Наука, культура и будущее общество

• 1
• 2
• 3

1

Наука, как и подталкиваемый ею научно-технический прогресс, бивалентна по отношению к человечеству, по отношению к его культуре, составной частью которой она является. Наука подобна индуистской богине Деви, супруге Шивы, которая может явить себя людям в светлом, благожелательном облике Умы или Парвати, но может предстать перед ними и в облике грозной Дурги или ужасной Кали, увешанной ожерельями из человеческих черепов и держащей в вытянутых испачканных кровью руках по отрубленной человеческой голове. Темный, кровавый лик современной науки — это танки, пушки, атомные и водородные бомбы, баллистические ракеты дальнего и ближнего действия, химическое и бактериологическое оружие, другие ее произведения такого же рода. Впрочем, как мне кажется, научно-технический прогресс привел нас к тому, что в ближайшем будущем наука всерьез и надолго повернется к человечеству, по-преимуществу, своей светлой стороной. Дело в том, что среди благотворных научных достижений современности имеются такие, как железные дороги, шоссе, авиалинии, скоростные транспортные средства, телефон, радиовещание, телевидение, всеобщая компьютеризация. Они повлекли за собой чрезвычайное по сравнению с прошедшими веками ускорение и облегчение всевозможных коммуникаций между людьми, живущими в разных концах земного шара. Это обстоятельство, в свою очередь, повело к значительному ослаблению взаимной отчужденности между людьми: ведь непременными условиями взаимного непонимания и враждебности народов, замкнутости и плохой взаимопроницаемости их культур и мировоззрений, причиной [334] ксенофобии, всегда были территориальная обособленность этих народов, слабое общение друг с другом, недостаточное знакомство с обычаями и нравами друг друга.

Ослабление отчуждения между народами создает предпосылки для возникновения в недалеком будущем единого глобального общества с единой экономикой и единой культурой. Черты грядущего общества вырисовываются уже сейчас. Оно будет возникать постепенно, отдельные его элементы уже наличествуют.

Одной из наиболее ярких и впечатляющих особенностей нового общества является то, что на первом этапе его существования в нем не станет национальных государств, а затем понемногу исчезнут и сами нации. Данное утверждение может показаться странным и парадоксальным. Факты, на первый взгляд, противоречат ему: ведь XX век характеризуется повсеместным бурным и победоносным национально-освободительным движением, поведшим к образованию невиданного ранее огромного количества независимых национальных государств, бывших до того колониями. Этот процесс в разгаре и сейчас: распад Советского Союза, Югославии и Чехословакии повлек за собой возникновение новой группы независимых государств в Европе и Азии; продолжается национально-освободительная борьба в Чечне, в Курдистане; она в любой момент готова вспыхнуть во многих других местах нашей планеты. Однако процесс образования национальных государств имеет рудиментарный, остаточный характер; он происходит в сравнительно отсталых в экономическом отношении районах земли. В передовых и более цивилизованных странах Европы и Америки начался противоположный ему процесс экономической и политической интеграции. Именно ему принадлежит будущее: нет никаких сомнений в том, что постепенно, по мере выравнивания экономического положения в различных регионах земли, он охватит весь мир.

Всемирную интеграцию государств стимулирует развивающаяся мировая экономика, все эти международные концерны и фирмы, банки, имеющие всюду свои отделения, всякого рода интернациональные экономические программы и т.п. Международному капиталу, по большому счету, невыгодно существование множества независимых государств, существование непрозрачных границ между ними, таможенных сборов, местных налогов, неконтролируемых междоусобных конфликтов и т.п. Тяжелым бременем лежит на мировой экономике гигантская армия крупного и мелкого чиновничества всех стран. Могут возразить, что такая важная отрасль промышленности, как военная, способна су- [335] ществовать только в условиях наличия в мире независимых государств с их вооруженными силами. Однако всем известно, что военное производство представляет собой для мировой экономики то же самое, что раковая опухоль представляет собой для организма. Мало того, что войны — это нечто неприемлемое с этической точки зрения, поскольку они ведут к массовым убийствам и грабежам людей, но они еще наносят величайший ущерб мировому хозяйству, разрушая и предавая огню промышленные предприятия и сельскохозяйственные угодья, находящиеся в зонах военных действий. Да и в мирное время производство оружия и содержания вооруженных сил разорительны для народного хозяйства. Ведь производство быстро устаревающих танков, ракет и других вооружений равносильно простому уничтожению природных ресурсов; получается, что труд рабочих на военных заводах и ученых в военных научно-исследовательских центрах, конструкторских бюро и лабораториях не только не производителен, но и антипроизводителен. А сколько средств требуется на содержание армии! Ведь солдаты, офицеры и генералы ничего не производят, но много потребляют. Недавно мы все имели возможность увидеть, к чему привела многолетняя гонка вооружений, осуществлявшаяся противостоящими друг другу двумя супердержавами — Соединенными Штатами и Советским Союзом: последний не выдержал напряжения, разорился и развалился на части.

