Процессуальный подход к семантике и герменевтика

[9]

Формализация речевой деятельности в полном ее объеме неосуществима, так как в ходе этой деятельности постоянно возникает новая информация и образуются неповторяющиеся семантические единицы — смыслы предложений и слов, зависящие от контекста в широком смысле слова. Динамичность содержания дискурса требует наложения на него системы ограничений многообразия синтаксических и семантических единиц, стандартизации допустимых речепроизведений. Тогда станет возможным выделение инвариантных единиц дискурса (текста), доступных обработке на синтаксическом уровне. Синтаксические модели дискурса описывают его на уровне общих признаков, как это свойственно вообще математическим моделям. Согласно А.Д. Александрову, «…математика — наука о формах и отношениях, взятых в отвлечении от их содержания». Математика работает со своими объектами, не уточняя, к чему конкретно относятся переменные. Этот подход оправдывает себя в естественных науках. Возникает вопрос: в какой мере естественный язык может быть представлен моделями такого типа?

Первым классом функциональных единиц в естественном языке служат индивидные имена — имена вещей, событий. Вторым — имена классов индивидов или предикаты. С [10] введением предикатов связан целый комплекс онтологических проблем, восходящих еще к Платону. За пределами философского рассмотрения удобнее считать предикатные символы не именами каких-то сущностей, а просто функциональными единицами. Хотя, как указывал Куайн, всякий выбор грамматики задает некоторую онтологию, в рамках строго функционального подхода философских дискуссий можно избежать.

Кроме функциональных структурных единиц в состав естественного языка как средства осуществления коммуникации обязательно входят и вспомогательные средства, такие как императивы, кодификаторы, модальности, квантификаторы. Но при подходе к языку лишь как к средству представления знаний главными его элементами будут имена отношений, поэтому те модели, которые служат для выявления структуры языка как средства представления знаний, называют «реляционными». Такие модели обладают богатыми возможностями для выражения самой разнообразной информации, превосходя в этом плане языки логики, например, язык исчисления предикатов. Нередко эти модели также называют языками и говорят о языке фреймов или языке сценариев и т.д. Наиболее распространенными реляционными языками в настоящее время считаются языки фреймового типа.

Традиционная лингвистика ограничивалась изучением синтаксиса. Семантика и прагматика естественного языка ею не изучались специально. Они стали основным предметом изучения семиотики. Она рассматривает семантическое отношение знака и обозначаемого не как бинарное, а как тернарное. Само понятие интерпретации знакового выражения распадается на интенсиональную и экстенсиональную интерпретации, денотат и сигнификат или, иначе говоря, окказиональное и узуальное значения, которые по-разному соотносятся с [11] описываемой предметной ситуацией. Сигнификат, т.е. понятие или концепт, — заключает в себе информацию о всех возможных денотатах определенного класса и также о месте этого класса как целого, как идеального объекта, в универсуме рассуждения. Выбор же конкретного денотата — окказионального — определяется уникальной ситуацией употребления знака. Именно поэтому полное описание значения достижимо лишь в связи с прагматикой — употреблением знака. Контекст по-разному влияет на разные структурные единицы значения. Для дейктических знаков их значение почти полностью определяется контекстом употребления, так как они выполняют в основном функцию указания на денотат, без его характеризации. Напротив, собственные имена, если считать, что они принадлежат языку, практически не зависят от контекста, исключая такие нестандартные ситуации, как использование одного и того же собственного имени для обозначения различных предметов, например, парохода и человека.

Так, имя Теодор Нетте в одно время принадлежало только человеку, в другое — также и пароходу, названному в память об этом человеке.

Вопросы интерпретации — наименее разработанная часть семиотики. Исходное различение — это различение экстенсиональной и интенсиональной интерпретаций. Экстенсиональная интерпретация сводится в простейшем случае к прямому указанию на денотат. Интенсиональная интерпретация есть косвенное указание на денотат посредством признаков класса, к которому тот принадлежит. В логике это называется объемом и содержанием понятия, в семиотике говорят о различных аспектах значения знаков, выражающих понятия. Экстенсионал знака — это класс всех возможных денотатов, к которому отсылает знак. Интенсионал — характеристика концепта или понятия, выраженная через общие [12] свойства всех денотатов и их отношения к другим денотатам или их классам.

