Социальная коммуникация, подобно всем процессам, протекающим в обществе, обладает определенной ритмической структурой. Не вызывает сомнений тот факт, что ритм общения, разворачивающегося на уровне общества, исключительно сложен, полифоничен — [126] если вслушиваться в шумы и шорохи, задающие темповую основу общесоциальных коммуникативных процессов, то всегда можно уловить причудливые построения, то будто стремящиеся вверх, нагнетая колоссальное напряжение громоздящихся друг на друга раскатов и дробей, то словно разливающиеся по горизонтальной поверхности, теряющие всякую динамику, являя слуху только шелест и перестук малых ритмических форм. Всеобъемлющий анализ ритмического элемента социальной коммуникации не входит сейчас в наши задачи — такая цель по плечу лишь крупной научной разработке. Но выявить некие ключевые моменты, сущностные узлы в ткани социального общения можно уже сейчас.
Как ни парадоксально, ритмическое строение общества в целом и коммуникативных процессов в нем — факт далеко не очевидный. Так же как не очевидна возможность того, что нота, извлеченная из музыкального инструмента, станет начальным звеном музыкальной композиции. Единичный звук — материя музыки, ее прафеномен. Музыкальный ритм в нем присутствует потенциально. И подобно этому существует единичная нота социального общения, прафеномен общественной коммуникации, имеющий столь же неявную ритмическую структуру. Речь идет о повседневном общении.
Именно общение в сфере повседневной жизни есть та первичная основа, от которой отталкивается всякое коммуницирующее сознание. Конечно, повседневное общение ведется по вполне определенным, хотя и не осознаваемым правилам. Хайдеггер, обратившись к феномену Gerede — болтовни, толков — выявил сущностную черту повседневного общения: понимание и истолкование без того, чтобы слушающий привел себя в состояние «о чем» речи, исключительно в силу усредненной понятности речи как таковой. Будучи местопребыванием Man — людей в обобщающем смысле этого слова — пространство повседневности есть место «пересказывания и перебалтывания чужих речей». Но человек повседневности не знает деления мысли на свою и чужую, речи — на прямую и косвенную. И вот именно эта усредненность, доступность для каждого позволяет предположить, что ритмическая организованность пространства повседневного общения все-таки не является его сущностной характеристикой.
На наш взгляд, топология повседневной коммуникации исключительно ярко передается знаменитым постструктуралистским [127] образом ризомы. Не имея ни начала, ни конца, растущая во все стороны одновременно, ризома или, если угодно, сеть есть пространство циркуляции анонимных и безадресных сигналов. Подобно тому как слухи, сплетни и прочие продукты Gerede нейтральны в отношении истинности и, по выражению Хайдеггера, «доходят до полной беспочвенности», неукорененности в сущем, так же и ризомическое сознание отказывается от бинаризма типа истина/ложь, как и вообще от каких бы то ни было центризмов (как сказал бы Деррида), и не укоренена в сущем уже потому, что ризома есть отрицание принципа корня как такового.
При всей незатейливости устройства ризомической коммуникации на этом типе общения могут стоять целые культуры и общества. Достаточно взять господствующий ныне культурно-исторический тип — открытое общество. Неограниченная доступность любой произвольно взятой точки внутри его коммуникативного пространства обеспечивает его коммуникации подлинную тотальность. И в этом — ее слабая сторона. Характерный для открытого общества тип коммуникации, организованной в ризомоподобные сети — это профанический тип. Здесь нет истины в последней инстанции, поскольку нет каких бы то ни было инстанций, соподчиненности. Каждый здесь может общаться с каждым, а все ресурсы являются общими, подобно тому как общей выступает и интеллектуальная основа подобного общения — здравый смысл (common sense). Само понятие высшей, абсолютной реальности здесь абсурдно, поскольку все рассеивается в разветвлениях реальности виртуальной. Профаническая коммуникация ведется в пространстве непосредственно данного, того, что не требует усилий, а следовательно, не имеет никакой ценности. Для включенного наблюдателя виртуальное пространство Gerede бесконечно, как бесконечен внутренний мир наркомана. Будучи лишь частью, претендующая на тотальность профаническая коммуникация полагает себя целым и ведет себя как целое: она просто не знает о существовании Иного. Если оно каким-то образом с ним и соприкасается, то воспринимает его как часть себя. Вспомним образ мелкого буржуа из книги Р. Барта «Мифологии». Но человек не есть миниатюрная копия Генерального Прокурора, а окружающий мир — не компьютерная игра.
