Интерпретативный аспект семиотической концепции У.Эко

Наряду с проблемами визуальной коммуникации, вопросы литературы и риторического дискурса, разрабатываемые Эко на протяжении нескольких десятилетий, уже давно получили статус «культовых» для теоретиков постмодерна 1. Однако значение, какое имеет проблематика интерпретации в его теоретических построениях, не умещается в рамки одной лишь философии литературы и позволяет говорить о собственно философском содержании его концепции. В её решении итальянский учёный основывается на понятии «абдуктивного вывода» и «энциклопедической» модели значения. В принципе, Эко выделяет из всех возможных типов абдуктивного вывода три:

1. гипотеза, или излишнее кодирование — когда правило предписывается автоматически или квази-автоматически. Например, в случае с идеальным языком мы имеем автоматическую интерпретацию, однако в естественных языках всегда необходимо некоторое решение со стороны интерпретатора и, соответственно, предположение о прагматическом контексте высказывания.
   
2. недостаточное кодирование — когда правило приходится выбирать из нескольких вероятных альтернатив. Необходимо принять решение о включение или исключении тех или иных элементов значения. Однако всякое подобное решение требует себе подтверждения или эмпирической проверки.
   
3. креативная абдукция — когда нет правила в уже принятом инвентаре гипотез и его необходимо создать. В таком случае имеется мета-уровень, на котором выносятся суждения о существующих объяснениях с целью их заменить новым.
   

Таким образом, если на модели абдуктивного вывода основывается не только понимание конкретного применения слов естественного языка, но и естественных знаков, нет нужды настаивать на обязательном делении семиотики на несовместимые исследования — разница между ними это не отличие слов и симптомов, но различие между семиотикой и наукой (в плане методологии.) Семиотическая достоверность основывается на социальных установлениях. Не следует, однако, забывать, что понимание знаков, будь то знаки языка науки или любые иные знаки, есть интерпретация, а не дедукция.