Жестокая необходимость содержать армию и производить оружие существует для той и иной страны только тогда, когда кругом полно вооруженных до зубов агрессоров, ждущих удобного момента для того, чтобы напасть, все в стране разорить и разграбить, завоевать ее и лишить независимости. На протяжение всей истории человечества вплоть до недавнего времени такая необходимость, к сожалению, существовала для всех стран. Однако после того, как М.С. Горбачев покончил в холодной войной и военным противостоянием капиталистического и социалистического лагерей, человечество оказалось в абсолютно новой для себя ситуации, в какой ему еще никогда не приходилось быть. В мире не стало крупных, опасных для любой страны агрессоров; более того: возникновение таковых в будущем стало практически невероятным. Такого никогда еще не было: у больших, экономически достаточно развитых стран больше нет и не предвидится внешних врагов, таких, которые были бы способны напасть, разорить и покорить. Драчливые государства, вроде Ирака или Ирана, пока еще существуют, существуют и междоусобные столкновения в Африке, на Ближнем Востоке, на Балканах. Но современные дерущиеся относятся к числу сравнительно [336] слаборазвитых стран и никогда не смогут представить никакой угрозы для промышленных гигантов и вообще — для государств с достаточно большим населением.

Ликвидация военного противостояния двух вышеупомянутых лагерей представляет собой мощный толчок в сторону создания единого глобального человеческого общества; его образование должно теперь пойти вперед семимильными шагами. Так как у больших стран теперь нет внешних врагов, грозящих их захватить и уничтожить, то стали объективно ненужными огромные регулярные армии, способные отбить нападение и отстоять отечество; их существование больше ничем не оправдано. Они употребляются в настоящее время не по своему прямому назначению, а для осуществления полициейских карательных операций, для умиротворения всякого рода конфликтов и междоусобиц, то и дело возникающих в различных точках земного шара. Таковы, например, действия вооруженных сил Соединенных Штатов в Ираке, НАТО — в Боснии и Герцоговине, России — в Чечне. Но для таких дел, равно как и для борьбы с международной мафией, местными преступниками всех мастей, оппозиционно настроенными политическими экстремистами вовсе не нужны современные громадные армии с их дальнодействующими ракетами, водородными бомбами и прочим подобного рода вооружением. Достаточно простой полиции. Сейчас в силу инерции мышления правители высокоразвитых держав боятся расстаться со своими армиями; за неимением актуальных, они пытаются придумать потенциальных могучих и коварных врагов, (которых на самом деле у них больше никогда не будет), для того, чтобы оправдать сохранение в неприкосновенности своих вооруженных сил. Но жизнь довольно скоро возьмет свое: регулярные армии либо сознательно будут заменены полицейскими соединениями, либо стихийно в них переродятся.

Вместе с армией стала объективно не нужна и военная промышленность вместе с обслуживающими ее НИИ, КБ и испытательными полигонами. Для оснащения полиции совсем не нужен столь чудовищно разросшийся военно-промышленный комплекс. Но правители современных высокоразвитых государств пока не решаются расстаться и с ними. Более того: они не решаются даже прекратить гонку вооружений, разработку новых видов вооружения. Тут не только инерция мышления действует: они испытывают страшное давление со стороны военно-промышленного лобби. Фабриканты оружия, почувствовав приближение своего конца, судорожно пытаются удержаться на плаву. Они выдвигают тот аргумент, что если закрыть военные заводы и НИИ, то огромное [337] количество рабочих, ученых и инженерно-технических работников останется без работы; они ставят на вид также то обстоятельство, что в сфере ВПК заняты более квалифицированные рабочие и более выдающиеся ученые, чем во всех других отраслях промышленности. Однако нужно понять раз и навсегда, что ВПК — это раковая опухоль народного хозяйства. Срам, позор и несчастье нашего времени — то, что производством орудий убийства людей занимаются такие высококвалифицированные кадры и в таком количестве! Надо осознать также то, что иного пути, кроме конверсии все равно нет. Такие паллиативы, как производство оружия для продажи воинственным режимам слаборазвитых стран, во-первых, аморальны, а во-вторых, не способны удержать военную промышленность на плаву. Короче говоря, нужно избавляться от ВПК любой ценой и как можно скорее; его исчезновение ознаменует собой великое оздоровление всего мирового хозяйства.

Итак, в недалеком будущем высокоразвитые, а за ними и слаборазвитые государства так или иначе ликвидируют свои регулярные армии и свою военную промышленность. Сама жизнь заставит их так поступить. Но что это будут за государства без армий? Это будут какие-то чисто административные образования вроде американских штатов, где вместо военного министра — шериф. Такое положение вещей чрезвычайно облегчит экономическую, а затем и административную интеграцию всех этих новых образований. Результатом интеграции и явится единое глобальное человеческое общество. Новое общество уже не будет состоять из отдельных независимых государств. Не станет больше никаких государственных границ и таможен. Ликвидация национальных государств не будет, разумеется, результатом вооруженного насилия со стороны какой-то сверхдержавы или группы высокоразвитых стран. Образование глобального общества пойдет постепенно и мирным путем; интеграция будет осуществляться на добровольной основе. Вначале произойдет интеграция наиболее цивилизованных стран, затем к ним присоединятся и все слаборазвитые. Военные акции (как и сейчас) будут применяться только для подавления национальных междоусобиц, неизбежных на первом этапе объединения в сравнительно отсталых регионах земли, но постепенно эти междоусобицы прекратятся.

