Когда-то слова Ницше о том, что «Бог умер» воспринимались как потрясение основ. Спустя столетие, Фуко заявил о смерти уже человека, и это было воспринято.
Результаты прохождения столетней дистанции от одного высказывания до другого неутешительны. П.П. Пазолини как-то сказал: «Никакой фашистский централизм не способен достичь тех результатов, каких достиг централизм общества потребления», а [76] американский мыслитель Ихаб Хассан пишет о том, что современный западный человек обитает как бы в «комфортабельном концлагере».
Одинокий эгоцентрик, заброшенный и заблудший в дискретном, хаотичном, холодном, в бесцельности своей, мире, зажатом в рамки картезианской прямолинейности, упорядоченности, единичности, — таков современный человек постиндустриального общества.
Известно, что с приходом на историческую и культурную арену картезианства, европейский субъект, утерявший свое центральное место во Вселенной, сжавшийся до пределов микроскопической букашки, выкинутый в Немоту Бесконечного тотального пространства Природы, повел себя образом, муравья отнюдь недостойным.
Отныне человек полагался лишь на самого себя, все более и более отдаваясь во власть Рацио, втискивая мир в понятную, удобную, разумную ньютоно-картезианскую модель мира, которая с каждым десятилетием «вычеркивала» из своего поля зрения все, что не вписывалось в механистическую картину. Все, чем не овладевал рассудок, что не поддавалось тотальному и сухому отчету, контролю, не укладывалось в заранее заготовленные ячейки-схемы, — либо описывалось, либо игнорировалось, изгонялось, либо декоратировалось.
Видение это не стояло на месте, неустанно развивалось, получив свой предел в конце ХХ века. Это видение нам представляется справедливым охарактеризовать как одноглазое зрение, где второй глаз органически присутствует, но все время закрыт, находясь под постоянным контролем, образуя монокулярное видение.
Что же находится вне его поля зрения, что объявлено им несуществующим? Все то, что веками носило такие имена как Вечное, Единое, Целое, Прекрасное, Абсолютное, Бесконечное, Подлинное, Вездесущее, Бессмертное, что называлось Бог, Бытие, Сущность, Ничто, Пустота, Дао, Все, Основа, Смысл, Начало, Истина, Универсум, Мировой Дух, Первопричина, Центр, словом то, что сегодня назвали бы Главным Означаемым.
Общество, вооруженное подобным «монокулярным видением», отменившее, объявив их несущественными (в пределе проекта — несуществующими) подобные «слова», неминуемо должно было создать новый а) социум, б) культуру и идеологию, в) человека.
На пороге ХХI века этот проект дошел до предела, и, когда «все запреты были сняты», «система преодолела свою цель» и «все были освобождены» (Бодрийяр), общество это столкнулось с проблемой [77] иерархичности, дарующей вертикальное его измерение, которое, как известно, порождает барьеры, которые необходимо преодолевать с его фаустовски-прометеевским комплексом агрессора-оккупанта-покорителя. Но границ больше нет. Они стерты. И общество горизонтов и возможностей погружается в скуку и апатию. Преодоление ищет барьеры, которых нет.
Парадокс и в том, что это общество делает человека рабом свободы и идея свободной, суверенной личности может быть не менее тоталитарна. Об этом хорошо сказано у А. Якимовича в статье «Пансион мадам Гайар или безумие разума»: «Западная демократия устраняет из жизни людей прямое насилие над волей личности. Новый мир провозглашает Свободу, Разум и Закон — и все это для всех, и взаправду, а не для обмана. Однако же, как ни странно, сумма репрессивности в этом обществе не уменьшается. Демократическое общество, с его рыночным фундаментом, создает скрытые и косвенные формы насилия. Его не заставляют делать то, чего он не хочет. Он делает, что хочет. А хочет он того, что требуется. (курсив мой — Л.В.) Он уже над своим «я» не властен. Человек отчужден уже не только от продуктов своего труда, как утверждал Маркс, но и от собственного сознания». И далее: «Власть над человеком превращается из внешней во внутреннюю (курсив мой — Л.В.) и где манипулирование сознанием создает миллионы благополучных «зомби», по которым никак не скажешь, что они несчастны или несвободны». Так свобода оборачивается репрессивностью.
