Знаменитые 50–70 гг. ХХ века знамениты тем, что в это время появились группы молодежи, выдвинувшие из своей среды людей, способных четко, ясно и, одновременно, ярко и образно, выражать то, что владело умами многих. Не следует, однако, представлять себе дело так, что были только они, известные сейчас многим — гениальные одиночки-бунтари или же замкнутые группировки в Париже ли, Сан-Франциско, Лондоне, Нью-Йорке или Лос-Анжелосе. Я думаю, что их должно было бы быть все же поболее и, может быть, будут, или уже есть, недоступные мне сейчас исследования, которые выявляют те группы, которые оказались оттесненными славой и влиянием тех, кто стали новыми классиками. Ареал их появления — студенческие и рабочие молодежные среды наиболее развитых мультикультурных и культурно «уплотненных» мегаполисов наиболее развитых стран западного мира. Я предполагаю, что каждая из подобных национально-культурных сред была способна и производила свои характерные стили и мысли, однако «лейблами», знаменами стали стили и мысли, которые сейчас все хорошо знают. Причины того: интернационализация «мира молодежи» посредством электронной среды (радио, TV, затем Internet) и коммерческая политика информационных и музыкальных монополий.
Последнее пятидесятилетие — эсклюзив молодежных контркультур. Такого ранее просто не было. Мы включили в фокус нашего внимания наиболее крупные, качественные, устойчивые контркультуры: битников, хиппи, панков, скинхедов и рэп-культуру. Наша задача — сопоставительный смысловой анализ их взглядов на себя и мир, жизненных мотиваций и целей. Попробуем понять: чего же они хотели, и что им не нравится в мире взрослых.
Началось все там, где оказалась наиболее развитая в интеллектуальном и образовательном отношении среда: у молодежи среднего класса американских мегаполисов (битники и хиппи). Социальной средой панков уже полагают нижние слои среднего класса и рабочих, [358] которые составляют также и «гумус» для скинхедов. Хип-хоп культура изначально продуцируется представителями определенной расовой группы — черной молодежи из беднейших кварталов мегаполисов. Есть некоторая закономерность «нисхождения» молодежной оппозиционности, проявляющейся в последовательности контркультур: от среднего класса к слоям на грани пауперизма. Пятьдесят лет дают нам пять крупных, бесспорных молодежных контркультур — практически по 10 лет на каждую из них. Полное время поколения, называемого «молодостью» (где-то от 15 до 25, плюс-минус 5 в зависимости от индивидуальных особенностей). Я имею в виду прежде всего периоды их расцвета, утверждения, когда они производят в полной мере эффект новизны и альтернативы. По аналогии с веберовским анализом эволюции религий, это ранняя стадия «мистического напряжения», воодушевления, когда действуют лидеры-установители, охваченные порывом открытия «последних истин». От контркультуры — к субкультуре. Такова логика их развития. Пожалуй только битники — высшая элитарная контркультура интеллектуалов (Дж. Керуак, Дж. Берроуз и др.) снизошла в молодежную среду (хиппи), навсегда оставшись гениальным индивидуально-творческим проектом.
Таким образом, хотя контркультуры битников, хиппи, панков, скинхедов и рэпперов различны, представляя собой достаточно разные «ценностно-смысловые универсумы», вместе с тем, они имеют существенные общие признаки. Они выражают один, общий экзистенциальный опыт одной антропологической категории. Внутри каждой из них наличествуют одни и те же личностные профили (идейные, бунтари, гедонисты, эскаписты). При всех межкультурных конфликтах они сознают свою общность и преемственность. Хиппи считают своими «духовными отцами» битников, панки полагают, что они «подхватили знамя», выпавшее из рук хиппи, скины признают большое влияние на них первой волны, «панка-77».
