Проблема смерти в последние два-три года вылетела на первый план со скоростью курьерского поезда. Причины этого очевидны. Во-первых, если человеческому существу семьдесят лет твердить: «Не смей говорить об этом предмете!», первое, что он сделает после снятия табу, это заговорит об этом самом запретном предмете. Это причина, так сказать, внешняя и подходящая к рассматриваемому нами предмету среди прочих.
Во-вторых, повышенный почти до патологического уровня интерес к проблеме смерти у постсоветского человека обусловлен всей системой коммунистического воспитания, начиная с практически полного разрушения института Церкви и кончая самыми последними находками идеологов коммунизма, вроде «социализма с человеческим лицом».
Духовному существу мало отрезка времени, ограниченного с двух сторон пустотой. Человек при жизни приобщается Абсолюту и ищет путей, чтобы остаться с ним, а разные сказочки про то, что у всех будет вдоволь колбасы и порток, а мы — винтики ляжем в основание такого чудесного общества, могут удовлетворить только ум недалекий и ленивый.
Поиски человека, воспитываемого в твердой уверенности, что нет никакого «боженьки», нет, и не было ни загробного мира, ни Христа, нет никакой такой «абсолютной идеи», очень трагичны. Мы говорим о поисках единства мира и себя с этим миром. Трудно такому человеку обнаружить ту точку, то связующее звено, которое позволит ему убедиться, что он как индивидуальность, самость, будучи однажды связан с этим миром, навек с ним нерасторжим. А без такой уверенности не то что оказаться перед лицом смерти, даже от мысли о ней бросает в дрожь и пробирает ужас. Вот основная причина столь стремительного развития танатологии на нашей почве.
Но каковы же все-таки конкретные причины страха смерти? Чего именно так боится в ней человек? Мы позволим себе высказать некоторые предположения по этому поводу. Для выяснения нашего базового принципа мы обратимся к известной полемике И.И. Мечникова с А.А. Токарским о происхождении страха смерти конца прошлого века. Две четко разграниченные концепции, две принципиальные позиции. Первая: страх смерти есть инстинкт, в равной мере присущий и животным и людям; вторая: страх смерти социален, он есть, грубо говоря, сама идея смерти.
Невозможно не согласиться с критикой аргументов в пользу инстинктивной природы страха смерти. Действительно, животные не испытывают страха смерти, они ощущают угрозу, исходящую от человека или других животных, чувствуют злонамерение. А когда приходит срок, они уходят в тихий уголок и спокойно умирают. Так же и человек преспокойно гуляет себе без каски прямо под строительными лесами и не испытывает никакого страха смерти, покуда не вспомнит, что смертен в принципе.
Таким образом низвести страх смерти на уровень инстинктов было бы неправомерно. Страх рождается там, где есть мысль о смерти, есть понимание собственной конечности, ограниченности во времени. И здесь мы возьмем на себя смелость утверждать, что страх смерти непосредственно связан с переживанием человеком себя как существующего во времени.
«Я мыслю, следовательно — существую», т.е. прекращение процесса мышления и есть смерть, причем прекращения не временного, как сон или обморок, но с разрушением носителя моего личного сознания - моего тела. А, как мы уже сказали, система нашего воспитания строилась таким образом, что мы должны целиком и абсолютно отождествлять себя со своим носителем-телом. Процесс мышления, осуществляющийся в нашей голове, быть вынесенным вовне не может, а потому угроза разрушения тела и вызывает в нас такой ужас. Страх перед потерей рассудка не так велик, именно потому, что тело, с которым человек себя отождествляет, в этом случае продолжает функционировать и остается потенциальным носителем уже угасшего интеллекта.
Следующий момент - это непостигаемость смерти в рамках обычной рассудочной деятельности. Известно, что пока мы есть, нет ее, а как она придет, нас не будет. Или иначе говоря: как я могу помыслить - «меня нет»? Раз я это мыслю, я - есть!
И, наконец, еще одна существенная сторона страха смерти. Вспомним, как боится человек потерять какую-то частичку своего опыта, как дорожит он своими архивами, как пишет мемуары. Ведь это тоже часть его «Я». Как дети зачастую отождествляют себя со своими игрушками или предметами гардероба, так взрослые отождествляют себя с багажом духовным. И ужаснет любого мысль о потере этого достояния целиком и навсегда.
Здесь же кроется ответ на хитрый вопрос об асимметричности страха смерти: почему мы испытываем тоску и страх, если думаем о скором будущем после нашей смерти, где нас уже не будет, и не чувствуем ничего подобного, думая о прошлом до нашего рождения, где нас тоже не было? Однонаправленность времени ведет к тому, что после рождения, в процессе социализации человек приобретает(!) не только свое личное прошлое, но и общечеловеческое, а в момент смерти он теряет(!) всякое будущее и выпадает из процесса времени.
Добавить комментарий