Вечная проблема человека повторяется в каждую эпоху по-своему. Сегодня она стоит настолько радикально, что философы заявляют о смерти человека. Аргументов в пользу этого тезиса немало. Прежде всего указывают на теоретические трудности, которые привели к обесцениванию классической идеи человека. Он определялся как разумное и моральное существо, однако кризис гуманизма привел к необходимости пересмотра набора традиционных добродетелей. Многие сомневаются в том, что понятие сущности применимо к человеку, и ищут его основу в существовании. Однако как вечное реализуется в истории, так и человек исполняет свою сущность в процессе существования. Этот диалектический процесс не ограничивается достижением меры, гармонии противоположных понятий абсолютного и относительного, объективного и субъективного, индивидуального и коллективного.
Жизнь — это не «исчисление понятий», но было бы односторонне определить ее как переживание, как эмоционально-ценностное отношение к миру. Наш разум в значительной степени ангажирован наукой и техникой, которые, будучи его созданиями, придуманными для облегчения труда, постепенно покорили своего создателя и теперь диктуют, какие потребности и способности он должен развивать. Человек всегда стремился иметь крышу над головой, он обживал мир как свою «ойкумену»: создавал семью, строил дом, защищал границы страны как свои стены, ибо они объединяли его с другими. Планирование и строительство нового искусственного мира задумывалось по модели рая. Однако на деле утопии привели к созданию такой сферы, которая становилась, с одной стороны, слишком большой, а с другой стороны, все более тесной. Сегодня наша цивилизация чаще сравнивается с другим архитектурным проектом, который столь же вечен, как и первый. Придуманный как место для интернированных предателей божественного блага, ад во многом является следствием католической теологии, в которой «царство божие» обретало все более и более [6] абстрактный характер и уже не согревало души человека. Если ад оказался конструкцией разума, то может быть рай — это мечта души или сердца, место, задуманное людьми для воплощения изначального желания жить вместе? Однако разделение человека на духовное и телесное, рациональное и эмоциональное на разум и сердце является слишком упрощенным. На самом деле одно оказывается обратной стороной другого: внутреннее повторяет внешнее, и наоборот.
Это «открытие» по-настоящему тревожно. Мы уже свыклись с критикой разума, хотя именно он нуждается сегодня в защите. Но наиболее трудно и тяжело согласиться с тем, что мы не можем доверять своим переживаниям. Нам кажется, что наше сердце или душа принадлежат нам, и мы доверяем их голосу — своим желаниям, чувствам, переживаниям. Неужели они, как и разум, являются продуктами цивилизации, образования, привычки к тому, что нас окружает. Но если мы желаем именно того, что нам предлагает в качестве продуктов потребления наша адская сфера, то сердечное чувство обманывает нас так же, как и идеология разума. Если ни снаружи, ни внутри уже нет никаких авторитетов кроме насилия, если наши законы, как и стены наших домов, уже не соединяют, а разделяют нас, то, может быть, генеалогические силы истории — труд, власть коммуникация, — так сказать, молча и анонимно делают свое дело? То, что кажется нам жизнью в аду, отчуждением, нигилизмом, обесчеловечиванием, не является ли нашим воспитателем и учителем? Но после того, как мы усомнились в сердце и разуме, было бы опрометчиво доверять истории. Ведь в ней, как считал наш классик, как правило, случается то, чего никто не хотел. Стало быть, силы истории нам тоже неподвластны. После разрыва с бытием, смерти Бога, поле критики рациональности и, наконец, разочарования в духовности, которая тоже оказалась сценой власти, т.е. после «смерти человека», пришел черед критики исторического чувства и самой воли к власти как последнего оплота самости.
Что же такое человек? Неужели так сложно определиться в этом вопросе? В конце концов ощущение, что все кругом друг друга обманывают, столь же по-детски наивно, как и оптимистическая вера в разум. Вопрос о том, что такое человек и каково его место в бытии, конституирует философскую антропологию. Однако, надо признать, ответы философии на этот вопрос мало способствовали реальному росту человеческого в человеке. Ницше даже упрекал философию и религию за то, что культивируемые ими духовные ценности ведут к деградации жизни. Наоборот успехи конкретных наук открывают новые перспективы преобразования человека. Можно констатировать, что если философия и религия уже более двух [7] тысячелетий безуспешно пытаются сделать его выше и лучше, то современная генетика, кажется, позволяет реализовать более эффективный проект выведения новой породы человека с необходимыми для стабильного существования социума качествами. Как говорил Достоевский устами своего героя: слишком широк человек, надо его сузить! Однако до сих пор попытки обуздать его не только моралистами, но и социальными технологами были безуспешными. Он оставался свободным, через самого себя перехлестывающим существом. В конце концов даже если он не восставал, как Ницше, против запретительной морали, то достигал свободы от нее на пути бессознательного. Как советовал Лакан, не уступай в своем желании! Жить с фантазмами, конечно, тяжело, но без них было бы еще хуже. Генетика же позволяет отделаться от них радикальным образом. Вопрос в том, что она даст взамен: покой и счастье? Но на этом пути ждет новое испытание — чудовищная скука, ради бегства от которой человек совершал подчас самые безрассудные действия. Конечно, можно удалить гены, вызывающие скуку, но опять вопрос: что останется, и кто, вообще говоря, вправе решать, какой геном является «нормальным»? Неразбериха с пониманием человека в теоретической плоскости сопровождается с деградацией человеческого в сфере жизни. Мы часто успокаивали себя тем, что, встав на цивилизационный путь развития, можно избавиться от невежества и дикости. Однако цена оказывается столь велика, что сегодня вновь популярна поднятая еще Руссо тема: способствует ли прогресс улучшению нравов? Иногда история рассматривается как борьба культуры и варварства. Но эксцессы невыводимы из нашего «ужасного» прошлого. На самом деле те формы зла, с которыми мы сталкиваемся сегодня, не идут от дремавших десятилетия вирусов, а являются следствиями социальных, экономических и информационных структур современности, которые сами оказываются возбудителями болезней, против которых они якобы направлены.