Паттерн структурной оценки мира в мировоззрениях молодежных контркультур абстрактен и туманен. Мир плох и несовершенен — с этим согласны все контркультуры. Однако вопрос «почему?» это получилось, ими практически не ставится. Кроме смутных наитий у битников и хиппи. Упор в основном делается на вопрошании «кто виноват?», на поиске и идентификации социальных сил и условий, [359] которые препятствуют другой возможной жизни. Чем малокультурнее, менее образованнее среда, служащая исходным основанием молодежной контркультуры, тем более конкретно-адресно указание на «врага», тем более связана негация с «традиционными врагами» мелкобуржуазной и рабочей среды или же этнических гетто. «Мы ненавидим богатых, ментов, фашистов и политиков» — краткое определение списка скинов-традов, то есть тех, кто дистанцируется от наци-скинхедов. Еще более явственно проявляется зависимость мировоззрения от «социального происхождения» у носителей хип-хоп культуры, рэпперов, вышедших из криминальных черных гетто Америки, озабоченных сначала только тем, чтобы «быть круче, чем все чуваки». Конечно, впоследствии рэп и хип-хоп культура получила более пристойное и более разнообразящееся развитие, включая тех же белых рэпперов. Однако первые, искренние выражения ненависти всем не-черным, впрочем, как и не-нашим черным, женщинам и голубым, показывают полнейшую невежественность и связь с почти мифологическими этническими предрассудками.
Гораздо более определенное структурирование значений мира мы находим в панк-культуре. Они ухватывают метафизическую суть молодежного протеста, всегда направленного, независимо от среды происхождения, против власти старших возрастных групп. «Власть в любом государстве — это свиное рыло. Панк — это жирный плевок, один из способов показать этому свиному рылу его стойло». Причем «рыло» имеет все же три ипостаси: государственная машина, корпорации и шоу-бизнес. Эти структуры нормируют, подавляют, отравляют жизнь людей, особенно молодых.
Однако хотя анархизм панк-культуры выглядит настоящей метафизикой в сравнении с незатейливыми скинами и «просто рэпперами», но и он представляет собой скорее вульгаризованный дубль исходного «Единого» (битников и хиппи). Отцы-основатели — талантливые писатели (К. Кизи, Дж. Керуак, А. Гинзберг, Г. Корсо, У. Берроуз и др.) и экспериментаторы «жизненных стилей» (Т. Лири, У. Берроуз и др.) выработали свою оригинальную, спорную, действительно «контр-» мировоззрение. Вопрос «Кто виноват?» не ставится, вопрошается скорее: «Каков тот образ жизни, которому мы противостоим?».
[360]
Битники и хиппи обозначают этот образ жизни термином «Система», противопоставляя ей свою «контр-Систему». Есть и другие метафорические названия, типа «Большая Ложь», «Большой Брат», «Комбинат» и пр. Это унылое, унифицированное общество, где все программируется жизненным ритмом «с 9 до 5». Города, колледжи, кампусы — «питомники безликой мещанской одинаковости: аккуратные домики с газонами и телевизорами, и в каждом домике перед телевизором сидят люди и смотрят одну и ту же передачу и мысли у них одинаковые… Это безликая, бесчудесная, обожравшаяся цивилизация…у них сортиры с белым кафелем, где они много и грязно гадят, как медведи в горах» [Керуак Дж. Бродяги Дхармы].
Причем люди-то сами по себе, по отдельности, могут быть вполне приличными и хорошими, но сама Система, взаимная суггестия, порождают великую Майю, иллюзорную реальность. «Люди ведут себя как будто во сне, будто они сами сны. Они потому не видят реалий красоты… «Они» знают все и слушать не хотят «глупых» молодых людей, непрактичных дураков, не понимающих смысла и значения этого очень важного и реального мира» [Керуак Дж. Бродяги Дхармы].
Вообще архетип «сна-кошмара» или наведенной иллюзии, неотличимой от реальности, замещающей реальность, в котором все статично предсказуемо, можно назвать ключевой в характеристике «плохого социального мира» со стороны «разбитого поколения». Сами ментальная одинаковость, конформизм производятся Системой, которая в случае надобности «вправляют» мозги «чересчур вольным». «Комбинат — это громадная организация, которая стремится привести в соответствие с Порядком внешний (социальный) и внутренний миры» [Кизи К. Над кукушкиным гнездом].
И хотя ключевые узлы Системы, такие как «Фабрика», «Большой Брат» или «Большая Ложь», вызывают ненависть у представителей этой молодежной контркультуры, однако все же не сами люди-исполнители, сами являющиеся лишь винтиками этого нечеловеческого порядка, того, что экзистенциалисты называли Man. А может организующая инстанция и выше? «Кто смеется дико над Гарри и Диком, под чью мы пляшем дудку, кто век за веком смеется над человеком, почему изначально эта жизнь так печальна и кому это нужно, чтоб было так скучно?… Что же реально?» [Керуак Дж. Бродяги Дхармы].