Можно предположить, что именно в этом кроется источник многих бед и несчастий современного мира. Обществу и культуре [128] хотя бы иногда нужна ритмическая встряска трансцендирования границ повседневности. В мире, разделенном на явление и сущность, доступ к подлинным сокровищам духа крайне затруднен. Требуется немало усилий, чтобы по меньшей мере преодолеть в себе эффект привыкания к безответственности болтовни и сплетен. Спору нет, во всякой культуре, и культура Запада здесь не исключение, есть механизмы, на социально приемлемом уровне обеспечивающие подобное трансцендирование. Но очевидно и то, что существующие механизмы работают небезупречно и доступны отнюдь не для всего человечества. Элитарная ограниченность доступа в сокровищницу мировой культуры все еще остается фактом и проект Просвещения здесь мало что изменил. В этих условиях неудивительно, когда на исторической арене раздается воинственная дробь альтернативных способов ритмизации. Целью становится не усилие приобщения к высокому, а героическое усилие как таковое. И как следствие, сильные доли такта грандиозной исторической симфонии начинают определяться войной и террором.
К сожалению, в наши дни путь воина — единственная доступная массам траектория выхода из повседневности. Нет ничего проще, чем взять в руки автомат и почувствовать себя творцом истории. Сегодня, когда коммуникативные процессы обретают глобальный характер, чаще всего их естественный ход прерывает вражда. Данный феномен представляет исключительный интерес с точки зрения социальных ритмов.
Рубеж, который трансцендируется указанным способом, обозначим как «разлом агрессивности». Под этим термином будем понимать грань, отделяющую одно пространство социальной коммуникации от другого, полагаемую актом агрессии. На наш взгляд, разломы агрессивности есть существенный фактор ритмизации коммуникативных процессов. Рубежи элитарности, в не меньшей степени отделяющие пространство повседневного общения от высокоинтеллектуальной сферы, играют, увы, куда меньшую роль. Разломы агрессивности, не исчерпывая собой всего ритмического узора общественной коммуникации, задают основной, так сказать басовый ритм подобных процессов. В известном смысле с разломами агрессивности совпадают цивилизационные разломы Хантингтона. Но наше понятие шире. Действительно, ведь агрессия, вражда возможны и между куда более узкими социальными общностями, да и между [129] отдельными индивидами — каждый человек в той или иной мере конфликтует со своим окружением. Коммуницирование всегда разворачивается в замкнутом пространстве мира, которое со всех сторон ограничено разломами агрессивности. В предельном случае, когда такое пространство сужается до отдельного индивида, имеет место война всех против всех. Когда иные идеологи глобализации подводят образования цивилизационного масштаба под категорию «дома» («Европа — наш общий дом» и т.д. вплоть до «Нашего дома — России»), следует, как нам думается, помнить о поговорке «мой дом — моя крепость».
При всем при этом момент коммуникации сохраняется, пожалуй, и в агрессии. Ведь бой — это специфический, присущий именно воину, способ контакта с Другим. В литературе давно описаны случаи достижения полнейшего взаимопонимания между, например, палачом и его жертвой. По-видимому, и война вовлекает своих участников в высшей степени напряженный, хотя и особенный в своих проявлениях, диалог. Как бы мы к тому ни относились, но человечеству испокон веку знаком и язык, на котором ведется такой диалог — язык угроз и дезинформации.
Приведенные соображения, разумеется, не претендуют на полноту изложения темы. Существенно в них только одно. Человечество — это сложное, внутренне оформленное, структурированное единство. Если оно недооценит важности своих внутренних барьеров и ритмов, полностью отождествит себя с открытым обществом, то лишь самым мягким исходом событий станет то, что мыслить оно будет лишь в категориях common sense, а само выродится в некое большое общее место (locus communis). Хочется верить, что стараниями думающих людей откроется более достойная перспектива.
Добавить комментарий