Само объединенное общество не будет являть собой некое всемирное централизованное государство; в государственном способе его устройства нет никакой необходимости. Когда народы перестанут враждовать друг с другом, когда не будет никаких охраняемых границ, тогда ненужными станут не только солдаты и генералы, не только погранич- [338] ники и таможенники, но и разного рода разведки и контрразведки, дипломатические службы, государственные мужи, осуществляющие внешнеполитическое представительство. Исчезнут все эти толпы президентов, премьер-министров, министров иностранных дел, послов, атташе и еще масса всевозможных чиновников. Не станет больше этих важных переговоров, визитов, торжественных встреч на аэродромах, приемов и прочего такого. Это значительно уменьшит расходную часть мирового бюджета. Понятно, что единая администрация жестко, по-государственному, правящая миром тоже не понадобится; никакого Президента Земного шара не будет.

Грядущее всемирное общество вообще не будет жестко централизованным. Опыт Советского Союза показал, что чрезвычайная централизация экономики не эффективна. Поэтому в глобальном обществе не будет ничего подобного госплану, а будет какой-нибудь консультативно-координирующий финансово-экономический орган. Будет и консультативно-координирующий административный орган, наподобие ООН; будет и нечто подобное теперешнему интерполу — организация, координирующая действия местных полицейских управлений. Будет, разумеется, единая валюта; будут единые всемирные бюро, координирующие транспорт, связь, энергетику, радио, телевидение и т.п. Управление в собственном смысле слова, т. е. принятие конкретных решений и доведение их до исполнения, будет осуществляться на местах.

Вслед за исчезновением национальных государств на более поздних этапах существования общечеловеческого социума постепенно исчезнут и сами нации. Человечество станет единым в биологическом отношении. Уже в наше время появились никогда ранее не существовавшие возможности путешествовать везде и всюду, и наше современники широко используют эти возможности. Разнообразные миграции населения приняли невиданные в прежние времена размеры. Уничтожение государственных границ сделает международные коммуникации еще более оживленными, а это будет чрезвычайно способствовать разного рода смешанным бракам, к которым, как показывает опыт уже и наши современники весьма склонны. В глобальном обществе будущего смешанные браки станут массовым явлением. Раньше их заключению мешала относительная изолированность рас и народов и в хозяйственном и культурном отношении. Мешали также вызванная этим ксенофобия и более или менее строгие запреты вступать в брак с чужеземцами. В старину племена и народы боялись раствориться в среде окружавших их иноплеменников. Теперь нации лучше узнали друг друга, и эта боязнь [339] исчезла. Запреты на браки с людьми иных национальностей подавляющее большинство наших современников считает пустыми предрассудками. Ни у кого из нас не существует внутреннего протеста против браков с иностранцами. Любовь не знает национальных и расовых преград — вот максима современности. Нет никаких оснований считать, что она не станет действовать в будущем. Ее действие, а также необыкновенная интенсификация всех видов взаимодействия людей, обитающих в самых отдаленных друг от друга частях земного шара, которая будет иметь место в грядущем обществе, поведут в конце концов, к тому, что все нации и расы окончательно смешаются. Не станет ни белых, ни желтых, ни чернокожих, ни краснокожих; не будет ни русских, ни немцев, ни англичан, ни индусов, ни китайцев, ни нигерийцев. Все люди на земле станут одноцветными, скорее всего — золотисто-шоколадными.

2

Подобное возможно только на базе единой культуры, которая будет свойственна грядущему обществу. Ее элементы имеются уже сейчас; наблюдается мощная тенденция к ее формированию во всей полноте и распространению по всей планете. Находящаяся в процессе становления единая мировая культура, наряду с развивающейся мировой экономикой стимулирует образование глобального общества будущего.