Конечно же, это не былая репрессивность тоталитарных режимов, но трагизм ситуации в том, что подобная «свобода» полностью отменяет проблему выбора, что для ситуации со свободой начисто отменяет само понятие. Как сказано у С. Ениколопова в работе «Апология индивидуального времени»: «Свобода может осуществляться лишь в ситуации реального наличия своей противоположности, в ситуации реальной угрозы ее утраты». Вне этой ситуации, лишенная своего партнера — двойника (т. е. зеркала) свобода сталкивается с острой проблемой идентификации, и в этой ситуации можно ставить вопрос о самой возможности свободы, факте ее существования, ее отсутствия (в пределе проекта — смерти). При ближайшем рассмотрении все ценности западной демократии в современном посткапиталистическом обществе заставляют думать в них [78] как о пустых красивых этикетках, фантиках, обертках, разворачивая которые, представляется пустота. Это означающие без означаемых.
Власть (в лице масс-медиа) предлагает на выбор набор идентичностей, но выбор этот как бы снимается, откладывается (в пределе проекта — отменяется сам собой, ускользая от нас и оставляя, делая актуальным вопрос не о выборе, а о тотальном программировании и навязывании рецептов индивидуальности).
Личность горизонтализируется, деперсонализируется, развоплощается, становясь потоком аутичных (в пределе депрессивных импульсов (вспышек) кратносрочных желаний, которые тут же сублимирует в виде товарного обмена, обращение этой энергии в денежную массу). Потребительский рай цивилизации за факт своего вечного присутствия вокруг-рядом-в нас берет плату и, пользуясь его благами, личность расплачивается кризисом идентичности и комуникации (с внутренним и внешним миром).
Все это позволило одному из столпов современной мысли Ж. Лакану говорить о современном человеке как о «дивиде» — разорванном, хаотичном, смятенном и не тождественным самому себе, а американские философы Т. Хеллер и Д. Уэлберн признать факт что он превратился в «главное идеологическое орудие незаконнорожденной масскультуры», которая затушевывает чувство бессвязности, непоследовательности, расторженности.
Это состояние О. Пас назвал «общей неспособностью слиться с потоком жизни». Когда Бытие превращается в быт, который своей всепоглощающей тоской сковывает все творческое, продуктивное, живое. Это состояние можно определить как окончательный переход от «Homo organicus» к «Homo constructus». Этот тип человека представляется нам завершенным типом раба, т. к. заклинаемый словами о свободе, демократии, выборе, правах, он являет миру тип раба, который перестал понимать, что он раб. А раб, не ведающий, что он раб — самый страшный раб, т. к. у него отсутствует возможность стать не рабом.
Жизнь превращается в экзистенциальное прозябание, в имитацию существования, т. к. жизнь — это когда что-то происходит, случается, преодолевая преграды и барьеры, придавая жизни драматизм и осмысленность, даруя цель нашим поступкам и существованию.
[79]
Произведя «размагичивание мира», человек неминуемо утерял при этом магнит, притягивающий его «Я» к Абсолютному, к Реальному и в конечном итоге к самой жизни.
Этот второй глаз, это метаизмерение позволяло жизни пребывать в русле Трагедии, это давало ей (жизни) драматизм, содержание, наполняло смыслом.
Трагедия всегда была Зеркалом, от которого человек отталкивался и пытался выстроить свое Существование. Это было другое — радости, необходимые тень, фон, вне которого она исчезает, стирается.
Горизонтальная культура «всего» ввергает нас в тоску прозябания на площади перманентного праздника, который всегда с тобой, но не в тебе. На улицы, где масс-медиа неустанно развоплощают и конструируют твою идентичность, на пустыри, где идет неусыпная, безостановочная бомбардировка образами без образа, обертками без содержимых, и их переизбыток только усиливает тоску и невозможность иного. А иное возможно.
Выход из создавшейся ситуации нам представляется очевидным: задача состоит в том, чтобы западная Личность была в состоянии выйти из тотального поля конструктообразов (взорвать его), вырвавшись за его пределы, неизбежно расширяя тем самым внутреннее пространство «я».
