Как читать философски(е) книжки?

[220]

Как писать философские книги, никто не знает. Именно поэтому читателей философских книг больше, чем писателей. Не следует ли из этого, что то, как их читать, куда понятнее, нежели то, как их писать?

Что такое чтение? Действие или претерпевание? Однако вопрос о чтении «вообще» слишком абстрактный. Поэтому рассматривается определенное чтение, направленное чтение.

Не всякое дело имеет метод. Но метод — суть дела.

Можно читать, делая умный вид в метро, или увеличивая скорочтение. Но для этого не обязательно брать книги философские, достаточно взять толстые и с мелким шрифтом. Или, скажем, чтение может быть ведомо поиском особенностей использования сложно-подчиненного предложения с придаточным ирреального сравнения, или ведомо вопросом как функционирует местоимение «на». Но и это, скорее, филологический, а не собственный метод чтения философских книг. Каков же метод чтения философских трактатов?

Наблюдение показывает следующие пути.

Во-первых, читать — это значит найти общий смысл всей книги. Вопрос, выдающий такое чтение: «короче, про что здесь?».

Это самый распространенный путь чтения, даже не путь, а столбовая дорога. Так читает большинство тех, кто находится и остается в самом начале философского образования. Суть этого метода такова: свести всё содержание к одной общей формуле или фразе. Объединить весь ход рассуждений какой-либо одной (разумеется, существенной) целью. Например, суть гегелевской «Науки логики» в «единстве и борьбе противоположностей». Образец такого способа чтения — Философская Энциклопедия.

Однако этот метод груб. Читатель здесь, хоть и направлен на Другого, но жестко по принципу пользы. Т. е. дело не [221] в том, что читателя Другой собственно не интересует, дело в том, что и сам читатель озабочен чем-то несобственным.

Можно, конечно, взять растянутый вариант этого метода, по которому читать — это делать краткий конспект, таковы учебники по философии. Т. е. так читать это стремиться быть в курсе всех основных мыслей автора. Одно дело, «Критику» Канта обобщить единственным положением (типа «Учение Канта — агностицизм»), и другое дело — столькими, сколько у него в «Критике» глав. Этот путь также часто встречается, как и первый. С одной стороны, он имеет плюс, поскольку часто идеи великих писателей (например, М. Вебера) требуют основательной просушки от той «воды», которой так много в их книгах и, соответственно, в университетских библиотеках. Но с другой стороны, если бы в тексте были важны только два-три положения, то зачем было бы автору «разбавлять» их на сотнях страниц. В самом деле, есть книги, которые невозможно законспектировать. Например, Гегеля или Хайдеггера. Сделать конспект Гегелевской логики — это значит, переписать её (причем, вряд ли это получится «своими словами»). А за краткий конспект вполне сойдет само оглавление «Науки логики».

Как бы там ни было, но этот метод наибеднейший.

Второй путь обозначим условно так: изучающий метод, т. е. читать — это значит, изучать каждое слово.

Метод тотального изучения текста. Этот путь обратный первому, т. к. здесь читатель к Другому относится как к Богу, то ли по долгу службы, то ли по каким-либо личным интересам. Основная установка этого чтения: Другой доступен пониманию. Суть этого чтения заключается в постепенном уподоблении читающего писателю, т. е. читатель желает знать и понять всё содержание книги. Т. е. берется книжка и штудируется, штудируется, штудируется. Внимание обращается на всё. Например, возьмем положение Дж. Локка: все идеи происходят от ощущений и рефлексии. По этому пути у Локка высматривают ответы на следующие вопросы: что такое идеи? что такое ощущения? что такое рефлексия? что такое происходить? Составляется пространный комментарий. Уделяется внимание каждой запятой. Чрезвычайно важен правильный перевод и переводы на разные языки. Огромное значение приобретают предварительные записки и черновики автора данной книги. Этот метод — самый пассивный со [222] стороны читателя. Т. к. нелепо жить себе жить и, попав на философский факультет, вдруг горячо озаботиться, например, «Критикой чистого разума». Есть, конечно, оправдание этому: «изучать Канта — это профессия».

Иногда второй метод завершается тем, что читатель «отлично знает текст», т. е. знает «от корки до корки» всё содержание. Разбуди такого читателя ночью и спроси, про что идет речь в параграфе шестнадцатом «Критики чистого разума», он не задумываясь и правильно ответит.