Тут очень важно то, что современная молодежная культура уже является массовой и интернациональной. Значит, молодежь, люди, за которыми будущее, имеют вкус к подобного рода культуре, нуждаются в ней. В состав современной массовой культуры входят например, такие явления, как движение хиппи, музыкальная рок культура. Миллионы молодых людей во всех без исключения странах мира принимают этические и эстетические ценности хиппи и рокеров. Концерты любимых молодежью групп собирают тысячные аудитории на стадионах и в гигантских концертных залах. Миллионы молодых людей ежедневно слушают эти группы по радио и смотрят по телевизору, прослушивают и просматривают записи композиций этих групп, пользуясь собственной аудио- и видеоаппаратурой. Есть ли необходимость много говорить о том, что такой характер молодежная культура приобрела исключительно благодаря достижениям науки и научно-технического прогресса? Но дело не только в том, что появилась вся эта мощная и разнообразная аудио- и видеотехни- [340] ка, что возможности радиовещания и телевидения достигли столь высокого уровня. Дело еще и в том, что коммуникации между людьми всех стран и континентов стали достаточно тесными для того, чтобы эти люди настолько хорошо узнали друг друга, настолько сроднились духовно, что у миллионов американцев, африканцев, европейцев, индусов, китайцев, японцев возникли одинаковые вкусы и пристрастия, им стали близки одни и те же этические и эстетические ценности.

Правда, консервативно настроенные искусствоведы и культурологи утверждают, что ценности эти весьма невысокого пошиба. Критика массовой культуры общеизвестна. Консерваторы, а также рафинированные, но недальновидные снобы с ужасом относятся к наступлению массовой культуры. Им представляется, что она несет с собой значительное снижение общекультурного уровня человечества: массовый ширпотреб вытесняет высокие достижения, полученные национальными культурами. Массовая культура рисуется их воображению агрессивной, насквозь нигилистичной. Она, по их мнению, активно уничтожает традиционые ценности и обычаи, не давая взамен ничего, или даже приносит с собой вредные и разрушительные антиценности: наркотики, половую распущенность и т.п. Грядущее общество (если, конечно, наступит когда-либо его время), в котором эта культура будет царить, они считают кошмаром: оно видится им каким-то гигантским всемирным муравейником, кучей одинаковых во всех отношениях симплетонов, потерявших свои национальные культурные и бытовые особенности, да и саму национальность. Чудовищное скопище одноцветных оливковых существ, с одинаковыми вкусами, стандартными мнениями, безо всяких воспринятых через традицию от предков высоких духовных запросов, исходящих из родной почвы, — что может быть ужаснее этого? Существующие ныне многообразные, яркие и оригинальные национальные культуры растворяются в однообразной примитивной низкопробной массовой культуре. Поэтому, с точки зрения консервативно настроенных искусствоведов и культурологов долгом всякого человека, которому не безразлична судьба высокой национальной духовной культуры, является борьба любыми средствами против этой страшной угрозы всеобщего усреднения, связанной с грозящим устранением национальных государств и образованием единого общечеловеческого социума.

Да, конечно, оппозиция в перспективе установления единого глобального общества существует: отнюдь не всем такая перспектива по душе. С консервативными культуртрегерами солидарны и генералы, и фабриканты оружия, и президенты, и разведчики, и вообще — все те, чье [341] существование обусловлено существованием национальных государств. Они всеми силами будут препятствовать ликвидации последних. Поэтому путь к единому обществу не будет гладким: неизбежны всякого рода зигзаги и попятные движения. И тут важна общая оценка грядущего социума. Как к нему следует относится? Окрашивать его одной только черной краской — совершенно неверно, равно как и окрашивать только ею современную нам массовую культуру.

Прежде всего, неправильно думать, будто грядущее общество окажется менее сложным и многообразным, чем нынешнее: во многих отношениях оно станет более разнообразным и сложным. Безусловно более сложными станут наука и техника; искусство и литература, хотя и претерпят существенные изменения, но не утратят своей сложности и многообразия, не сделаются примитивными, как не является таковой современная массовая культура. Называть ее примитивной и низкопробной могут лишь те, кто поверхностно с ней знакомы. Ниоткуда не следует, что люди будущего общества окажутся симплетонами, взаимозаменимыми винтиками огромной социальной машины, с однообразными стандартными вкусами, привычками и мыслями. Почему они должны стать глупее нас? Почему должно куда-то исчезнуть многообразие человеческих способностей, талантов, умов, нравов, привычек, занятий и т.п.?

Говоря о массовой культуре, можно назвать ее низовой. Но низовая не значит — низкопробная. Она низовая потому, что исходит из низов общества, является, по преимуществу, плодом творчества так называемых простых людей и противостоит как официальной культуре, так и культуре «высокой», рафинированной. Такие важные составляющие современной массовой культуры, как движение хиппи, рок-культура и ряд других в течение долгого времени развивались в условиях андеграунда и относились к тому, что социологи называют контркультурой. Из этого не следует, что они абсолютно антиобщественны, нигилистичны и исповедуют сплошь одни только антиценности. Они отбрасывают, конечно, ряд традиционных ценностей, но те ценности, которые достойны того, чтобы именоваться вечными и общечеловеческими, являются ценностями и для них. Конечно, в андеграунде скапливается все асоциальное, в силу чего хиппи, панки, рокеры соседствовали и контактировали там и с наркоманами, и с политическими террористами, и с разного рода чисто криминальными элементами. Имела место диффузия нравов и взглядов; поэтому в поведении и идеологии упомянутых направлений массовой культуры имеются «темные» стороны, которые, однако, не входят, на мой взгляд, в их сущность. Из истории нам хорошо известны [342] судьбы низовых культур прошлого: каждая из них прошла свой путь наверх, став постепенно «высокой» культурой. В момент своего рождения «Декамерон», «Гаргантюа и Пантагрюэль», «Дон-Кихот» были произведениями легкой, чуть ли не бульварной литературы. Этот же путь проходит и современная массовая культура: рок, как и джаз, кажется, уже готов бесповоротно сделаться частью официальной культуры. Ясно, что по мере легализации бывшие ранее в андеграунде частей массовой культуры, их «темные» стороны будут постепенно исчезать и атрофироваться.