Стать «Homo organicus» из “Homo constructus”. Вернуть себе «бинокулярное видение».
Однако решение данной задачи неизбежно сталкивается с массой проблем. С каждым годом Власть все более и более оттачивала «техники влияния», в целях обеспечения абсолютной своей самодостаточности. Ядро Мифа современного посткапиталистического общества чрезвычайно пластично, и, обладая огромным запасом адаптационности, оно неизбежно приспосабливалось включать в поле своего влияния самые, казалось бы, опасные для его идентичности стратегии.
Как писал А. Якимович: «Власть инстинктивно избегает мифов и дискурсов, повествующих о распаде или разорванности. Картина мира без дыр и зияний — вот, что нужно власти» и далее констатирует: «Дискретность враждебна принципу Власти».
Что же в состоянии внести эту дискретность в единое поле Мифа, какие силы способны перекомпановать его звенья, его логоцентричную картину мира?
[80]
На наш взгляд это то, что мы называем Атакующей Стратегией (в дальнейшем — АС). Именно они способны дать принципиально новую картину мира, выводя современного Субъекта за границы современного западного Мифа (сформированного, поддерживаемого и контролируемого Властью). Именно АС способствуют отстранению, выходу из его поля и осознанию себя как конструкта, объекта манипуляций, отчужденного, устраненного от Бытия. Нам также кажется очевидным, что единственная сфера человеческой деятельности, способная успешно применять АС — это Искуство, по причине того, что все прочие сферы слишком «вписаны» в систему, прекрасно приняв ее правила игры и с ними уживаясь.
Стоит уточнить, что речь здесь не идет о банальном эпатаже, заботящимся лишь о декоративном эффекте и готовым на получение дивидендов от общества за свое «неправильное» поведение, для которого это поведение является самоцелью и, как правило, предельно идеологично.
Современный Художник — вне идеологии — он никуда не зовет, не призывает. Он лишь показывает возможность лицезреть новое (а на самом деле забытые) пласты Бытия, срывая покровы с прежних устоявшихся установок видения мира.
Если кратко, то то, чему способствует АС — это помочь проделать Путь индивиду от Профанному к Сакральному.
Однако открыть мир Сакрального в современном обществе крайне затруднительно, тем более, что, как пишет Ю. Кристева, искусство сегодня «потеряло уверенность в том, что оно — это краеугольный камень <…> нас захлестнула культура-представление, культура-увеселение». Французская исследовательница (и мы с ней полностью согласны) говорит о том, что сегодня нужно «не искусство-шоу или искусство-информация, конвенциональные, сервильные и поощряемые масс-медиа, но именно искусство-бунт».
Агрессия, Удар, Бунт, Взрыв, Шок, Насилие, — вот способы применения АС в действительности.
Все, что вызывает Отвращение, Ужас, Боль, Страдание, Отчаяние, Крик — все, что хаотично, алогично, брутально, раздражительно, провокативно, опасно, маргинально, предельно, абсурдно, погранично, уродливо, конвульсивно, чудовищно, безобразно. Все, что низменно, грязно, мерзко, кошмарно, нервозно, шизофренично, иррационально, то сегодня, как это не прискорбно, только и плодотворно. [81] Это своеобразная апофатика. Утверждение прекрасного через его отрицание. Только это способно перекомпоновать западный Миф, только к этому еще он не полностью адаптирован.
Как писала в своей книге «Православие и постмодернизм» Т. Горичева, в настоящем «освежающе действует лишь отвратительное и монструозное. Сегодня только отвращение имеет силу <…>, единственный источник красоты сегодня — уродство».
Только этот опыт, даруемый АС, и «способен, — по словам Ю. Кристевой, — быть может, сохранить нашу внутреннюю жизнь, психологическое пространство, называемое душой, — этот скрытый лик прекрасного». Поэтому будущее — за художниками использующими АС с целью погружения нас в опыт-предел, транс, пограничную ситуацию, холотропное состояние (по С. Грофу), чтобы пробудить в нас Сакральное, очнувшись от сна, остаться один на один с лицом Бытия.
Добавить комментарий