Любая развитая концепция в развитых областях математики и позитивной науки может быть описана орграфом из класса «сеть», узлы которой представлены абстрактными принципами, конкретными следствиями из них или/и эмпирическими фактами, а логические связи — ребрами. Для психологии важнейшим узлом такой «сети» является идея эволюции. К содержательному пониманию игры можно придти через идеи развития психики в онтогенезе и филогенезе.
«Материалистическая психология» описывала игру как «средство социальной адаптации», иногда — как «развлечение», противостоящее и «труду», и «учению». П.П. Блонский писал, что «в слишком суммарной проблеме игры скрываются две очень важные проблемы — труда и искусства в дошкольном возрасте», и стал одним из создателей позиции, в которой игра определена как организуемая взрослыми форма подготовки ребенка к будущей жизни в человеческом обществе. Игра может быть определена и как «своеобразная форма деятельности детей, предметом которой является взрослый человек» и «такая деятельность, в которой воссоздаются социальные отношения между людьми вне условий непосредственно утилитарной деятельности… В истории человеческого общества игра не может появиться раньше труда и раньше форм [104] пусть самого примитивного искусства» 1. И в «Приключениях солдата Чонкина» у В. Войновича Гладышев рассуждает о том, что корова не могла стать человеком, потому что не работает, тогда как обезьяна — работала… Предъявлен как бы эволюционный взгляд на явление, но использование оксюморонов «игровая деятельность» свидетельствует о неспособности различать игру и целенаправленную деятельность. В «Психологическом словаре» 1986 года дано следующее «рациональное» определение: «Игра — один из видов активности (для чего использован термин «активность», а не «поведение»?) человека и животных. И. появляется на определенной (определенной кем?) ступени эволюции животного мира (эволюция животного мира «ступенчата»? Эволюция не конкретной «популяции», а именно «животного мира в целом»?) как форма жизнедеятельности (почему «форма жизнедеятельности»? «игровая жизнедеятельность»?…) молодых животных. Детская И. — исторически развивающийся (возможно ли «внеисторическое развитие»?) вид деятельности, заключающийся в воспроизведении детьми действий взрослых и отношений между ними (если ребенок воспроизводит поведение не взрослых, а отношения между детьми, животными и механизмами, или вообще ничего не «воспроизводит», то это уже не есть детская игра?) в особой условной форме (если ребенок не воспроизводит действия или отношения в условной форме, но «безусловно» раскачивается на качелях, то это уже не «игра»?). Игра является (кому «является»?) ведущей (откуда или куда?) деятельностью (термин «деятельность» подразумевает рациональное целеполагание, но для игр оно необязательно, к примеру, при раскачивании на качелях) ребенка-дошкольника (школьники, подростки и взрослые не играют в детские игры?), т. е. такой деятельностью, в связи с развитием которой происходят главнейшие изменения в психике ребенка и внутри которой развиваются психические процессы, подготавливающие переход ребенка к новой ступени его развития». Опять мы видим, что описание одного из типов детской игры использовано в качестве общего определения, и произведена подмена функционирования исследуемой психики психикой исследователя. Ведь радикальное различие между «деятельностью» и «игрой» состоит в том, что в любой деятельности, даже в выполнении магических и религиозных ритуалов, необходимо присутствует сознательное целеполагание и ожидание заданного результата. В игре целеполагание необязательно, и если оно имеет место, то носит условный или условно-символический характер. Еще в ХIХ в. Е.А. Покровский пояснял, что всякая игра, а в том числе и детская, не задается никакой предвзятой целью, а, наоборот, сама по себе составляет и цель, [105] и действие, и наслаждение, что позволяет говорить об игре как о сфере максимальной свободы в выборе целей и средств их достижения. Сходное понимание природы игры известно из работ так называемого «биологизаторского» направления в педологии. Оно, правда, не всегда четко оформлено: есть ли какое-либо содержание в игре или нет, все равно главным фактором в развитии данной деятельности является не содержание и не цель, а процессуальность. Но бдительный Д.Б. Эльконин оговаривает, что для него «важно показать несостоятельность натуралистического подхода к игре, господствующего в основных зарубежных теориях, противопоставив ему социально-исторический подход к проблеме возникновения и развития человеческой игры, без которого нельзя понять и психологическую природу игры» 2. Итак, для отечественных психологов шестидесятых-семидесятых годов идеологическая парадигма оказалась весомее здравого смысла. Благодаря этому большинство людей с образованием педагога или психолога смотрят на игру только как на средство социализации ребенка. При непредвзятом анализе обнаруживаем, что сама «игра» мыслится исключительно как средство, которым располагают воспитатели, а не как естественное занятие ребенка, соответствующее его эндогенным влечениям. Невротическая иллюзия педагогов, что ребенок есть некий «недоделанный» взрослый человек, и что взрослый заранее и сполна знает, что понадобится в будущем объекту его педагогических воздействий, безвредна только для стационарных социумов. Таких, как протоцивилизации австралийских аборигенов, где столетиями ничего не происходило, а неизменность и стабильность оставались базисными ценностями вплоть до столкновения с пришельцами из Европы.