[361]
Критическое отталкивание от мира порождает собственную значительность. Самоописание, самоидентификация одновременно конституируют свои жизненные алгоритмы — это путь автономизации любой группы, любого коллективного «мы», тем более тех их радикальных разновидностей, которые выстраивают сознательно конфликтные отношения со своим окружением. Молодежные контркультуры довольно серьезно озабочены ответами на вопросы: «Кто мы? Чего хотим?» и утверждением своей значительности в обществе и в мироздании. Самопрезентация группового «мы» молодежных контркультур имеет три уровня:
- характерный внешний облик, специфический язык и свою, фирменную музыку (стиль);
- ценности и идеалы, стереотипы поведения в своей среде и с окружающими;
- свое предание, авторитеты и свою «философию».
Представлять стилевые характеристики внешности и одежды молодежных контркультур вряд ли имеет смысл — многие могут живо их себе представить. Также понятна общая интенция этих внешне-стилевых различий — акцентировать посредством эпатажа свою особенность, каждый раз оказывающуюся затаенной претензией на неординарность и значительность: «Мы не такие как все. Все остальные не могут быть такими, а мы можем». Для того и длинные волосы, цветистость хиппи; цветоволосянная феерия на голове у панка или же обритость скина; кожа, цепи или армейские ботинки, подтяжки навыпуск и пр. Каждая молодежная контркультура вырабатывает свой слэнг и свой музыкальный стиль.
Что нужно молодым? Ответ очевиден: свобода, любовь и самореализация. Молодежные контркультуры — экстремализация эмансипационных запросов молодых, стремление к свободе «для» выбора, самоопределения, жизненного экспериментирования. Безумствования молодежи контркультур (постоянные пьянки, жизнь обособленно от социального мира, коммунами, сквотами, свободная любовь и пр.) — отчаянная попытка вырваться из «общества спектакля и потребления». Они не хотят ждать — «здесь и сейчас!», резонно предчувствуя рационалистическую трансформацию своего сознания и превращение в среднестатистического обывателя, чьи мозги подчинены переключателю (программ ТВ). «Живи быстро — умри молодым!» — лозунг панка первой волны (1976–1978 гг.) явился, думаю, квинтэссенцией подобной «отрицательной свободы» и [362] панического ужаса наиболее думающей и свободолюбивой молодежи перед предстоящей «лоботомией».
Большинство молодежных контркультур удовлетворяется вызывающим поведением и времяпрепровождением. Это если и не приветствуется взрослым обществом, но терпится: «молодежи надо перебеситься, чем бы дитя ни тешилось…». И на самом деле, так оно обычно и происходит. Из молодежных контркультур лишь хиппи и панки разработали свои идеалы позитивной свободы, объявив ее своей высшей ценностью. Свобода делать так, как хочешь, идти, куда вам заблагорассудится, и быть открытым для новых опытов. Свобода нужна не сама по себе, а как условие персонального роста, внешняя свобода — путь к внутренней. Быть внутренне свободным и принимать необходимое участие во внешнем мире. Десятилетия жизни Системы хиппи и DIY-культуры панков в соседстве с Большой Системой показали, что свобода для них — это также и ответственность, умение адаптироваться, способность к компромиссам. Значит, все же, радикализм переведен в русло плюрализма и взаимной терпимости, но ведь и Большая Система изменилась в противостоянии с контркультурами молодежи.
Это можно проиллюстрировать на примере так называемой «сексуальной революции» 60-х, в которой есть бесспорный вклад битников-хиппи. В Америке 50-х, как и в России советского периода, царили представления ханжества, сексуального невежества, романтической любви, строгой моногамной семьи и резкого осуждения «сексуальных извращений» типа ранней, однополой и внебрачной любви. Как и любой революции, сексуальной предшествовало Просвещение: проявляются знаменитые научно-популярные книги о сексе (спустя более 30 лет переведенные и изданные в России), развернулось непподельно заинтересованное обсуждение тем половой жизни в СМИ, появилась секс-ориентированная реклама, мода (мини-юбки, прозрачные блузки, обтягивающие джинсы и пр.), порноиндустрия. Главное, однако, состояло в том, что благодаря появлению массовых доступных и эффективных контрацептивов мужчины и женщины были уравнены в отношении последствий полового акта. Женщины активно пользовались своей новообретенной свободой — к радости большинства мужчин.
