Телевидение как этап в развитии виртуального пространства

[31]

По существу феномен телевидения как духовного пространства — это проблема философии техники. Телевизионное пространство, которое иногда в обиходе называют «эфир» или «эфирное время», есть некоторый “das Gestell”. Этот термин М. Хайдеггера переводится на русский язык как «постав» 1, хотя, может быть, было бы точнее перевести его, используя метафору «стеллажа». Телевизионное пространство есть некоторый “das Gestell”, [32] на который могут быть «поставлены» самые разные тексты в широком смысле слова. — Разные, но не все. Мы и по обыденному опыту знаем, что на стеллаж домашней библиотеки помещаются не любые книги. Телевизионное пространство, хотя оно, как кажется, вторично по отношению к тем текстам, которые вмещает, хотя само оно создается этими текстами, в действительности обнаруживает свою активность, и становится «диктатором», легко и органично принимающим одни тексты и не принимающим другие. Это старая проблема «слуги» 2, который, как кажется, готов выполнить любое пожелание хозяина, но на самом деле незаметно, мягко захватывает власть над ним.

Рассмотрение телевидения именно как особого виртуального пространства оказывается эвристически продуктивным. Телевидение представляет собой экстенсивное поле возможностей различных духовных проявлений, которые сосуществуют друг рядом с другом в пространстве, не заполненном до конца. Конкретно ТВ пространство предстает в качестве совокупности каналов и программ, из которых зритель может выбирать. Собственно идея пространства это и есть идея выбора, а, стало быть, — свободы, — возможности перемещаться в этом пространстве. Наряду с телевидением в культуре имеются и другие типы пространства, которые конкурируют между собой, в результате чего возникает доминирующее культурное пространство. Одно доминирующее пространство сменяет другое, что существенно воздействует на содержание культурной жизни 3.

Те серьезные духовные изменения, которые характеризуют российскую историю во второй половине 80-х и в 90-х гг. ХХ в., были в значительной мере определены вполне конкретными средствами массовой информации годов 60-х гг. Доминирующее культурное пространство тогда было иным по сравнению с сегодняшним. Оно представляло собой, прежде всего, множество журналов, книг и газет. Читатель перебирал книги на полке так же, как он сегодня переключает каналы телеприемника. Это были, прежде всего, «толстые журналы», такие как «Новый мир», «Иностранная литература», это еженедельники и газеты («Литературная газета», «Советская культура»). Существенную роль сыграл советский кинематограф (Тарковский, Рязанов, Данелия и др.). Весьма важным был вклад зарубежных «Голосов» (Голос Америки, Свобода, Би-би-си). Как тогда казалось, западные радиопередачи несли нам некоторые общечеловеческие ценности, и только теперь мы начинаем подозревать, что за вывеской общечеловеческих ценностей стояли вполне определенные геополитические интересы. Наконец, широкое распространение магнитофонных записей позволило всей стране приобщиться к творчеству В. Высоцкого, других бардов, вносивших неофициальную задушевную лирическую роту в атмосферу эпохи. Тогдашнее телевидение практически не сыграло сколь-нибудь существенной роли [33] в подготовке радикальных духовных и политических перемен 90-х гг. Что касается журналов и газет, то они вполне располагали к серьезной интеллектуальной работе. Подшивки журналов, которые хранились, вырезки из газет, к которым можно было апеллировать в споре, все это было в порядке вещей. Осмысление ситуации, в которой находится страна, в рамках этих средств носило в значительной мере рациональный характер.

