Как нельзя научить жить или почему Заратустра не стал могильщиком?

[97]

Представим ситуацию, в которой может оказаться каждый из нас: вдруг хочется кому-то что-то рассказать, да так, чтобы твой друг тоже загорелся этой идеей. Как это сделать? Кому и что надо говорить, чтобы передать нечто жизненно важное. Ведь это совсем не игрушка, не просто факт их чужой биографии, о котором можно поговорить в приятной обстановке. Здесь надо действовать намного более осторожно. Тем более что перед тобой встают три почти не решаемые проблемы: каким нужно быть, чтобы сказать что-нибудь подобное, как вообще можно это сказать и к кому следует обращаться. Все эти проблемы и встали однажды перед Заратустрой. Он попробовал их решить согласно жизненным принципам, и тут же ошибся, потом поправился и пошел дальше. Но эта его ошибка оказалась необычайно интересной для нас, поскольку она обнаруживает то, как можно научить жить.

Книга начинается с того, что Заратустра обращается к солнцу и говорит о том, что он пресытился своим знанием. Солнце светит лишь пока есть те, кто видит его свет. Когда они исчезнут, исчезнет и свет, солнце не будет больше всходить над землей. Но пока не исчезла жизнь, солнце будет светить, будет всходить, будет заходить. Светить, отдавать тепло можно только кому-то, поэтому тот, «кто кормит голодного, утоляет собственную душу», когда нет дела, мы начинаем его желать. Можно этого не понимать, но душа чувствует — без движения она умрет.

Так и Заратустра: он ушел в горы, стал отшельником. Но потом душа его пресытилась одиночеством. Он стал любить людей, [98] он решил дать им то, что у него появилось. Для этого он и вернулся в мир.

Первый вопрос таким образом оказался решенным. Для того, чтобы что-нибудь дать, надо в чем-нибудь нуждаться. Человек, не испытывающий никаких желаний, уже не владеет ничем.

Вслед за решением дать что-нибудь Другому всегда приходит сомнение в том, кто достоин твоего дара. Сам человек заинтересован лишь в принесении достойной жертвы. И все равно всегда хочется выбрать кого-нибудь получше. Тут же из лесу выходит Отшельник, который уговаривает пренебречь людьми и отдать все Лучшему, то есть Богу. Любой дар людям всегда двусмыслен, а часто к тому же еще и опасен, и бесполезен. Дар Богу есть высший смысл, он прекрасен.

Но не таков Заратустра. Он знает, что Бог умер, для него любое движение пусто. Те, кто верят, идут вглубь, а Заратустра идет вперед. Когда Бог был жив, впереди было то же, что и там, где ты стоишь. Все было равноценным и равнозначным. Но Бог умер и с тех пор открылись прекрасные дали, куда можно уйти также далеко, как это сделал Заратустра. Если бы Бог был жив, Заратустры бы не было. Раз Заратустра есть, значит Бог умер. Поэтому Заратустра и миновал Отшельника.

Заратустра шел, чтобы научить людей идти вперед. В мире без Бога, в мире, где нет ничего, важнее тебя самого, надо постоянно самореализовываться. Это единственный способ выжить. Когда Бог был жив, было иначе, на себя обращать внимание было постыдно, было Нечто, бесконечно более ценное и важное. Верующие люди должны уйти от себя, от постоянно напоминающей о себе поверхности вглубь, должны проникнуть в суть вещей и таким образом прийти к постижению Единого. Заратустра живет иначе. Он не видит прока от ухода в метафизику, ему заранее известно, что там нет ничего ценного. Заратустра не стремится ни к чему вовне себя. И тем не менее понятно, что он не совершенен, он не должен жить так, как ему живется. Хотя ему и не с кого брать пример. Поэтому он все время рассматривает свою сущность и превосходит себя. Он идет вперед, не зная, что ждет его впереди, но ничего не ожидая от его теперешнего состояния. И так все время.

Превзойти себя значит перестать быть тем, кто ты есть сейчас и стать кем-то другим. Собственно, поэтому Заратустра и идет к людям. Отшельничающий Заратустра хочет снова стать человеком. [99] Он никогда не станет тем, кем был до 30 лет. Он не просто идет к людям, но он хочет дать им нечто новое, то, что приобрел он ценой десяти лет одиночества.

Итак, Заратустра идет к людям. Он хочет дать им то единственное, чем он владеет, то есть его мудрость. Заратустра хочет научить всех своей жизни. Он далек от теории, потому что для него Бог умер. Он также далек от практики, потому что не привык останавливаться на достигнутом. Но вот жить Заратустра умеет как никто другой. Это он делает в полную силу, не теряя даром ни минуты, используя для этого каждое мгновение.