Можно проделать много наблюдений того, как осуществляется этот изучающий метод у разных исследователей, посвятивших всю свою жизнь той или иной книжке или ряду книг. Ведь у каждого читателя свой интерес, свой сценарий, свои предрассудки, свои задачи, свое «историческое сознание» и мн. др., по которым изучаются книги и делается к ним комментарий. Но о вкусах не спорят…

Чаще встречается третий подход, по которому читать — это значит искать и выбирать в книге только то, что касается интересующей темы. Это дилетантский путь. Например, ученый озабочен вопросом, что такое общение. По этому пути он вычитывает в книге только то, что касается непосредственно общения, причем, неважно, о чем собственно сама книга. Любую теоретическую книгу он начинает читать с конца, с предметного указателя, где дается список страниц, на которых что-то толкуется об общении. Этот метод можно назвать коллекционным или культурологическим. Он никогда не приводит к связанному пониманию. Хотя можно пытаться чем-то связывать самые разные определения якобы одного и того же. У остроумных читателей получается калейдоскоп определений, но чаще «академическая манная каша», порой не лишенная научной грамотности и блестящей риторики (которую можно действительно изучать как образец научного стиля). Этот метод можно усовершенствовать четвертым.

Четвертый путь: читать — это значит искать и собирать не только то, что касается интересующей читателя темы, но и то, с чем он непосредственно согласен и солидарен.

Этот метод тот же, что и предыдущий, только здесь остается в стороне все, так или иначе непонятное читателю. [223] Может и проще следовать по этому пути. Т. к. все слова «заняты», омонимия и особенно синонимия в гуманитарных науках растет в геометрической прогрессии. Ведь многие слова приобретают не только совершенно разный смысл (одно дело, что пишет об искусстве Плеханов, и другое дело, что пишет об искусстве Хайдеггер), но и прямо противоположный смысл. Поэтому можно без конца и без толку приводить в соответствие разные имена исследуемой темы. Лучше уж сразу отбрасывать труднодоступные пониманию исследователя содержания. Этот метод присущ читателю, выражающему свой интерес. Т. е. здесь читатели коллекционируют и собирают только то, что им нравится. Это эклектика.

Этот метод освобождает от труда и беготни в историю той книги, из которой выцепляется то, что интересно (т. е. от герменевтики). В самом деле, какая разница что в действительности имел ввиду автор в написанном, главное читателю то, что он «понял». Другие пути чтения, наверно, порождены вопросом, а понятно ли то, что понятно?

Кстати, следует отметить, что этот путь часто приводит к тому, что чтение превращается в поиск чего-нибудь вообще новенького и интересненького, ранее никогда не встречавшегося. Имеется в виду, что, читая, читатель имеет цель обрести что-то удивительное вообще, а не только касающееся интересующей его темы. В этом случае читатель не направлен при выборе на определенную литературу. Он преследует эту цель, беря с полки любую книгу. На что это указывает: на многогранный вкус читателя или на полное отсутствие вкуса?

Согласно пятому методу, читать — это значит критиковать и искать ошибки.

Назовем его юношеским методом, т. е. методом того человеческого возраста, когда про человека говорят — максималист. В этом возрасте ума читатель как бы наслаждается, разрушая грядки с рассуждениями и выводами в огороде Другого. Он будто вкусивший радость молниеносной победы, ищет где бы её вновь и вновь обрести. Такой читатель забияка и задира, тем более, что нападать и ломать, как известно, всегда легче. Он ловко цепляется за всевозможные шероховатости, доходя до опровержения всего и вся на чем свет стоит. Как это обычно бывает, такой читатель ничего не может написать, [224] т. к. он и себя подвергает такой критике. Имея волшебную силу сокрушать всех, он от неё же страдает и гибнет. Однако можно на этом пути действовать мягче, и тогда читать это значит делать всё непонятным, проблематичным, загадочным. В отличии от критики, по этому методу не просто отрицается или делается отрицательным то или иное содержание, а показывается его несамособойразумеемость. И поэтому такой читатель ищет не столько ошибки, сколько очевиднейшие истины, которые помещает в свой контекст, что делает их подвешенными, скользкими, плавающими. Действительно, одно дело показывать, почему нет правоты, и другое дело, показывать, что правота правого хрупка, условна, относительна. Соблюдая формальности и правила игры университетских цехов, по этому пути можно дойти до вида ученого, который читая, например, Суареса, будет с многообещающим тоном замечать, что Суарес в своем шеститомном (каждый по 800 страниц) труде там-то не дал однозначного решения; тут-то не дал полного обзора; здесь-то дал неудачную аналогию; оставил не ясным и не раскрытым; не определил; не аргументировал; не сделал, а должен был бы; никак не оговаривает; использует непривычное; исходит из проблематичного; стоит на сомнительном; не ставил себе такой-то задачи; и т. д., и т. п.