Не только низовая массовая культура, но и многие составляющие современной «высокой» культуры имеют интернациональный характер, и в этом смысле можно сказать, что от нее тоже исходит импульс к образованию единой общечеловеческой культуры и единого общечеловеческого социума. Не только рок и джаз, но и классическая музыка интернациональна. Таковы же современные балет, живопись, скульптура, архитектура. Такова же кончено, и наука. После I-ой мировой войны наука и искусство существовали в неествественных для них условиях долгого идеологического противостояния больших блоков государств. В этот период искусство и гуманитарные науки страдали от идеологизации, а естественные науки — не только от идеологизации, но и от засекречивания результатов исследований. И идеологизация, и засекречивание суть факторы искусственно разобщающие каждую науку, каждый вид искусства; они противны существу как науки, так и искусства. Теперь, когда железный занавес убран — и искусство, и наука возвращаются в свое естественное интернациональное состояние.

Впрочем идеологизация культуры — явление сравнительно позднее. Для того, чтобы понять, каким путем пойдет образование единой глобальной культуры будущего, нужно выяснить, каким образом современная культура достигла нынешнего уровня интернационализации. Ведь когда были слабыми международные коммуникации, всюду существовали относительно изолированные национальные культуры. Что происходит, когда последние перестают быть изолированными и начинают тесно контактировать друг с другом? Что говорит нам об этом исторический опыт? Он говорит, что различные слои и ветви культуры ведут себя при этом по-разному. Можно считать, что наука, как генератор и носительница объективного знания, всегда была интернациональной. Научные результаты, как только они получены, по самой своей сути сразу становятся общезначимыми; речь идет лишь о том, каким образом и с какой скоростью достижения одного ученого или одной на- [343] учной школы доводятся на различных этапах человеческой истории до сведения других ученых, всей мировой научной общественности. Что касается отдельных видов искусства, то на примере исторического развития, скажем, музыки можно видеть, что происходит, когда ранее разрозненные культуры начинают в соответствующей области тесно взаимодействовать друг с другом. Музыкальные национальные культуры в высшей степени самобытны, оригинальны и непохожи друг на друга. Но когда они начинают взаимодействовать друг с другом, они ведут себя отнюдь не агрессивно, не стараются вытеснять или как-то подавить друг друга. Напротив, они обнаруживают тенденцию к взаимообогащению, к гармонического слиянию, к образованию новых синтетических весьма интересных и ценных форм. Многообразное взаимовлияние и взаимодействие музыкальных культур Европы и Африки. Ближнего и дальнего Востока повели к созданию и классической музыки, и джаза, и рока. Пример музыки достаточно типичен. В любом направлении современной живописи можно, при желании, обнаружить по нескольку национальных корней; подобным же образом обстоит дело с архитектурой, балетом и т.п., а также с таким явлением в культуре, как мода в одежде, устройстве жилища и пр. Надо отметить, что чисто национальные музыка, танец, живопись, скульптура, одежда и т.д. полностью не исчезают. Они как бы консервируются, далее не развиваясь и приобретают всем известный музейный характер.

Однако в каждой национальной культуре имеются компоненты, которые не склонны к гармоническому синтезу и слиянию с аналогичными компонентами других культур; они по самой своей природе противятся этому. Прежде всего, это национальные языки и те стороны художественной литературы, которые существенным образом зависят от языка. Всякий национальный язык объединяет людей, говорящих на нем, служа одновременно одним из факторов, объединяющих их от оставшейся части человечества, от всех тех людей, которые не говорят на нем. И мы видим, что даже при очень тесном взаимодействии различных национальных культур их языки ведут себя крайне консервативно, не обнаруживая никакого стремления к образованию единого синтетического международного языка. Приходится констатировать, что обилие национальных языков является существенным моментом, разъединяющим людей. Оно разгоняет их по отдельным национальным камерам, затрудняя свободное общение между людьми в глобальном масштабе.

