуальной реальности. Однако такое концентрирование собственных сил [103] оказывается, в свою очередь, связанным с представлением о всемогуществе, выходящем за рамки повседневной реальности, т. е., — с представлениями о трансцендентном. Таким образом, виртуальная реальность оказывается «воспроизводством» трансцендентного в исполнении желаний — подручными средствами, «земными» средствами повседневности, — и в этом смысле конструкция виртуальной реальности представляет собой симуляцию трансцендентного. Такой вариант может трактоваться все же как магический, хотя и особого рода, — например, как близкий к магии способ строить отношения с трансцендентным, оперировать его силой в своих интересах. Специфика в случае виртуальной реальности состоит в том, что при помощи этой конструкции осуществляется попытка овладеть силой трансцендентного не столько в том смысле, чтобы поставить ее себе на службу (как это происходит в случае с магией), сколько в том, чтобы присвоить ее себе, научиться самим быть трансцендентными — для исполнения собственных желаний.