Как бы там ни было, но если на этом пути читатель не останавливается на одной критике Другого, то доходит до самокритики и даже до «самоуничтожения». Возможно, последнее читателю не очень понравится. Тогда ему предлагается встать на противоположный критичности путь чтения. Таков шестой метод.

Шестой метод гласит: читать это значит додумывать почему написано так, а не иначе.

Здесь читатель по разным причинам выступает адвокатом и апологетом писателя. Принимая «презумпцию невиновности» последнего, он не только начинает с априорного признания безгрешности автора, но и доходит до его гениальности, какую бы простоту последний ни нес. Здесь читатель достаточно активен. Он не изучает, что автор имел ввиду, а думает, почему автор это имеет ввиду. И надо сказать, что читатель здесь думает больше, чем позволил себе думать автор, и как это часто бывает, находит много ума там, где его нет (например, найти в небезызвестном Феодосии Косом [225] легендарного русского философа). Если в изучающем методе была речь о последовательном уподоблении читателя писателю, то здесь читатель имеет дело уже с понятным, но дополнительно обосновывает его. Если взять для примера положение Дж. Локка: все идеи происходят от ощущений и рефлексии, то по этому методу должно вычитывать и досчитывать следующее: почему действительно идеи происходят от ощущений и рефлексии и никак иначе? Возможно, это уже не совсем чтение, а разновидность комментария, и следовательно, этот метод возможен только после метода «изучения».

Этот метод можно ещё определить так: совершенствование написанного как собственного. Т. е. читатель читает так, как будто это он сам написал. Однако есть философские книжки, которые далеки от того, чтобы быть очевидными и понятными. И тогда читать их этим методом не рекомендуется. Для этого имеется седьмой, всегда модный, путь.

Согласно ему, читать — это значит интерпретировать все непонятные места.

Сразу следует дать разность между комментарием и интерпретацией. Первое дело есть обоснование положения, связывание его с другими положениями, не выходящее за круг им общего, а второе дело есть перевод положения на другой род положений, как бы на другой «язык». Т. е. интерпретировать значит содержание одной рубрики опрокинуть на содержание другой, более понятной. Если суть изучающего метода была в уподоблении читателя писателю, то здесь основная установка иная: Другой недоступен непосредственному пониманию. Чтение здесь есть выражение читателя через писателя. Например, если взять русскую сказку про петуха и лису («Лиса-исповедница»), то интерпретация будет тогда, когда первый будет отождествлен, например, с «мыслителем», а второй с «ученым» и, таким образом, странные отношения между петухом и лисой в сказке будут прочитываться такими, каковы они между «мыслителем» и «ученым». Например, петух поет и будит всех на заре (т. е. мыслитель самодостаточен и начинает познание). А лиса всегда голодная, ищет поесть и живет за счет первого (т. е. ученый утилитарен и использует мышление для своего осуществления), но вот зачем петух пошел поздней осенью в лес погулять?! Этот вопрос ну никак из сказки не понять. И вот [226] тут-то интерпретация помогает, а именно, мышление только тогда осуществляется, когда противоречит устоявшемуся (домашнему), когда выходит на опасную границу понятного и непонятного… и т. д., и т. п. В итоге, можно считать себя понявшими глубинный смысл сказки. Пример здесь дан намеренно яркий, тогда как обычно интерпретация осуществляется достаточно тускло, мягко. Пример интерпретативных суждений: «красота — это энергия (сила)», «вода Фалеса — кровь в культуре», «шедевр — то, что причиняет максимум удовольствия», «истинное — это очевидное», «трагедия — это метод лечения». Наиболее успешные и убедительные интерпретаторы «находят» совершенно общие тезисы у Платона и Фрейда, Декарта и Пруста и т. д. Если взять юного (и вечно юного) читателя по этому методу, то он выказывает себя стандартной фразой: «об этом же ещё писал такой-то…». В самом деле, есть такие интерпретаторы, которые любого прочитывают через призму, например, Фихте. Т. е. их метод: «все философы модусы Фихте!» или в лучшем случае «все новейшие достижения философии — модификации древнейшего немецкого идеализма!» и т. п.