Через тридцать лет, когда уже совершилась радикальная духовная переориентация народа, «расклад» именно средств массовой информации существенно изменился. «Новый мир», другие толстые журналы практически никто не читает. И дело даже не в том, что они стали слишком дороги, и средний интеллигент не может себе позволить годичную подписку. Оказалось, что этим журналам, по большому счету, в этом «прекрасном новом мире» как-то нечего сказать. Нет простых и ясных чувств и идей, вроде «пользы хозрасчета» или «гнусности сталинских репрессий», которые бы будили гражданственность и социальное воображение. Это касается и потерявшей лицо «Литературной газеты». Растерянность журнала «Наука и религия», ставшей рупором не науки, и не религии, а по преимуществу эзотерического, маргинального видения мира, вызывает недоумение. Разве что «Новое литературное обозрение» возбуждает действительный интерес, но — отнюдь не массового читателя. По сравнению с отечественным потоком сенсаций и разоблачений зарубежные «Голоса» стали в основном не интересны. Кроме того, стала прозрачной их антироссийская политическая ангажированность. Отечественное кино, задавленное американскими боевиками и мексиканскими сериалами, превратилось в какую-то экзотическую редкость. Кроме того, и в кино не оказалось каких-то идей, которые могли бы преодолеть удручающую бедность постановки по сравнению с роскошью голливудского размаха. Кинотеатры закрываются еще и потому, что расцвел видеорынок. Сама специфика видео, ориентированная на просмотр в одиночку или в кругу семьи, приближающая видео к ТВ, не располагает к активизации рационально аргументированных гражданственных чувств.

В 90-е годы все духовное пространство России оказалось залито телевидением. В формировании политического сознания оно заявило о себе, начиная с прямой трансляции Съездов народных депутатов. Телевизионное пространство предложило такую информацию, которая практически не схватываема рационально. Это снижение уровня рациональности связано с тем, что тексты, расположенные в ТВ-пространстве практически не фиксируемы, не схватываемы. Мало у кого есть приборы, позволяющие записывать на видео телепередачи. Во власти телецентров стало повторять или не повторять некоторые существенные сюжеты, которые помогли бы рационально освоить реальность. «Подшивки» телевизионных передач невозможны, «вырезки» из них, как раньше, не сделаешь. Тупое переключение каналов как перемещение в телевизионном пространстве не сравнишь с высоким осмысленным ритуалом, именуемым «рыться в книгах». Переключение ТВ-каналов вовсе не есть свободное перемещение в этом пространстве.
[34]

Легко ложатся в телевизионный эфир синтетические формы, делающие упор на эмоциональное понимание реальности. Хуже существуют в телевизионном пространстве те тексты, которые требуют рационального мышления, особенно если учесть, что телевизионный зритель «устал на работе», желает развлекательности, хотя и не прочь, если это будет «информационно-развлекательная передача». Невозможно себе представить телевизионного зрителя, который бы конспектировал ту или иную передачу 4. Телевизионное пространство в свои непременные атрибуты органично включает кресло, диван, домашние тапочки, вечернюю еду. Нелепо смотреть телевизор за письменным столом перед раскрытой тетрадью и с пером в руке. Новый ритуал духовной деятельности и обозначил сдвиг от рационального к эмоциональному в доминирующем культурном пространстве.

Центром всего многообразия телевизионных сюжетов оказалась, конечно, реклама. Именно в ней фактически сконцентрирована новая идеология. Рекламные слоганы мгновенно, благодаря бесконечному повторению, заняли то место, которое ранее занимали или народные пословицы, поговорки, или лозунги партии. В этой гигантской, хотя и разбитой, как кажется, на мозаичные несвязанные картинки, эпопее содержится невиданный ранее призыв к обыденности и материализму. Реклама призывает к наслаждению материальными ценностями, к пребыванию в «мгновеньях повседневности прекрасной». Розанов говорил, что высший смысл семейной жизни это грязные пеленки, расцвеченные желтым и зеленым. Это казалось для своего времени потрясающим эпатажем. Реклама расширила сферу художественного осмысления быта, включив сюда такие моменты, на которые не решился бы не только Розанов, но даже и Рабле в «Гаргантюа и Пантагрюэле». Мы далеки от какого-то морализирования по поводу того, что «допустимо», а что «не допустимо» в художественном образе. Но за освоение этих новых неведомых эстетике миров нужно платить потерей завоеванного ранее.

Реклама, соединившись с «паблик релейшен» и дизайном, породила в телевидении совершенно оригинальное виртуальное пространство, которое имеет новые, неизвестные ранее измерения. Именно в этом пространстве существуют все остальные передачи, а вовсе не наоборот. Фильмы, ток-шоу и другие передачи оказываются вторичными по отношению к этой армии рекламных роликов, которым доступно любое содержание, от всемирной истории (вспомним талантливую серию «Банк империал») и до нюансов вкусовых ощущений. Реклама стала, очевидно, важнее тех предметов, которые она рекламируют. Типичная ситуация превращенной формы. Где этот «Банк Империал» сегодня? Наверное, давно уже обанкротился 5, а реклама [35] «Всемирная история, Банк Империал», став классикой телевизионной миниатюры, очевидно, переживет века.