Свойства называются интенсионально эквивалентными, если независимо от универсума (но не от системы знания) выполнение одного из них с необходимостью влечет за собой и выполнение другого. Например, в универсуме, состоящем из всевозможных треугольников, выполнение свойства равносторонности для какого-либо треугольника с необходимостью влечет и выполнение свойства равноугольности для этого треугольника. Но в универсуме, состоящем из четырехугольников, подобное отношение двух свойств уже не имеет места.

Отношения между знаком и денотатом, с одной стороны, и знаком и концептом — с другой, попарно неоднозначны. Знак называется «омонимом», если он может отсылать к двум или более различным концептам. Одним из видов омонимии является полисемия: здесь концепты, хотя и различны, но «родственны».

«Синонимия» — тот случай, когда один и тот же денотат служит «точкой пересечения» для отсылок, исходящих из различных знаков. Если же разные знаки имеют один и тот же концепт, синонимия называется абсолютной. Все эти варианты интерпретаций подчеркивают неоднозначность самого понятия интерпретации. Независимость концепта от конкретного контекста нельзя понимать так, что он характеризует одни и те же денотаты в разных универсумах. Смысл текста нельзя представлять себе как алгебраическую сумму смыслов составляющих его единиц, например, предложений, так же как и смысл предложения не есть сумма значений составляющих его слов. Так, каждое предложение кроме явного смысла содержит еще и скрытый, так называемый «подтекст». Пресуппозиция — это совокупность условий, которым необходимо удовлетворить, чтобы оправдать выбор структуры высказывания, реализовать [13] коммуникативную цель, добиться понимания высказывания в его прямом смысле. Всякое предложение несет информацию не только о теме и реме высказывания, но и об условиях, при которых оно уместно (релевантно). Пресуппозиции за рамками логики неуниверсальны и меняются от одного национального языка к другому. «Язык коренится в молчании», т.е. в принятии «по умолчанию» множества значений. Умолчание действует повсеместно на всех уровнях дискурса и в любом фрагменте текста. Оно также контекстно-зависимо. На уровне целого текста умолчание называется «глобальным» и заключается в априорном знании собеседников о структуре текста, не выраженной явным образом. На локальном уровне умолчание обнаруживается в отсутствии непосредственных логических и семантических зависимостей между предложениями, следующими друг за другом, компенсируемом при помощи пресуппозиций. На уровне отдельного предложения умолчание состоит в том, что обычно отсутствует явное указание на ряд аспектов ситуации, описываемой предложением, соотнесенным с нею.

«Интеллектуальность» коммуникации обнаруживается в том, что адресат дополняет информацию полученного сообщения экстралингвистической информацией и согласовывает явно выраженную и принимаемую по умолчанию информацию друг с другом. Лингвисты объясняют феномен «увеличения информации» в коммуникации с помощью понятия пресуппозиции. Но не меньшую роль играют и бессознательные импликации. Пресуппозиции и импликации направлены, по-видимому, в противоположных направлениях от текущего воспринимаемого предложения: пресуппозиции занимают место «до» предложения, а импликации «после». Именно эти аспекты интерпретации предложений и пытаются представить с помощью фреймовых структур.
[14]