Критическое рассмотрение понятие «знака», которому Эко посвятил специальное исследование 2, привело к необходимости дополнить классическое определение знака как заместителя (или отношения замещения) критерием интерпретации. Здесь Эко явно принимает понятие «интерпретанта» Пирса, в общем случае означающее, что, понимая знаки, мы узнаём нечто новое о «значении» (в терминологии Фреге), а не просто переводим «смысл» («Непосредственный Объект» Пирса). В этом же заключается и основное отличие семиотики от герменевтики в её рикёровском понимании: семиотика позволяет знать об объекте нечто большее, тогда как герменевтическая интерпретация служит раскрытию иного (вторичного) смысла. В отношении же строгого деления всякой структуры на два автономных континуума, о котором писал Ельмслев, то его следует заменить понятием единого континуума, который в терминах Пирса можно было бы обозначить как «Динамический Объект». Всякая культура накладывает на этот континуум «форму содержания», разделяя его на отдельные элементы, которые преобразуются в последовательности на основе различных моделей вывода. Субстанция планов выражения и содержания может как быть одной и той же, так и отличной, однако, как и в глоссематике, форма имеет решающее значение для функционирования системы. Реальность Пирса (Динамический Объект), познание которой сообщество учёных не может не приближать к завершению, Эко интерпретирует как «мир», или единый континуум — единый для всякой культуры (формы содержания). Человек уже более не «Субъект», и даже не субъект, а то, чем делает его «форма мира, произведённая знаками.» Нет семиозиса без человека, однако мы опознаём себя в качестве таковых только на карте, размеченной системами обозначения и коммуникативными процессами. Человек сам есть процесс и результат интерпретации, окончание которого теряется где-то в области «неструктурируемого отсутствия.» Тождество языка и мира, нашедшее прибежище в лингвистическом знаке (эквиваленции) и протокольных предложениях логического позитивизма, заменяется тождеством языка и человека, как это было у Пирса и Ельмслева 3. Об универсуме значений как об «энциклопедии» Эко писал неоднократно, начиная с «Теории семиотики». В самом общем виде можно сказать, что он стремился ввести теорию референции в семиотические рамки. Основным понятием становится пирсовский «интерпретант», хотя это и означает скорее использование некоторых категорий, предложенных Пирсом, и их включение в современные семиотические дискуссии. Сохраняя деление общей теории семиотики на «теорию кодов» и «теорию знакопроизводства» 4, применение данного понятия также получает взаимодополняющие интерпретации. Это позволяет увидеть ещё одно ограничение на сферу семиотики: отличие «условий обозначения» и «условий истинности». Референт может быть необходим для создания кода, однако для функционирования последнего в рамках той или иной культуры, как и для описания данного функционирования он не нужен. Даже в случае с «треугольником Фреге», если рассматривать Bedeutung (значение) не как конкретный предмет, а как «класс» предметов, тогда можно отказаться (при анализе кодов) от понятий референта, интенсионала и экстенсионала. Сам Фреге в письме Э. Гуссерлю поясняет этот момент на примере различия имён собственных и имени понятия: «понятие может быть пустым, однако тем самым имя понятия не перестает использоваться в науке» 5. Конечно, нельзя забывать о различных теоретических установках Фреге и Эко. Для последнего всё же важнее не разговор об объективности понятий и предметов, а о действенности культурных конвенций и формате «культурных миров.» Выражение не обязательно должно определяться десигнирующей функцией, главное, что оно денотирует некоторый «культурный смысл». Sinn Фреге — это лишь форма данности последнего. Теперь уже не следует говорить о том, что возможен идеальный случай денотативной референции, когда Sinn полностью определяется своим Bedeutung: именно последний (а точнее, их бесконечная цепочка) в перспективе на будущее и определяет значение знака (в этом Эко, конечно, много ближе Пирсу и его пониманию «бесконечного семиозиса» как «бесконечной цепи интерпретантов».) Отказ от понятия референта поднимает вновь проблему соответствия слов и вещей. Эко пишет, что «общество развивается не на основе вещей, но на основе культурных «единиц», которые универсум коммуникации пустил в обращение вместо вещей» 6. Интерпретант гарантирует знаковый характер отношения между А и Б даже в отсутствие интерпретатора (и, соответственно, его чувственности и рассудка.) Язык предстает как самоинтерпретирующаяся система, стремление к постоянному уточнению смысла. Фреге был вынужден заниматься проблемами естественного языка именно в силу его неясности, для Пирса же (как и для Эко) эта неясность поддаётся анализу: в терминах семиотики или — в усовершенствованном варианте — в терминах структурной семантики, выявляющей закономерности формы содержания. Более того, только так язык и возможен.

В рамках теории кодов правомернее использовать понятие «репрезентамена» (Пирс) или «знак-функции» (Ельмслев), оставив понятие «знака» для теории знакопроизводства, изучающей способы эффективной коммуникации. В зависимости от точки зрения, интерпретанты делятся на эмоциональные (энергетические) и космологические (природные). В первом случае имеет место изменение привычки, нашего отношения к действию в мире. Здесь именно и следует говорить об «остановке» в процессе интерпретации («окончательная интерпретанта»), что, однако, имеет только методологические следствия для семиотической теории, так как в том, что Пирс называл «состояние верования», Эко видит возможность прорыва к «опыту конкретного»: само действие не может быть интерпретантом, так как ему недостает «общности». Зато ею будет «тип» поведения, само описание всякого действия в мире. Но это уже происходит на уровне культурных конвенций. Пирс в таком случае говорил об «объективном соглашении» со стороны сообщества учёных по поводу конкретных результатов семиозиса. Только благодаря этому и только так мы можем связать «слова» и «вещи». Однако для понимания знаков нам необходимо знать лишь правила системы. Что же это за правила и каков формат этой системы (языка)?