И всё же самый большой минус этого пути состоит в удвоении, в умножении одного и того же. Интерпретатор подобен идущему на ощупь. Он как находящийся в темноте «исследует» вещи путем соотнесения с тем, что было видено на свету, и путем составления из ему известного. Но философия имеет дело как раз с тем, что на свету, что яснее ясного. Поэтому этот метод не читателя-философа, а того, кто попал в беду или выступает выводящим из неё.

Встречается и восьмой путь чтения, по которому читать — это значит искать маргинальные моменты.

Здесь читатель выступает всеми видами психоаналитика или душеведа. Читая, он следит за писателем, пытается познать автора. Т. е. смотря в книгу, он видит… обнародованный автором диагноз. Или, например, оценивает текст на аффективность. Этот метод есть поиск интересного и удивительного, хоть и в тексте, но только не в отношении того, чем текст. Здесь обращают внимание не на то, что на главной магистрали чтения всегда считается как несущественнейшее, а на то, на что вообще не обращают внимание ни по какому другому ходу чтения. Например, обратить внимание на характер приводимых примеров. Или скажем, сделать предметом рассмотрения [227] интенсивность дефисного начертания слов у М. Хайдеггера (Подорога). Или анализировать характер упоминания авторов о себе (Например, Декарт, Спиноза, говоря от своего лица, говорят всегда «Я», Гегель — «мы», «нас», а скажем Лосский в некотором месте сам о себе рассказывает в третьем лице — «он»). Или например, обратить внимание на то, что диалектика Гегеля есть переименованная военная терминология, описывающая замаскированные батальные сцены, равно как и добродетель Гегель описывает на языке войны (например, «Добродетель уподобляется не только тому воину, для которого в борьбе все дело в том, чтобы содержать свой меч во всем его блеске, но она и в борьбу вступила только затем, чтобы сохранить оружие, и она не только не может пользоваться своим оружием, но должна также сохранить в целости оружие врага и оберегать его от себя самой, ибо всеоружие составляет благородную сторону добра…» 1).

В самом деле, какой диагноз можно поставить автору таких книг как «Страх и трепет», «Болезнь к смерти», «Несчастнейший» (даже не имея диплома психиатра)?

Но теперь пора бы приступить к рассмотрению претендентов на адекватный метод чтения философских трактатов.

Путь девятый. Читать — это значит схватывать композицию и выцеплять формы с того содержания книги, которое очевидно читателю. Т. е. во-первых, читать философски — это значит иметь дело с тем, что совершенно понятно. Этим условием отрешаются все проекты спасения. Это путь здорового мышления.

По этому пути выцепляется порядок обсуждаемого или определяемого в книге, характер его строения, а также, что важнее, принципы понятного содержания. Это действующий способ чтения. Чтобы можно было выцепить композицию, должно текст знать достаточно хорошо. Что касается форм очевиднейшего читателю, то, например, выцепим их из положения Дж. Локка: все идеи происходят от ощущений и рефлексии. Они таковы:

1. С чем-то можно обращаться как со всеми сразу.
   
2. Не только что-то, но и всё сразу может иметь причину.
   
3. Причин может быть две.
   
4. У одного могут быть противоположные причины.
   

[228]

Обсуждение этих принципов есть другое дело. Чтение же по этому пути лишь помогает снять, выцепить их с содержания. Самому обхватив голову руками их не «припомнишь». И т. к. первое условие такого чтения — понятность читаемого, то эти формы суть формы понятности «здесь и сейчас», или формы очевидности, которые принадлежат сугубо читателю. Отсюда можно и философски ответить на вопрос: почему все идеи действительно происходят от ощущений и рефлексии? А именно, потому что у чего-то может быть причина и не одна; потому что причину может иметь не только одно, но и всё; потому что о каких-то можно говорить сразу как обо всех и т. д. и т. п.… Кстати, если представить это положение Локка как очень маленькую философскую книгу, то все эти формы и есть образующие композицию этого положения, какова суть А и В причины всех С. Где В положительно противоположно А.

Путь десятый гласит: читать — это значит смотреть на типы определения, а также на характер связи между главными героями содержания.