Поскольку человек не добр и не зол от природы, а является продуктом цивилизации, авторы сборника поставили перед собой задачу анализа социальных и коммуникативных структур, медиумом которых является человек. Не считая, что зло изначально заложено в человека, мы не взваливаем на наших предков ответственность за то, что творим сами. Более того, мы вынуждены признать, что при сравнении прошлого и настоящего проигрывают наши современники. Если беспристрастно вглядеться в изображение нашей жизни на экранах ТВ, то придется признать, что это мы, а не наши предки, являемся самыми настоящими варварами. Во всяком случае, их поведение было ограничено гораздо большим числом как предписаний и традиций, так и внутренних самоограничений, благодаря которым [8] они оказались способными не только к строительству крупных и сильных государств, но и к несению тягот частной жизни. Ставка на индивидуализм, автономию и независимость привела к тому, что мы утрачиваем способность жить вместе с другими. Мало кто готов не только жертвовать своим ради общего, но и поступиться индивидуальным комфортом ради создания семьи и воспитания детей.
После «смерти бога» мы уверовали в свою непогрешимость. Мы гораздо меньше, чем наши предки, говорим о собственном несовершенстве. Они признавали, что самое ужасное на свете — это человек, если он безместен. Разрушение, стремительная деградация жизненного мира объясняет растущую, вопреки надеждам на прогресс, бестиализацию человека. Он не одинок, а вписан в окружающую среду, которая определяет (цивилизует или ожесточает) его поведение и формы жизни. Сегодня сфера обитания человека подверглась разрушительной деструкции. Благодаря успехам техники мы живем в такой искусственной среде, которая, может быть, является более комфортабельной, но в ней отсутствуют душевность.
Открытие Коперника сорвало крышу над головой, выбросило человека в пустое безжизненное пространство. Сегодня в эпоху глобализации мы все ощущаем смутное беспокойство, которое чем-то напоминает ужас Паскаля перед холодной бесконечностью Вселенной. Мы чувствуем себя беззащитными, несмотря на железные двери в квартире. Напротив, наши предки чувствовали себя на этой земле гораздо более уверенно. Их мир представлял собой ограниченное, обжитое пространство, в котором находилось место другому. Мы же, провозглашая свободу, нетерпимы к чужому и воспринимаем все отклоняющееся от «нормального» крайне враждебно. Так парадоксальным образом индивидуализм сочетается с массовым обществом, а борьба за национальную автономию с глобализацией.
Наиболее серьезные опасения вызывает наша экономика. Именно поэтому ее анализу уделяется столь много места в предлагаемом сборнике. В чем причина столь пристального внимания к ней со стороны философов: что заставило небожителей снизойти до анализа столь банальных мелочей, какими являются с точки зрения вечности экономические вопросы? На поверхности жизнь выглядит просто блестяще. Великолепие наших магазинов напоминает о земном рае. Смущает, что продаваемые товары в основном импортные, но кто нынче в мире носит одежду и ест пищу, произведенную в родной стране? Мы давно стали космополитами. Мы не только одеваемся и питаемся тем, что производится за рубежом, но и читаем, слушаем, смотрим абсолютно стандартную продукцию. Информация, [9] искусство и культура — все охвачено процессом обмена и циркуляции по аналогии с обращением капитала.
