Старость и симулякр

[63]

Понятие «симулякр» (видимость, подобие) имеет весьма древнее происхождение, предпосылки мы можем обнаружить в античности (теологическая схема репрезентации Платона): трансцендентный образец-эйдос — и верные или неверные подражания ему.

Наряду с исторической схемой «трех порядков» симулякров, а также существования «симулякра Природы», который обозначает Идею Природы и столь искусно и искусственно создается обывателем-отпускником, «симулякра Истории», также искусственно поддерживаемого благодаря наличию в доме среднестатистического человека старинных картин и украшений, мы можем выделить и «симулякры Молодости и Старости», имеющие основание еще в структуралистском дискурсе преодоления времени как фактора становления. Строго говоря, вместо эсхатологического финала, вместо глобальной трансисторической катастрофы-Апокалипсиса — «…западная цивилизация последних десятилетий 20 века живет её ослабленно-симулятивными формами» 1.

Возраст, рассматриваемый как знак в процессе социальной символизации, превращающийся в поколения, связываемый с жесткой конфронтацией в социальной иерархии, относится к миру мертвящей и жесткой определенности объективного и имманентного событию смысла. В стабильном традиционном обществе «старшее, уважаемое поколение» — наверху, а «молодежь, дети» — внизу социальной лестницы.При переходе от архаики к более современному состоянию социума формируется архетип освобождения, выражающий собой внеисторическую потребность самоосуществления, поиска адекватной среды существования. Апогей такой формы социального бытия — молодежные волнения 60-х годов, романтический и одновременно циничный ответ поколению «отцов». Маргинальность существования Сартра, столь выразительно позировавшего на баррикадах в Париже 1968-го года, позволила ему стать «своим среди чужих, чужим среди своих». Произошло слияние молодости и старости в единое нигилистически-радикальное тело (подобно слиянию героя Б. Полевого Алексея Маресьева, инвалида, лишенного ног, с самолетом, превращения его в мутанта, служащего Войне). Хотя последующие годы показали смягчение возрастных противоречий(лидеры бунта стали старше, заняли свое место в социуме), однако в прежней системе координат «фоновый» протест молодежи олицетворял собой «серьезность» социальных отношений, подлинную иерархичность социального порядка.

В эпоху тотальной симуляции все вышесказанное трансформируется до неузнаваемости: если власть выступает как симуляция самой себя, то и сопротивление ей столь же симулятивно; информация не является продуктом производства смысла, а «играет» им, [64] заменяя коммуникацию симулякром общения. Несомненно, старость приобретает свои знаки прежде всего в человеческой телесности, но и здесь человек только и делает, что пытается преодолеть, снять свою телесность, то технически усовершенствуя его, усиливая потенциал и продлевая жизнь своих органов, то ли через измененное сознание освобождаясь от его назойливого влияния. Здесь интересно проанализировать такой важный объект социальных манипуляций и один из симулякров, как одежда. Весьма характерен образ туриста из промышленно и информационно развитых стран: это как правило пожилой человек (средний возраст 60 лет), старательно избегающий своего возраста, одетый в яркую куртку, кроссовки и обязательно с молодежным рюкзаком на плечах. Сам факт его существования (утомительный переезд, ходьба пешком) а также молодежный стиль одежды отводит ему маргинальное положение, уже ни говоря о активной жизненной позиции, что стало редкостью и среди молодых. Таким образом, сложно идентифицировать Старость или Молодость в чистом виде (25-летние монахи, сознательно порвавшие с обществом: кто они?), слишком много ловушек существует в мире Симуляции: телесность изменяема, ирония и «цитирование» предельно сузили сферу Духа, наркотики и алкоголь заставили говорить о виртуализированной гиперреальности.В мире амбивалентности, обратимости смысла старость приобретает ярко выраженную символическую роль.