Понятно, что Заратустре не может помочь традиционная система образования. Любая система, любая зафиксированнная структура предполагает возможность существования одинакового знания для одинаковых учеников. Для Заратустры это невозможно. Тот, кто идет вперед себя, не может принять ничего постоянного, ведь в его мире все меняется, никакой факт не остается тождественным себе на длительное время. Заратустра не может построить даже приблизительного плана, потому что сам не знает, что ожидает его впереди. Более того, от этого знания он постоянно уходит.

Но даже если бы, благодаря какому-нибудь знамению, Заратустра и узнал бы все, что ждет его и его учеников, он все равно не стал бы учить так, как учат сейчас детей. Многознание вещь очень полезная, но в жизни принципиально неупотребимая. Сколько бы фактов, сколько бы событий ни хранилось в памяти человеческой, его знания все равно не охватят все то, что встретит его на жизненном пути. Обязательно за первым же поворотом окажется что-нибудь науке неизвестное, отношения с которым придется решать самостоятельно. Здесь имеет место превосходство означаемых над означающим. По этой причине Заратустра и не учит знаниям, что они редко помогают выжить.

Жить можно научить только говоря притчами. «В горах кратчайший путь — с вершины на вершину, но для этого нужны длинные ноги. Притчи — те же вершины, а те, к кому обращены они, должны быть высокими и могучими», говорит Заратустра, но сам он понимает это не сразу. В первый раз он пытается подойти к делу с другой стороны.

Впервые придя на площадь, Заратустра строит свою речь по достаточно распространенной схеме. Три части делят ее на прошлое, настоящее и будущее. Вначале Заратустра разоблачает неправоту [100] людей, показывает все главные несчастья их жизни. Потом он говорит о том, как эти недостатки исправить. А когда он понимает, что сказанное осталось непонятым, он обращается к культуре, к системе установленных толпой ценностей, и показывает всю ее мерзость. Причем делает он это самым очевидным способом, демонстрируя будущее того человечества, которое живет этой самой культурой. В начале, почему он должен что-то сказать, потом — что он должен сказать, и, наконец, что мешает восприятию высказанной идеи.

То, как он говорит, уже предопределяет то, что он говорит — он учит о жизни. Но о жизни можно сказать только что-нибудь негативное. Все остальное не имеет смысла. Можно описывать истории, можно говорить о научных фактах, но о чем-то имеет смысл говорить только в одном случае — когда говорящий оказывается бессильным что-либо сделать. Поэтому этот прием и употребим в основном там, где ты ничего не можешь сделать.

Описывать что-нибудь может почти любой оратор. Слушать такую речь могут все. Она уместна почти в любой ситуации. Но для Заратустры такая речь принципиально не подходит. Он не знает ничего такого, о чем можно было бы поговорить. Такого рода знание его не интересует. Он идет, чтобы отдать людям то, что нажил сам, то есть свою жизнь.

Тут нельзя говорить о чем-то. Бессмысленно требовать от людей, чтобы они следовали за твоим ходом мысли. Если бы Заратустра действовал так, то люди услышали бы от него только ругань, к тому же еще и бессмысленную. Поэтому паяц и сказал Заратустре: «Тебя ненавидят и добрые и праведные, и называют врагом своим и ненавистником, ненавидят верующие и говорят, что опасен ты для толпы». Поэтому и сделался Заратустра на некоторое время могильщиком. Он пытался сказать всем то, что мог понять не каждый, и в результате не нашел никого, то есть на его речи откликнулся лишь тот, кто оказался вне толпы, но уже ничего не мог сделать. При таком подходе это был единственный выход. Заратустра мог стать только могильщиком.

Но Заратустра опомнился, он перестал говорить о своей жизни и стал говорить притчами. Он больше не учил повторять за ним. Он велел делать вместе с ним. Он не показывал как надо жить, он заставлял проживать вместе с ним.

И действительно, дальше Заратустра все время следует принципу жить вместе с теми, кого он учит. Он больше не обращается [101] к толпе, нет единого способа оживить всех. Он находит тех, кто избран и живет с ними одной жизнью. Но чтобы найти избранных, ему приходится постоянно высматривать их. Толпа всегда знает как жить, и большинство легко находят себе место в толпе, то есть социальные роли. Против того, что организует толпу, то есть против культуры бороться невозможно. (Именно это имел ввиду Заратустра, когда учил о последнем человеке.) Поэтому Заратустра находит тех, кто не принадлежит какой-либо определенной культуре, они и становятся его учениками.

Только так и можно учить жить.

Заратустра обнаружил это и отказался от призвания могильщика. Живые лучше поддаются обучению, чем мертвые.

Похожие тексты: 

Добавить комментарий