Любая определенность имеет характер, или начало, объединяющее определяемых. Одно дело выцепить форму определения и другое дело выцепить характер формы. Возьмем, например, определение человека «человек — общественное существо». Это определение нейтральное и похоже на феноменологическое, поскольку «общение» — понятие нейтральное, относительное. Ведь можно драться, торговаться, играть, доказывать друг другу бытие Бога, и это все есть общение. А скажем, всем известное определение «человек образ и подобие Бога» скорее материально, в том смысле, что определяемое (человек) здесь оформляется Другим, т. е. выступает как бы материей Другого.

Или возьмем определение добродетели у Аристотеля: добродетель есть обладание серединой между двумя пороками, один из которых состоит в избытке, а другой — в недостатке. Оно также определение феноменологическое, поскольку «середина», «избыток», «недостаток» суть относительные понятия. А скажем, определение добродетели у Н.Ф. Федорова: «добродетель заключается в управлении слепыми силами природы» есть явно теологическое определение (теологическое не потому, что богословское, а потому что [229] определяемое выступает формой иного). Равно относительно определение Аристотелем фабулы трагедии: переход от счастья к несчастью положительного героя 2, а в утерянной книге Аристотеля о комедии, комедия должна, видимо, определяться так: переход от счастья к несчастью отрицательного героя. Это нейтральное определение комедии, в том смысле, что неважно что такое хорошо и что такое плохо, как неважно и то, что такое счастье и несчастье, но смеяться по этому определению будет как грешник, так и праведник. Таким образом, по этому методу Аристотель — скорее феноменолог, в том смысле, что дает относительные определения.

Путь одиннадцатый. Читать — это значит набрасывать свой собственный вопрос не касающийся содержания, но при этом отвечать на него, исходя из содержания.

Этот метод также из действующих со стороны читателя. Опять же первое условие чтения по этому пути состоит в обращении с понятным книги. Второе условие состоит том, что текст автора служит средством читательского обращения, а не целью. Например, читателя интересует «начало». Берется любой текст (кроме того, где непосредственно начало обсуждается), в котором что-либо начинается, и на него набрасывается вопрос о начале. Например, «почему Кант начинает познание с опыта?», или «почему Декарт начинает с сомнения, а не с доказательства существования Бога?», или «почему Спиноза начинает свою «Этику» с определений». При этом, пытаясь найти ответы с помощью «Критики», «Размышлений», «Этики», основное внимание уделяется тем основаниям, по которым эти ответы выбираются. Таким образом, хотя автор ничего и не говорит о начале собственно, но читатель, подгоняя содержание автора под свое смутное представление о начале, как бы снимает форму с того, что было выбрано у автора, и эта выцепленная форма начала есть та суть начала, которая интересовало читателя.

[230]

Или, например, озабоченность методом. Берется, например, Платон, и вменяется ему вопрос: «Каков метод у Платона?». И хотя быть может никакого метода у Платона нет и не было (что скорее всего), всё же с помощью какого-нибудь его Диалога, искусственно подчиняя ход его рассуждений методичности, как бы «припоминаются» и эксплицируются принципы методичности (опять же не Платона, а читателя).

Или, скажем, интересует понятие совершенства. Берется, например, Спиноза и задается вопрос «какое из его первых восьми определений самое совершенное?». И отвечая на него можно найти множество принципов совершенства. Сделать тоже самое без Другого весьма сложно и скорее невозможно. Типа взять бумагу, ручку, сесть и написать трактат о совершенстве, о методе, о начале — будь это возможно, то не только читать не было бы смысла, но и писать тоже.

Попутно заметим, что этот метод пригоден не только для чтения, но и для бесед. Например, что обсуждается в платоновском «Протагоре»? Большинство читателей хором отвечают, что предмет обсуждения там: «можно ли научить добродетели?». Однако если учесть суть одиннадцатого метода, то Платон как раз идет по нему. «Добродетель» — это не предмет диалога, а его материя, т. е. тот материал, на котором рассматриваются типы единства (сущности). В диалоге по-разному показываются два типа единств, а именно: 1. когда части тождественны и между собой, и с целым (золото); 2. когда части не имеют ничего общего ни между собой, ни между собой и целым (лицо). Именно поэтому «Протагор» не является руководством по воспитанию юношества для педагогов.

Как же читать философские книжки? Действительно ли последние три — адекватные пути для этого занятия?