Первым, кто предложил описание «словарной» модели определения (и, соответственно, значения) был Ельмслев. Установив в качестве минимальных элементов плана выражения «фигуры» и указав на их конечное число, он утверждает необходимость проведения подобной же операции на плане содержания, подчиняя анализ всё тому же «эмпирическому правилу». Семантика тогда сможет предоставлять в пользование лингвиста набор правил, подобных правилам синтаксиса, которые позволят объяснить феномены синонимии, подобия, семантических аномалий, и т.д., решив, таким образом, и многие из проблемы логической семантики. Нерешёнными же остаются проблемы интерпретации (т.е. какой смысл приписать фигурам и как?) и практического применения теоретических постулатов глоссематики при изучении конкретных языковых фактов и получения таких «ограниченных», или даже «неограниченных» инвентарей. В принципе, это взаимосвязанные проблемы. В любом случае, словарная модель языка (в виде дерева Порфирия, например) не позволяет давать непротиворечивые и окончательные определения лингвистическим знакам. Definiendum и definies должны быть полностью взаимообратимы. Когда слова естественного языка используются в качестве слов метаязыка, не следует требовать их дальнейшей интерпретации. Однако подобный ригоризм, конечно, не может удовлетворить Эко с его «постулатом интрепретируемости». В рамках словарной модели необходимо либо добавить прагматический уровень, либо начать определять сами «семантические маркеры». Тогда приходится отказаться от идеи «окончательного инвентаря», так как перекрёстные определения маркеров не являются строго иерархизированной системой. «Родо-видовое дерево, дерево субстанций, взрывается пылевым облаком отличительных признаков…неиерархизированной структурой qualia. Словарь становится энциклопедией, потому что он и был лишь замаскированной энциклопедией» 7.

Отвечающая постулату, упомянутому выше, модель есть нечто подобное нецентрированной структуре, лабиринту, которому нет конца, «открытому произведению», ризоме. В то время как словарь либо определяет значения, но ограничен по объёму, либо бесконечен, но и бессмыслен, энциклопедия суть сеть «локальных определений». Подобное положение дел имеет место всегда, когда для интерпретации необходимо «фоновое знание» («предварительное знакомство с объектом» у Пирса.) Компонециональный анализ подобного формата использует понятие интерпретанта в нескольких значениях, из которых основные два — это:

1. значение знакового средства, понятое как культурная единица, выраженная через другие знаки;
   
2. сема (семантический маркер) и семема (различные контекстуальные позиции).
   

Это не означает редукции «всей материальной жизни к ментальным событиям» 8, но отвечает одному из основных тезисов Эко о том, что каждый аспект культуры становится «семантической единицей» (элементом той или иной энциклопедии.) Это не просто означает, что нечто становится «семантической сущностью», поскольку имеет соответствующе означающее, но помимо этого определяет и место структурной семантики в общей семиотике.

Энциклопедия выступает в роли регулятивной гипотезы, которая позволяет участникам разговора на естественном языке выяснить, какой из «локальных словарей» (ибо их можно представить в виде иерархии) необходим для успешной коммуникации. Естественный язык — это гибкая система обозначения, созданная именно для производства текстов. «Универсум семиозиса» — культура как целое, также представима в виде энциклопедии (или лабиринта). Он структурирован как система интерпретантов. Он бесконечен, поскольку включает множество интерпретаций, произведённых различными культурами. Он состоит не только из истинных высказываний, но также и из мета-теоретических, ложных и фантастичных. Всё это говорит лишь об одном — всякое описание конкретной культуры или типов культур в принципе не может быть завершено, однако подобная гипотеза необходима для нужд семиологического анализа. Знание может быть оформленным, однако оно не может быть окончательным. Те или иные признаки слов, которыми мы пользуемся в качестве элементов словаря, суть таковы не по логическим или идеологическим основаниям, но определяются историческим состоянием конкретной культуры.

Подобная текстовая ориентация имеет возможное обоснование и у самого Пирса, для которого интерпретантом может быть не только отдельное слово или высказывание, но и развёрнутый аргумент, развивающий все логические возможности знака. Этим же обусловлено введение данного понятия и в анализ теории знакопроизводства, что приводит к теоретической завершённости семиотической теории, успешно, по мнению Эко, заменяющей понятие знака и традиционные его классификации.

Семиотика вполне независимо приходит к заключению, сходному с позицией Витгенштейна: «универсум естественного языка скорее неформализован и «примитивен», чем того хотелось бы науке с её высоким уровнем формализации» 9, и, следовательно, «теория идеальной компетенции идеального носителя языка, созданная в удалении от исторических и социальных реалий, имеет все шансы быть совершенным формальным конструктом, однако тем её польза и ограничится» 10 В принципе, это можно считать как ответом Ельмслеву и всем «чистым» теоретикам значения, так и отправной точкой собственных теоретических изысканий Эко.