«Процессуальная семантика» появилась как попытка установить общность между деятельностью мышления во время производства и понимания текстов и работой компьютеров, и компьютерных программ, использующих естественный язык. Основная гипотеза, положенная в основание процессуальной парадигмы — это гипотеза о существовании далеко идущей аналогии между машинными и психологическими процессами. Общие структуры языка в деталях соответствуют работе сознания, алгоритмам памяти и ограниченностью вычислительных возможностей, свойственных человеку. Формализация языка понимается как часть формализации умственной деятельности. Формализмы, наиболее подходящие для построения теорий мышления и языка, должны быть связаны и со структурами знания, именно теми, которые используются операционными процессами мышления, а также и со структурами процессов использования знания. Ряд главных особенностей тех и других структур зависят от характера распределения конечных возможностей обработки знаний. Символические структуры и процессы играют ведущую роль в формализации мышления. Не существует единой статичной структуры, которая могла бы исчерпывающе представить смысл каждого высказывания. Имеется целый набор динамических структур, которые строятся и модифицируются уже в процессе коммуникации. Наука о мышлении — «когитология» — опирается на два допущения: во-первых, что интеллект может изучаться при помощи материальной знаковой системы, во-вторых, свойства этой системы можно и нужно изучать на таком уровне, на котором абстрагируются от «физических» деталей реализации индивидуальных символов и структур, а также и механизмов, осуществляющих операции с ними. Если цель когитологии — определить природу процессов и механизмов, [15] которыми осуществляется мышление, понимание и восприятие, то цель процессуальной семантики — понять специфические механизмы, связанные с использованием конкретного языка, и то, как те и другие процессы и механизмы взаимодействуют между собой. Символические структуры — это не то, чем является наш обычный язык. И процессы оперирования ими не тождественны коммуникации с помощью обычного языка. Они не копируют ни то, ни другое, но между ними имеются глубокие аналогии. Процессуальный подход к семантике не претендует на новое решение старых проблем гносеологии. Допущение состоит лишь в признании, что символические структуры опираются на опыт, и что существует четко определенный комплекс процессов, оперирующих символами. Некоторые символические структуры соответствуют суждениям относительно объектов опыта, которые представлены входящими в них символами. Некоторые операции с этими структурами порождают новые структуры, которые можно истолковать как рассуждения относительно самих объектов и также суждений об этих последних. Полный набор подобных структур можно назвать «моделью мира», даже если он не претендует на глобальность. Эта модель соответствует «миру» в той степени, в какой процессы построения символических структур на основе опыта и процессы выведения одних структур из других приводят к оправдывающимся на практике предсказаниям. В процессуальной семантике операции над символическими структурами не совпадают с логическими выводами, но приближаются к структурам рассуждений, которые практически используются в повседневном мышлении. Причем используемый набор символических структур не может отождествляться и со знанием, так как они по большей части недоступны осознанию.
[16]

Процессуальная семантика не пользуется противопоставлениями, свойственными философским теориям, между структурами, представляющими знание языка, знание употребления языка, знания о мире, самосознание. Она больше обращает внимание как раз на те моменты, которые присущи всем этим структурам в аспекте приемов репрезентации и преобразования информации. На каждой стадии развертывания семантической теории необходимо решать: какие аспекты процессов обработки информации существенны, а какими на данной стадии следует пренебречь. Главное же — выделить специфический набор способностей, которые составляют «компетенцию» субъекта, использующего язык. Многие из указанных способностей имеют алгоритмическую структуру и применяются в процессе обработки входных данных и информации, извлекаемой из памяти, при алгоритмическом получении выводов и алгоритмическом представлении приобретенного знания при посредстве символических структур. Значит, теория охватывает и «компетенцию», и «употребление», т.е. обычное противопоставление этих аспектов оказывается неоправданным. Ведь, по сути, компетенцию нельзя описать формализмами, не связанными с употреблением языка.

Процессуальная семантика отличается от «теории речевых актов» тем, что она обращается не только к отдельным актам, а ко всем комплексам коммуникативных задач. Отдельный акт оценивается здесь с точки зрения того, как он вписывается в целостную стратегию коммуникации.

Процессуальная семантика отличается по своей установке и от традиционной лингвистической семантики тем, что пытается описать весь комплекс когнитивных процессов, а не только те, что связаны непосредственно с употреблением языка. Конкретное содержание наблюдаемых и воспринимаемых высказываний играет здесь вто- [17] ростепенную роль как нечто вспомогательное, возникающее в ходе осуществления когнитивных целей.

Аналогично, контекст следует описывать в терминах когнитивных структур, а не языкового текста или ситуации, относительно которой формулируется высказывание. Косвенно, при посредстве моделей говорящего и слушающего, описание контекста включает те аспекты, которые обычно именуются языковыми, социальными и прагматическими.

Стратегия процессуального подхода заключается в построении искусственных формальных систем, выполняющих задачу ограниченного понимания языковой деятельности. Такие системы допускают возможность проверки своей адекватности, чтобы показать как достоинства, так и недостатки данной парадигмы.