Еще до эры тотального господства ТВ, где-то в начале 80-х поэт воскликнул: «Россия устремилась в быт». Теперь это всенародное устремление обрело свою идеологическую и художественную форму, и такой формой стала реклама. Она со всей убедительностью и непреложностью уверила нас, что то «райское наслаждение», которое мы можем получить с помощью определенной марки шоколада, это и есть разрешение загадки бытия, «и пусть весь мир подождет». Реклама преподала нам урок западного комфорта, которому примитивный восточный кейф не годится и в подметки; она научила нас виртуозной способности расслабляться и получать такое наслаждение от чашки растворимого кофе, с которым не сравнится никакой религиозный экстаз или высокое интеллектуальное напряжение. Дантова характеристика рая: «и тут мне грянул свет с высот, неся свершенье всех моих усилий», просто тусклая мелочь по сравнению с тем светом, который сияет в кастрюлях, отмытых новым моющим средством.

Однако самым радикальным преобразованиям подверглась сфера политического сознания, сфера функционирования демократии. Здесь мы оказались в лабиринте (или уже в тупике), выхода из которого в рамках телевизионного виртуального пространства, по-видимому, нет. Вслед за рекламой второе место в ТВ-пространстве заняли разнообразные «Новости», построенные по типу «информационно-развлекательного жанра». Их громадная опасность состоит в том, что они создают у зрителя иллюзию, что без всякого интеллектуального напряжения, он сможет принять правильное решение относительно решающих вопросов национальной и мировой политики. Ничего не нужно читать, ничего не нужно конспектировать, не нужно глубоко задумываться, — слушай симпатичного комментатора, и «голосуй сердцем». Претенденты на ключевой пост страны и не пытаются изложить программу действий, дать рациональный анализ. Они явно или скрыто апеллируют к эмоциям.

Телевидение рождает такие формы текстов, которые предполагают пассивность. Страна оказывается вовлеченной в массовую безнравственность, когда, устроившись в домашней уютной обстановке, миллионы созерцают расстрел Белого дома или Чеченскую войну. Соответственно и предлагаемая ТВ форма демократии, носит такой же пассивный, безответственный и в конечном итоге безнравственный характер. В тайном голосовании, решение в котором мне подсказал симпатичный телекомментатор, я не отвечаю за свой выбор. Эта безответственность «уравновешивается» тем обстоятельством, что я и не в состоянии сделать сколь-нибудь рациональный выбор. Я не представляю себе действительного положения страны, я не знаю, кто на самом деле претендует на то, чтобы управлять нашим отечеством. Отсюда вполне естественная эскапистская реакция: не участвовать в выборах.
[36]

Реальным противовесом этой фатальной пассивности оказывается терроризм. Он по существу является радикальным протестом против обреченности на неучастие. Террорист своими малыми действиями может реально воздействовать на социальную ситуацию. В терроре заложена потенция цепной реакции, снежной лавины. Потому террор, понимаемый в самом широком смысле, и оказывается одним из главных телевизионных сюжетов ТВ; он очень «ложится» в это виртуальное пространство Террор — феномен не столько реально политический, сколько духовный, эстетический. Это может быть виртуальный террор: скажем, ложное сообщение о заминировании.

Можно предположить, что на смену ТВ-пространству как доминирующему движется нечто иное. Ныне «господствующий» домашний прибор — телевизор сменяется персональным компьютером. Здесь культурное пространство приобретает новые измерения и новые свойства. Прежде всего, оно предполагает активность. Сам РС являет собой некое подобие письменного стола. Das Gestell радикально изменяется, «зритель» с дивана возвращается на рабочее место, располагающее к интеллектуальному труду. РС, особенно с выходом в компьютерные сети, требует рациональной деятельности. Здесь уже не то, что в «тайном голосовании», вдохновленном ТВ; здесь мой голос может быть при определенных условиях тиражирован и может существенно изменить всю ситуацию не только в стране, но и в мире.

Конечно, и РС-пространство обладает некоторыми недостаточно изученными свойствами, может быть, — опасными. Однако ясно, что оно указывает на возможность возвращения к интеллектуальности и активности.