Мы считаем, что в современном обществе функции игры не исчерпываются перечнем «игра-развлечение» и «игра-обучение», и требуется более широкий, биоэволюционный подход к проблеме. Ведь уже у высших животных число функций игры шире. Американский зоопсихолог Р. Фейген, издавший обстоятельную монографию по проблемам игры выделяет три составляющих в «играх вообще»:
- Игровая борьба.
- Двигательно-вращательные (локомоторно-ротационные) действия.
- Манипуляции с незнакомыми предметами.
Далее странным мыслительным приемом Р. Фейген из этой классификации выводит полезность игр для сообщества и особи. Заметим, что данная «классификация» не имеет в своей основе общего классификационного принципа, зато автор погружается в обсуждение [106] «причины» игр, которую он, в ходе невоспроизводимой игры ума, находит уже на уровне популяционной генетики… в строении ДНК. Другим этологам и биопсихологам, не работавшим исключительно с особями вида Homo sapiens, удалось сформулировать типологию игр по их функциональному назначению в реальной популяции:
- Игры имитационные — в них происходит импринтинг («запечатлевание» в памяти индивида) накопленных популяцией эффективных схем поведения.
- Игры конкурентные, назначение которых — самоопределение особи в социальной иерархии и тренировка способностей.
- Игры креативного типа (поисковые игры), предназначенные для генерации и испытания новых способов поведения и запечатления наиболее успешных.
Разумеется, в реальности очень редко существуют «чистые» типы игры. В поведении животных и человека, как правило, представлены смешанные формы с разными пропорциями «имитационности», «конкурентности» и «креативности». В человеческой популяции появляется тип игр, несвойственный животным, — азартные игры. В них результат более значим для индивида, чем для всей популяции и заключается в «сбросе психологического напряжения». Все рассмотренные типы игр — деятельное проявление некой общей «базальной потребности» (биологически обусловленного влечения), актуально проявляющейся у животных только в ситуациях, когда нет телесного неблагополучия и внешних угроз. Название «потребность в игре» представляется суженным, более предпочтительным мы считаем обозначение «влечение к самореализации». Именно эта потребность обусловливает и игры у щенка, и разнообразные игры ребенка, подростка и взрослого человека. Внешняя обстановка, в том числе социальное окружение, лишь по-разному модулируют варианты «удовлетворения потребности». Правда, школа «гуманистической психологии» (А. Маслоу) потребность в самореализации относит к «исключительно человеческим» — социально обусловленным. Тем самым, она отталкивается от фрейдистских психоаналитических схем, где игра и творчество объявлены явлениями исключительно биологическими, так что социум, по мере возможностей, лишь направляет «психическую энергию» либидо-мортидо в приемлемые для него русла — в игры, художественное и социальное творчество. Однако, так называемая «психическая энергия» психоаналитиков не подчиняется законам сохранения, а в наблюдениях над поведением животных фрейдовские схемы не нашли подтверждения. Тем не менее дельфины и бегемоты, собаки, кошки и вороны — играют. Чем выше развитие мозга и психики, тем больше представлены у неполовозрелых животных различные игры. Обнаружено, что вид Homo sapiens отличается от остальных тем, [107] что у части популяции «влечение к самореализации» сохраняется в зрелом и даже в старческом возрасте. Именно поэтому различные варианты игры и творческие порывы, не спровоцированные извне, можно наблюдать и у некоторых стариков. Вероятно, именно эта особенность позволила всему виду «человек разумный» подняться над «чисто животным» существованием и выйти в сферы культурогенеза и техногенеза. Отметим, что совпадения в онтологии игры и творчества отчетливо описаны еще немецкими романтиками, в частности Ф. Шиллером.
В протоцивилизациях («культурах-реликтах») доминируют игры имитационные, предназначенные для запечатления готовых неизменных схем поведения, а также и азартные (вполне «бесплодные» в отношении технических нововведений и художественной культуры). Такое соотношение между играми и внутренней стабильностью (технологической и социальной неподвижностью) древних и стационарных социумов позволяет предполагать функциональную связь между характером доминирующих игр и отсутствием нововведений. Имитационные, конкурентные и азартные игры, вытеснившие игры креативные — условие и «инструмент» поддержания максимальной внутренней неизменности (жесткой, не эластичной стабильности) социума. Подавление креативных игр лишает членов такого общества собственного креативного опыта, а затем — и собственных средств к адаптации в резко изменяющихся условиях. Идеологические схемы и понимание детской игры советскими педагогическими теоретиками обнажает базисные ценности советского общества. Но неизменность и стабильность — надежный залог превращения социума в реликт.
Добавить комментарий