Выявление специфики философского анализа процессов понимания обнаруживается при соотнесении его с другими: психолингвистическим, этнопсихологическим, лингвистическим, филологическим и т.д. Осознание важности этого отмечено в работах В. фон Гумбольдта, М.М. Бахтина, Р. Барта и многих других. Причем, если Бахтин видел специфику философского подхода к тексту в сравнении с литературоведческим, то другие соотносят философский подход со структурно-лингвистическим или этнопсихолингвистическим, где диалоговая природа текста представлена в иной субъект-объектной структуре. Задача философского подхода — преодоление одномерного понимания субъект-объектных отношений, которое неизбежно укореняется в узкоспециальных штудиях.

Установилось, что независимо от специфики подходов к анализу текста исходят из того, что обретение информацией словесной формы проходит такие этапы: воплощение мысли или образа в текст и трансформация этого содержания в какой-то иной образ или мысль. [18] Текст выступает как конкретизация мысли и, с другой стороны, как абстракция, оживающая лишь в ходе ее освоения воспринимающим субъектом. Текст — как бы граница между конкретизацией посредством воплощения и конкретизацией развоплощением, интерпретацией, пониманием. Поэтому проблема понимания текста возникает в рамках любого узкоспециального подхода и специфических задач исследования языка. Диалоговая природа текста проявляет себя и в узких рамках специального исследования, что вынуждает к отказу от ограничения текста рамками его непосредственного представления. Чем больше мы отождествляем текст с его словесным воплощением, тем меньше мы имеем дело с его подлинным смыслом. Желая постичь его как данность, мы превращаем его в пустую абстракцию. «Событие жизни текста, т.е. его подлинная сущность, всегда развивается на рубеже двух сознаний, двух субъектов» (Бахтин, 1986, с. 301). Будучи формально замкнутым, текст есть открытая система.

Основные парадигмы изучения текста — текст как непосредственно данная модель, к которой применяются математические методы — парадигма структурной лингвистики, информатики, вычислительной семантики. Вторая группа подходов — с психологической направленностью — психолингвистика и этнолингвистика. Далее — комплекс литературоведческих и филологических исследований, наконец, семиотика и герменевтика.

Если сопоставить философский подход с психолингвистическим, то они сближаются наиболее четкой постановкой проблемы понимания. Они учитывают влияние фонового знания на адекватность понимания. Истоки самой психолингвистики следует искать в философии, хотя первоначально психолингвистика и игнорировала социальные факторы коммуникации. Так, еще Г. Штейнталь — ученик В. фон Гумбольдта — существенно транс- [19] формирует взгляды своего учителя, преобразуя вопрос о взаимоотношении языка, духа и бытия в вопрос о соотношении индивидуального интеллекта и индивидуальной речи (Томсен, 1938, с. 122). Он полагает, что постижение сущности языка в полной мере осуществимо в рамках психологии, так как язык есть такая же психологическая категория, как фантазия или воля. С позиций современных психолингвистов лингвистическая единица есть методологический конструкт, который использует лингвист в своем анализе языка (Леонтьев, 1969, с. 9). Если Ф. де Соссюр считал, что язык существует в виде совокупности отпечатков в мозгу, подобно словарю, то А.А. Леонтьев сомневается в возможности поэлементного отображения единиц языка в мозгу. Речь может идти лишь о взаимоотношении двух множеств без однозначного соответствия между их элементами. Причем, к этому выводу психолингвистика приходит не спекулятивным, а экспериментальным путем. Еще Э. Сепир отмечал, что осознавая смысл слов и предложений, носитель языка может не усматривать смысла в корневых или грамматических элементах (Сепир, 1934, с. 27). В общем, речь идет о проблеме психологической реальности или ирреальности лингвистических единиц. Обозначив эту проблему, психолингвистика допускает, что единицы могут не иметь психологической реальности, если они не являются оперативными, если не могут быть декодированы. Решение вопроса находится путем выхода к исследованию социального фона языковой деятельности. Если психолингвистика считает неосмысленность лингвистической единицы симптомом отсутствия такой единицы, то семиотика, в лице Р. Барта, считает иначе (Барт, 1975, с. 99). Этнопсихолингвистика исторически противостояла структурализму, изучавшему язык «в себе и для себя». Р. Барт, начав как структуралист, преодолел в [20] конце концов его рамки и пришел к семиотике литературы. Э. Сепир предсказал, что лингвисты вынуждены будут, — чем дальше, тем больше, — интересоваться антропологическими и социологическими факторами, которые вторгаются в сферу языка. Вопрос о влиянии фоновых знаний — насколько их можно считать лингвистически релевантными, как они хранятся в индивидуальном сознании и каким путем встраиваются в речепорождение и понимание — это вопрос, выводящий в круг проблем семиотики и герменевтики. В. фон Гумбольдта считают одним из основоположников и этнолингвистики, и герменевтики. В последнем случае он осознавал необходимость выхода в анализе языка к высшим философским обобщениям.