Однако общая тенденция к установлению единого всемирного социума настолько мощна, что и это затруднение будет, по-видимому, [344] преодолено: члены этого социума, может быть, не с самого начала, но будут, в конце концов, изъясняться на одном общем для всех языке. Как же он возникнет, и что это будет за язык? Потребность в международном языке осознавалась уже достаточно давно, и в конце прошлого века Л.Л. Заменгоф даже сконструировал специальный язык, предназначенный для ее удовлетворения и называемый ныне эсперанто. Он сравнительно прост и удобен, однако нет никаких шансов на то, что эсперанто или какой-либо другой искусственно построенный язык сможет стать языком всемирного общения. Уже одно то, что подобный язык всем нужно будет специально выучивать и что на него нужно будет переводить всю мировую художественную и научную литературу, делает это абсолютно ясным. Все шансы за то, что общим для всех языком сделается какой-нибудь из ныне существующих национальных языков, причем произойдет это естественным, вполне добровольным образом. Ведь как ведут себя национальные языки в условиях тесного взаимодействия культур? Они, конечно, взаимно обогащают друг друга, но и жестко конкурируют друг с другом, стараясь вытеснить друг друга с мировой арены. Одни языки ведет себя активно, энергично пополняют свой лексикон, на них переводят основную научную и художественную литературу с других языков, на них с каждым годом говорит все больше людей. Другие как бы консервируются, их лексикон не обогащается, переводы на эти языки немногочисленны, количество людей, говорящих на них, либо не увеличивается, либо даже уменьшается. Какой же язык победит на естественно образовавшемся «конкурсе» на роль всемирного языка будущего? С достаточной точностью предсказать результат «конкурса», конечно, нельзя, но некоторые прогнозы сделать можно. Предпочтение, разумеется, должно быть отдано активным языкам с богатым лексиконом и большим количеством говорящих на них людей. Но и таких языков в настоящее время много. Какой же из них станет мировым или хотя бы послужит его основой? Рискну на следующий прогноз (это, конечно, просто гипотеза): больше всего шансов на победу у английского языка. В пользу этого говорит не только то, что он, подобно таким языкам, как испанский, арабский и китайский, является родным для огромного количества людей, но и то, что он становится все более употребительным для международных коммуникаций во всех слоях населения всех стран. Так, все более англоязычной становится массовая молодежная культура; всемирным языком ученых тоже уже можно считать английский, он преобладает и в дипломатических отношениях; все слои населения [345] охватывает собой туризм, тут тоже господствует английская речь. Впрочем не так уж важно, какой современный язык выступит в качестве мирового языка будущего или ляжет в основу такового. Важно, что последний будет существовать. И это будет не какой-нибудь упрощенный язык симплетонов, способствующий тому, чтобы пользующиеся им люди становились с каждым веком все примитивнее, не какой-нибудь оруэловский ньюспик, а, напротив, очень богатый лексически, гибкий, мобильный, способный передать любое самое интимное движение человеческой души и любую научно-техническую тонкость язык.

Итак, в грядущем обществе все будут говорить на одном-единственном языке. А что же произойдет со всеми остальными, ныне существующими? Они перейдут на положение мертвых. Такая перспектива может привести в негодование и послужить еще одним аргументом в пользу организации всяческого сопротивления возникновению унифицированного общества будущего. Как же так? Расстаться со всем этим великолепным языковым многообразием, которое окружает нас сейчас, с тем разнообразием живых художественных литератур, которое на нем основывается? Но делать нечего: сама жизнь заставляет расстаться с этим многообразием, с этим разнообразием. Жалко, конечно, но жалко, по правде сказать, только нам, ныне живущим. А нашим потомкам не будет жаль всего этого переставшего существовать богатства, подобно тому как нам сейчас не жаль того, что латынь и древнегреческий не являются живыми языками и что никто теперь не пишет на них стихов и прозы. К тому же ныне существующие в качестве живых языки не будут совсем забыты и заброшены, как не забыты и не заброшены нами древнегреческий и латынь. Они окажутся даже в лучшем положении: многочисленные магнитофонные записи сохранят их фонетику, в то время как фонетика латыни и древнегреческого нам неизвестна.

3

Образование единого не раздробленного национальными границами и не раздираемого национальными антагонизмами общества создаст новые возможности для существенного уменьшения количества насилия на земле. Конечно, такие виды насилия, как спонтанное или патологическое, к сожалению, неискоренимы, но вполне возможно, искоренить многие виды «законного» насилия, такого насилия, которое санкционируется теми или иными принятыми в обществе нормами морали и права. Правда, полностью и этого рода насилие уничтожено быть [346] не может: в живом и действующем социуме всегда имеется кодекс моральных и правовых норм и всегда наличествует некоторое количество лиц, не соблюдающих эти нормы.

По отношению к таким лицам неизбежно применение насилия со стороны общества. Но все дело в том, чтобы уменьшить число видов человеческой деятельности, считающейся преступной. Если это будет сделано, то и количество «законного» насилия над людьми соответственным образом уменьшится.

В общечеловеческом социуме будущего не останется независимых враждебно настроенных по отношению друг у другу государств, исчезнет такое понятие, как «внешний враг». Следовательно, не нужно станет ловить и наказывать разного рода шпионов и диверсантов, не станет военных преступников. Количество насилия на земле уменьшится просто за счет того, что не будет межнациональных войн: ведь до сих пор основная масса насилия совершалась либо в ходе ожесточенных войн независимых государств друг с другом, либо в процессе национально-освободительных войн.