[363]
Конечно, как всякий революционный порыв, практика «свободной любви» породила много эксцессов, когда молодежь самозабвенно спаривалась везде, где можно и где вроде бы и нельзя. Маятник отношения к любви качнулся в противоположную от пуританства сторону вседозволенности. Сексуальная любовь стала обычным товаром широкого потребления, особенно в коммунах хиппи. Правда, не было еще СПИДа, но венерические заболевания были обычным делом.
Главные принципы «свободной любви»: поощряемая спонтанность сексуальной активности и экспериментирования (групповой секс, секс с несовершеннолетними, гомосексуальность). Хиппи объявили «устаревшей» моногамную любовь и брак. Любовь сопряжена с постоянной свободой, она существует, чтобы быть разделяемой свободно. Любовь не только сексуальная. В широком смысле любить — означает принимать другими такими, какие они есть, давать им свободу выражать себя и не судить их исходя из того, что лежит на поверхности. Многие «идейные» хиппи понимали, что суть «свободной любви» не в сексуальной распущенности — это «издержки», «болезнь роста», а в либерализации, демократизации в такой корневой и наиболее консервативной антропологической сфере как отношения полов. Устранить мужское собственничество и сексуальное порабощение женщин — это, кстати, прекрасно поняли радикальные феминистки — главная цель «сексуальной революции», которая в принципе отвечала глубинным интересам прекрасного пола.
Другое важное, и уже ставшее традиционным, проявление «своей свободы» в молодежных контркультурах — употребление наркотиков. Это гораздо более серьезное испытание, чем «свободная любовь». Оценка этого феномена и отношение к нему самих деятелей контркультур различно. Первоначально это восприятие в отношении некоторых специфических наркотиков, которым была создана репутация безвредных (марихуана, мескалин, ЛСД) было позитивным. Протрезвление смертями (Дж. Моррисон, Дж. Джоплин, Дж. Хендрикс, О. Хаксли и др.) сделало это отношение у хиппи амбивалентным: уже не говорится о «ЛСД-революции», но остается все же «Люси на небесах с алмазами» (The Beatles), то есть право каждого на свой страх и риск пробовать проникать к себе через химические «двери восприятия». Первая волна панков (1976–1978 гг.) уже относилась к наркотикам [364] как к осознанному средству саморазрушения: «Destroy!» Большинство современных молодежных контркультур относится к наркотикам, как, впрочем, и к алкоголизму, так же, как и хиппи, амбивалентно: как к теневой, необходимой стороне своей жизни. Однако в «золотой век» молодежной контркультуры, время битников и хиппи, 50–60-е гг. все представлялось иначе. Осознанное использование психотропных средств в целях самопознания (не гедонизма, не «кайфа»!) — наиболее яркое свидетельство радикализма молодежной контркультуры. Характерно, что исследовательские задачи были поставлены радикалами среднего (У. Берроуз, Т. Лири) и даже пожилого поколений — Олдос Хаксли написал свои «Двери восприятия» [Doors of Perception, 1954] как самоотчет о «ЛСД-путешествиях», когда ему было 60 лет. Открытие ЛСД и возвращение к древней практике употребления галлюциногенов естественного происхождения типа мескалина и псилобицина провозгласили «спасением нашего страдающего биологического вида от невыносимой самости и отвратительной среды окружения».
И все же беспрецедентное место в мирочувствовании молодежи играет музыка. Я думаю, что это объясняется особенностями ментальной организации молодежной возрастной категории: преобладанием воображения над памятью и рефлексией. Самовыражение при помощи книг, фильмов, произведений, требующих навыков сосредоточенности и долгой последовательной работы есть характеристика последующих возрастных групп. Песня в контркультуре — преобладание экспрессии энергичного резкого ритма (как и в изобразительном искусстве, граффити), слова-лозунги, дающие простор интерпретирующему воображению как массовому со-творчеству романтичной и прекрасной ювенильной реальности. Рок-н-ролл (в широчайшем смысле «молодежной музыки») — действительно адекватный способ самовыражения этого возраста в описываемое время.