Р. Барт предпринял попытку перейти от изучения непосредственно осознаваемых и используемых людьми семиотических систем к таким, которые не осознаются, но тем не менее используются и оказывают на людей воздействие. Это — попытка изучить методами семиотики «коллективное бессознательное». Согласно Барту, поэт, пытаясь постичь трансцендентное, вкладывает в знаки не социально созданный и потому относительный смысл, а подлинный смысл бытия. В результате возникает некий квазиязык, в котором якобы лишенные человеческого смысла знаки призваны передать трансцендентные смыслы. Это — полярная крайность по отношению к языку формализованному, математическому. Математика — язык со слабо фиксированной семантикой, открывающей простор для всевозможных интерпретаций своих знаковых моделей. Этим объясняется почти неограниченная и загадочная применимость математики в познании. Но современная поэтика, считает Р. Барт, избегая однозначности и стремясь к деконструкции единиц своего языка, деконструирует и то целое, которое создается из этих единиц. При этом не только [21] не фиксируется трансцендентное содержание, инвариантное для всех, но наоборот, допускается полный произвол в интерпретации любого текста. Эта тенденция усматривается и в современном театре, где ставятся пьесы, текст которых можно произвольно менять от постановки к постановке и даже по ходу спектакля, так что и сами актеры, а не только зрители, не знают, чем закончится та или иная сцена, не говоря уже о целой пьесе.

Проведенный анализ языков математики и поэтики показывает, что семиотика может ставить проблемы понимания текста независимо от его специфичности и выходить на уровень единства человеческого познания, что является уже уровнем философской герменевтики.

Методологи и философы науки, начиная с Декарта и Галилея и до Карнапа, считали своей задачей создание универсального языка по образцу алгебры. Они не замечали, что сам язык алгебры, как и любой иной, есть исторический продукт. Поэтому проблема поиска инвариантов и универсалий человеческого знания выводит нас в область истории и философии науки и культуры. Так, для герменевтики исходным моментом является признание первичности исторической коммуникации, традиции или «действенно-исторического сознания», по Гадамеру, которое выступает как субъект и одновременно как объект понимания. Переломным моментом в развитии герменевтики был конец XVIII века, когда она стала опираться на филологию как историческую науку. Герменевтика как наука, не растворяющаяся в прикладных задачах библеистики и т.п. возникает, когда проблема понимания осознается во всей своей общности, а понятие коммуникации и диалога осмысливается как фундаментальное (Диалог…, 1989, с. 7). Прежде всего текст, — это в генезисе, — связь между репликами виртуальных диспутантов. Если сравнить психолингвистический подход с герменевтическим, то [22] первый предполагает, что наличие смысла обусловливает диалог, второй, что именно диалогичность и порождает смысл. Философский уровень постановки связывает диалогичность текста с историческим диалогом культур или традиций или, по выражению Библера, имеет место не «логика диалога, а диалог (различных) логик». В наше время благодаря компьютеру создана новая информационная среда, отличающаяся высокой степенью динамичности и диалогичности. Общение с компьютером воспроизводит структуру «герменевтического круга», обнаруженную Ф. Шлейермахером в работе историка или филолога с историческими или литературными памятниками. Процесс понимания текста есть в то же время и процесс «самопонимания» исследователем самого себя.

Литература

1. Барт Р. Основы семиотики // Структурализм «за» и «против». М.: Прогресс, 1975.
   
2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1986.
   
3. Диалог и коммуникация — философские проблемы. Материалы дискуссии // Вопросы философии. 1989. № 7.
   
4. Леонтьев А.А. Психолингвистические единицы и порождение речевого высказывания. М.: Наука, 1969.
   
5. Томсен В. История языкознания конца XIX века. М., 1938.
   
6. Сепир Э. Язык. М., 1934.