Инвестиции в культуру приносят весьма весомую прибыль. Капитал оживил производство как материальных, так и символических ценностей. Выглядит парадоксальным снижение человеческого значения всех этих красиво упакованных и широко рекламируемых благ. Ведь реклама навязывает нам не просто товары, а образ жизни. Но так ли уж нужно все, что рекламируется и навязывается нам в качестве стандарта потребления. Цена, которую приходится платить, является непомерно высокой. Проблема даже не в том, что не все могут вести тот образ жизни, который пропагандируют масс-медиа. По настоящему тревожным является не то, что биосфера не выдержит давления производства. Наверное, на наш век ресурсов Земли хватит, а дальше ученые что-нибудь придумают. Проблема в том, что наши мысли работают в неверном направлении. Потребители культивируют искусственные желания, а производители их удовлетворяют. При этом производство желаний и производство товаров настолько синхронизировано, что сами понятия потребительской и меновой стоимости стали неразличимыми. Как финансовый капитал оторвался от производства и цена национальной валюты не зависит от производительности труда в стране, так и товары удовлетворяют не естественные, а искусственные, культивируемые самим рынком желания. Производство стало чем-то «неестественным». Вместо того чтобы удовлетворять человеческие потребности, оно само превращается в производство желаний. Конечно, все еще нужно ковать железо, строить дома и дороги, но посмотрите, что делает и чем занимается «цвет нации». Исчезает не только патриотизм, но и трудолюбие. Хуже того, мы стоим на грани вырождения.
Если посмотреть на предков в свете наших достижений, то они выглядят примитивными варварами. Нам вообще не понять, как они проводили длинные темные вечера без телевизора. Если бы его отключили сегодня, то половина наших сограждан сошла бы с ума от скуки. И все-таки в свете наших проблем жизнь предков достойна подражания. Прежде всего их экономика была, как мы мечтали на заре «перестройки», действительно «экономной». Они производили столько, сколько потребляли и, как правило, всегда чувствовали голод и нехватку, а также вынуждены были экономить. При этом они создали настолько впечатляющую культуру гостеприимства, которая даже для нас, живущих в несоизмеримо более благоприятных условиях, выглядит как недостижимая. Необходимо переосмыслить противоположность экономии и растраты, как она понимается сегодня. Тот, кто экономит каждую копейку, на самом деле растрачивает [10] свою жизнь, т.е. самое дорогое, и наоборот, тот, кто щедро делится продуктами своего труда с другими, получает в ответ нечто большее, а именно — дружбу и ответный дар.
Античное определение человека как политического животного акцентирует то обстоятельство, что человек отличается от других животных прежде всего тем, что ведет общую жизнь с другими. Что означает здесь предикат «политическое»? Он указывает на то, что с самого начала человек живет не один, а вместе с другими. Сегодня трудно представить себе тот способ единения людей, о котором говорил Аристотель. С точки зрения индивидуализма общество вторично, оно возникает как продукт общественного договора. Напротив, утверждение Аристотеля, что люди живут обществом по природе, в корне отличается от теории Гоббса, у которого утрачена догадка о нередуцируемости человеческой общности, и недооценивается роль сильных взаимосвязей в антропологическом исследовании. Отсюда либеральные политики вообще не понимают, что за «дело» заставляет индивидов жить сообща, что за априорное стремление тянет живые существа друг к другу? Все первичные культурные единства могут быть поняты как самовоспроизводящиеся морфогенетические процессы. Из большого числа тех или иных кланов и первобытных орд лишь немногие достигли того состояния, которое называется «народом» — единством макросферного уровня, и тем более полисной или даже имперской формы, которую вслед за Шпенглером и Тойнби можно назвать «миром». Они были сильны не только дисциплинарными и организационными мерами, но и человеческой солидарностью.
В связи с этим авторы дискутируют о природе национального государства и пытаются предвидеть его судьбу. С одной стороны, процесс демократизации направлен на усиление гражданского общества и уменьшение роли государства. С другой стороны, российская история полна примерами того, как вслед за ослаблением центральной власти следовал и упадок экономики. На эту «диалектику» накладывается другая: с одной стороны, процессы глобализации ломают границы национальных государств, с другой стороны, мир снова поляризуется и возникает нечто похожее на «римские империи», которые в прошлом пытались строить в Европе и в России. Не окажется ли американская демократия новым мировым жандармом, а Европа четвертым рейхом? Не следует забывать о том, что вслед за падением одних стен возникают другие. Так сегодня сложились новые различия между странами, которые могут быть преодолены только после тщательного изучения. Трудность состоит в том, что эти различия не всегда улавливаются в геополитических терминах. Сегодня «большая [11] политика» делается в пространстве культуры. Исходя из той значимости, которую в наше время приобретает символический культурный капитал, авторы сборника стремились на практике показать, что культурный обмен идеями снимает противоречие капиталистической экономики, на которое указывал Маркс. Истина не принадлежит никому, и чем большее число людей ее присваивает, тем выше ее ценность. Пока политики и предприниматели России и Грузии ведут сложный диалог в поисках баланса, российская и грузинская интеллигенция должна сохранять и развивать каналы межкультурной коммуникации, благодаря которым возможен обмен идеями, культурными ценностями, людьми и товарами.
Добавить комментарий