Соответственно, основополагающее влияние на выработку ценностей, идеологий молодежных контркультур оказывали и оказывают музыкальные кумиры: “The Beatles”, “Doors”, “Rolling Stones”, “Sex Pistols”, “Clash”, “Crass” выражали лозунги, императивы молодежных настроений, осмыслений мира, протеста. Музыка, песни в стремительных либо надрывных ритмах — такой же органичный и целостный способ душевного самовыражения для молодых, как трактаты, [365] манифесты и программы для среднего рационалистического возраста. Жить не программой, а настроением, порывом — в чем и залог искренности и святости, здесь истина, которую не подделать, не сконструировать. Это творится сочетанием именно звуковой тональности вибрирования души и образно-текстовым рядом разума. Если это рождено не спонтанно и порывно, то будет фальшиво и натянуто, будет не воспринято другой душой. Молодежь выражает себя именно так в своей музыке и этот «тамтам» тут же звучит в миллионах подобных душ. Потому молодежная музыка означает нечто гораздо больше, явление иного сущностного ряда, чем просто музыка, каковой она является для других поколений: развлечение, помогающее релаксировать и жить. Таким образом, мы имеем дело с действительно специфическим стилем жизни, который коррелятивен и адекватен психоментальным особенностям этой антропологической категории.
Из того следует взаимопереплетенность истории контркультуры с историей ее музыкального стиля. Парадоксально, но здесь «культовая группа» выполняет в истории молодежной контркультуры роль своего рода харизматического лидера. Талантливая музыкальная молодежь, составляющая «культовые группы» и их музыкальное окружение, находит свой яркий музыкальный стиль, что является для молодежной аудитории решающим доказательством их мессианской природы, ведь они же должны быть действительно «новыми», небывалыми. Благодаря современным техническим возможностям (радио, ТВ, звуко-видео-записывающая индустрия, Internet) они сразу имеют миллионную интернациональную «паству». Возникает уникальный феномен почти «мистически-живого» душевного, смыслового единения миллионов душ, подобно тому, что происходило и происходит в сектах между харизматическим лидером и внимающими ему, доверяющими ему людьми. Конечно, есть в контркультурах и другие ключевые фигуры, не являющиеся музыкантами: организаторы политических акций или свои философы (типа Т. Лири, радикальных феминисток), но они, в лучшем случае — «менеджеры» контркультуры. «Культовые группы» — душа контркультур. Это не «штаб», не «руководящая и направляющая» сила. Это больше. Молодежь и ее музыка — спонтанный жизненный поток, где нет целерациональности, есть просто иная, но настоящая и непонятная другим поколениям жизнь.
[366]
Одни «культовые группы» существуют почти десятилетие (The Beatles), другие саморазрушаются в течение нескольких лет (панк-группы первой волны). Можно подметить явное единство, синхронность в духовно-смысловом развитии контркультур с соответствующими «волнами» и периодами их музыкальных стилей. Упадок и распад контркультур как массовых движений связанны именно со смертью кумиров или распадами (либо «предательствами») «культовых групп», а не с экономическими кризисами или компаниями дискредитации в СМИ. Смерть Дж. Моррисона, Дж. Джоплин, Дж. Хендрикса, распад «The Beatles» приводят на рубеже 60–70-х гг. к глубокому кризису хиппи, когда в Системе хиппи остались только «идейные», способные охватить и воспитать лишь ограниченное количество учеников. Волны панк-культуры, хип-хоп культуры также скоррелированны с периодическими музыкальными обновлениями, но не столь фатально как у хиппи: последующим никогда не доставало и не достанет такой массовости и эффекта действительно революционной новизны и тотальности.
Потому, резюмируя взаимосвязь молодежных контркультур и их музыки, можно подтвердить уже со стороны философской рациональности правоту неоднократно звучавшего из уст разных поколений контркультур лейтмотива: рок-н-ролл (хард, панк, рэгги, рэп, хип-хоп и пр.) — это стиль жизни. Гибнет одно, сгинет другое или остается печальное «рок-н-ролл мертв, а мы еще нет».
Добавить комментарий