Да и сама система моральных и правовых норм грядущего глобального общества будет принципиально отличаться от всех ныне существующих кодексов. Ведь основной обязанностью гражданина всякого национального государства является борьба за целостность и благосостояние отечества. В случае необходимости он должен быть готов отдать за родину и собственную жизнь. Если народ еще не имеет собственного государства и борется за его создание, то долгом и обязанностью всякого представителя данного народа является борьба за независимость от угнетателей; этой борьбе он обязан отдать все силы, а если понадобится, то и жизнь пожертвовать за свободу своего народа. Когда в мире существует множество актуально или потенциально враждебных друг другу государств, когда в различных точках земного шара множество угнетенных народов борется за свою независимость, тогда нет и не может быть общечеловеческих морали и права: мораль, равно как и право, может быть только групповой, племенной, региональной. В этих условиях моральные и правовые нормы не могут действовать однозначно по отношению к любому и каждому человеку. Почему? Потому, что существуют актуальные или потенциальные враги народа, враги отечества. Поэтому все групповые нормы бивалентны: к «своим» они повернуты лицевой стороной, а по отношению к врагам — своей изнанкой. Например, в моральном и правовом кодексах всякого современного государства имеется требование «не убий». Любой гражданин, убив- [347] ший своего соотечественника осуждается морально и привлекается к уголовной ответственности. Но в тех же кодексах наличествует даже не разрешение, а категорическое требование убивать в как можно большем количестве врагов, посягнувших на свободу и независимость отечества. Гражданин, уклоняющийся от участия в военных действиях, отказывающийся от убийства врагов, подвергается моральному осуждению и карается по закону как дезертир. Можно взять и другие нормы, например: «не воруй», «не грабь», «не лги». И они в прямом смысле применяются только к своим гражданам, к соотечественникам. Врагов же, наоборот, не только разрешается, но требуется обворовывать, грабить и обманывать. Тот, кто разглашает военную или государственную тайну, т. е. говорит врагам правду, — предатель и изменник; за это ему полагается высшая мера наказания. Такое же отношение к моральным и юридическим нормам мы наблюдаем и в среде деятелей современных национально-освободительных движений.

Сейчас над умами людей господствует национальная идея. Она диктует людям свои ценности. Ее высшими ценностями являются: нация, народ, отечество. Отдельный человек, личность не являются ее высшими ценностями. Во имя народа, во имя родины отдельный человек обязан грабить и лгать, совершать убийства и даже самоубийство (жертвовать жизнью за родину, народ). Ясно, что в таком обществе, где нет не только национальных государств и национально-освободительных движений, но и самих наций, национальная идея не только господствовать, но и существовать не может. Только в нем открывается перспектива для возникновения общечеловеческой морали, т. е. такой, в которой высшей ценностью является человек как таковой, независимо от того, где он родился. В моральном и правовом кодексе грядущего глобального общества тоже будут содержаться такие нормы, как «не убий», «не укради», «не лжесвидетельствуй», но они будут относиться в прямом смысле ко всем людям этого общества. Будет сказано: «никого и никогда нельзя убивать, грабить и оговаривать», а не «своих сограждан убивать, обворовывать и предавать нельзя, а врагов — можно и нужно». Тогда всякий убийца, вор и клеветник всегда будет чувствовать себя преступником и никогда — героем.

Национальная идея — в высшей степени кровопролитная идея: сколько крови пролито и до сих пор проливается во имя ее? К счастью, в грядущем глобальном общества она действовать не будет. Но могут сказать, что ее отсутствие в будущем обществе еще не обеспечивает его единства, еще не гарантирует того, что оно станет обязательно [348] управляться единым кодексом общечеловеческих норм морали и права. Ведь бывают и интернациональные идеи, разобщающие человечество; кто поручиться, что такие идеи не будут действовать в грядущем социуме? Абстрактно говоря, это возражение совершенно верно и неопровержимо. История человечества говорит о том, что такие идеи, действительно, всегда существовали, а некоторые существуют и сейчас. В качестве примеров можно привести такие кровожадные идеи, как религиозная и коммунистическая; за ту и за другую тоже было пролито очень много крови, да и теперь она за них все еще льется. Как и национальная идея, каждая из них генерирует свою групповую мораль, находя свои основания для деления людей на «наших» и врагов. Смогут ли эти две идеи действовать в будущем глобальном обществе? Я отрицательно отвечают на этот конкретный вопрос. Коммунистическая идея, на мой взгляд, полностью изжила себя. Печальный опыт Советского Союза и мирового коммунистического движения показал, что наведение всеобщей социальной справедливости путем насильственного построения коммунизма во всем мире не имеет никаких перспектив. Социальный вопрос будет решаться в грядущем обществе другими методами. Что касается религиозной идеи, то мне кажется, что вся кровь, которую она могла выпить из людей, ею почти уже выпита. Время религиозных войн безвозвратно прошло: в настоящее время только в Индии, да на арабском Востоке льется кровь во имя религиозной идеи, но это явление насквозь рудиментарное. В целом и религиозная идея перестала быть как кровавой, так и разъединяющей людей. Конечно, по-прежнему существует множество несогласных друг с другом конфессий; они продолжат свое существование и в обществе будущего. Но они будут относиться друг к другу так же, как относятся друг к другу различные несогласные друг с другом научные концепции. Ведь наука никогда не являлась и не является разобщающим людей фактором. Правда, она приносила человечеству как добро, так и страшное зло: в начале статьи я даже сравнил ее с двуликой индуистской богиней Деви. Хотя если отдать ей всю справедливость, то на роль этой ужасной богини, она не тянет, так как творит зло не сама по себе, не в силу собственной злой природы, а из-за неизбежного для нее сервилизма. Ее природа не зла, но ученые не могут функционировать самостоятельно, не могут не служить и богу, и мамоне, чем и пользуется военно-промышленный комплекс.

Допустим, что две описанные интернациональные идеи более не опасны. Но разве в новом обществе не могут возникнуть новые нам еще [349] неизвестные столь же или еще более кровавые разобщающие идеи? Повторяю, что абстрактно говоря, могут. Но конкретно говоря, предпосылок к к возникновению подобного рода новых идей не видно. Об этом говорит анализ умонастроения современной молодежи. В целом ей чужды мысли о национальной, классовой, религиозной или какой-либо иной исключительности. Она не генерирует подобных идей изнутри себя. Если они и встречаются в ее среде, то, на поверку, оказываются привнесенными из слоев более пожилого населения и захватывающими весьма немногочисленные ее круги. В среди современной молодежи нет и тенденции к созданию каких-либо эзотерических групп, тайных обществ. Разного рода левацкие и националистические террористические группы фактически уже ушли в прошлое. Большинство молодежи склоняется теперь к полному отрицанию всяческого насилия и к пацифизму. Почти всеобщим стало стремление к открытости, к как можно более широкому общению и обмену идеями. Прежняя нетерпимость друг у другу партий, конфессий, сект сменяется всеобщей терпимостью к чужим мнениям и образу жизни. Толерантность, бережное отношение к идеям любого человека, уважение его собственного достоинства стали этическими нормами современной мыслящей молодежи.

В своем весьма ценном исследовании андеграундного молодежного движения, существовавшего в 80-х годах в СССР и известного под именем «системы», социолог Т.Б. Щепанская дает описание норм жизни исследованного ею движения. Эти нормы принимаются не только данным движением, но и широчайшими кругами современной молодежи. Т.Б. Щепанская пишет: «В Системе это комплекс норм, которые можно свести к триаде: свобода — любовь — духовность… Свобода здесь — прежде всего естественность и раскрепощенность в общении. Кроме того, свобода обмена мнениями: никто не может мешать высказыванию самых неприемлемых идей, то есть свобода приближается к терпимости. Любовь для Системы — прежде всего ненасильственные отношения, отношения на равных, личные, а не безличные, как в остальном обществе. Духовность — это предпочтительное внимание к реальностям духа; духовная деятельности престижнее всякой другой, поэтому в Системе мало кто не художник, философ, на худой конец мистик… Престиж, основанные на материальных факторах — доходах, статусе, богатстве одежды и дома, — здесь не существует. Ценности раздачи превалируют над ценностями накопления. Свобода — любовь — духовность: такова Системная триада норм. Эти нормы фиксирует символика и воплощает в своем поведении базовая личность Системы, типичный [350] пипл. Он естественен, свободен в общении, запросто подойдет к вам и заговорит; он равнодушен к материальному, не стремится к борьбе со злом — разве только пассивно, не делая ответного зла. Это, конечено, идеал, но его проявления рассыпаны в Системе, определяя ее лицо» 1.

Все, конечно, возможно. Будущее, как говорится, в тумане. Человек — это не такое существо, чтобы обойтись совершенно без насилия. С биологической точки зрения, «гомо сапиенс» — это, по словам Л.Н. Гумилева, крупный хищник, истребивший за время своего существования значительное количество видов земной фауны и флоры, сумевший потрясти своей деятельностью всю экологическую систему земли. Кроме того, это один из тех немногих биологических видов, у которых отсутствуют какие-бы то ни было психологические и физиологические запреты в отношении канибализма, и, может быть, единственный вид, у которого совершенно явно имеет место «внутривидовая борьба». И все-таки, несмотря на столь неблагоприятную «объективку» рода человеческого, результаты исследований умонастроения современной молодежи вселяют надежду на то, что в грядущем обществе насилия на земле будет значительно меньше, чем сейчас. Можно надеяться, что исчезнет с лица земли политическое и всевозможное «идейное» насилие; останется только спонтанное, патологическое, уголовно-наказуемое и пенитенциарное.