По мнению Х.Г. Гадамера, опыт, как это ни парадоксально звучит, относится к числу наименее ясных понятий, которыми мы располагаем. Проблема заключается в «теоретико-познавательной схематизации» понятия опыта, свойственной как естественнонаучному, так и гуманитарному дискурсу, [57] что существенно обедняет его содержание. Возведение в ранг безусловных критериев опыта воспроизводимости и контролируемости вносит в понятие опыта характер редуктивной процедуры: сведение нового к прошлому. Напротив, для Гадамера, подлинный опыт сопряжен с радикально новым, а не с уже испытанным. Возможность такого опыта открывается как преодоление пред-рассудков. Опыт — это когда «нечто новое заставляет человека отказаться от прежних убеждений», это — незапланированное новое, приключение и риск. Для Арто, подлинный опыт есть некое переобучение органов. Умирать и вновь рождаться с воспоминанием предыдущего существования — вот что такое исчезновение в опыте как возвращении того же самого. Просыпаться с другими органами, которые вначале нужно переобучить — вот что значит рождаться для нового опыта.
По мысли Фуко, опыт — «это то, из чего ты сам выходишь измененным». Речь, таким образом, идет о постановке под вопрос самого субъекта опыта, о таком «опыте», в котором субъект теряет свою самотождественность и непрерывность, трансформирует сам себя. Идея «опыта-предела», опыта радикальной постановки себя под вопрос, опыта, функция которого заключается в «вырывании субъекта у него самого», с тем, чтобы он больше не был самим собой, стал иным, нежели он есть, связана в интеллектуальной традиции 20 века, прежде всего, с именами Ж. Батая и М. Бланшо и восходит своими корнями к стратегиям философии Ницше (В терминах Ницше, это опыт «ускользания» (Flücht) и «самопреодоления» (Selbstüberwindung)).
В интерпретации Фуко «опыт-предел» противопоставляется феноменологическому опыту. Опыт феноменолога — это способ устанавливать рефлексивный взгляд на пережитое (классическое Erlebnis), схватывать значения «действительно подвешенные в пережитом» — в поле возможного. Опыт-предел, напротив, — это попытка достичь (er-fahren) такой точки жизни, которая была бы возможно ближе к тому, что нельзя, невозможно пере-жить, это «путешествие на край возможностей человека» (Батай). Достигать края возможного означает для Батая ситуацию, когда «предел, поставленный знанием как целью, должен быть преодолен». Батай называет такой опыт — «внутренним». Внутренний опыт — сам себе авторитет, поскольку все авторитеты, «необходимые» опыту (пред-рассудки) преодолены (вне опыта). Быть «внутренним» для Батая не означает уединения, это значит стать местом «сообщения» и «сообщества» — «сплавления субъекта и объекта». Опыт-предел может быть концептуализирован через понятие лиминальности (пороговости), введенного В. Тернером («Символ и ритуал»). Лиминальное существование — бытие-на-пределе-границе — характеризуется позицией «ни здесь, ни там, ни то, ни се», и, в то же время, и то и другое одновременно. Лиминальность не означает маргинальности, смещения от центра к периферии. Лиминальность обнаруживает себя как экстерриториальность, стирание знаков какой-либо позиции. Это «невозможное» существование.
[58]
Понятие, точнее, как сказал бы Деррида, не-понятие «невозможного» составляет один из ключевых узлов мысли Батая. Невозможность не противостоит возможности, скорее отношение возможного и невозможного мыслится как апория. Согласно Деррида («Апории»), «наибольшая возможность есть не что иное, как возможность невозможности». Эта апория раскрывается в опыте дара, любви, другого и, по-преимуществу, в «опыте» смерти. У таких знаков как смерть, дар, другой отсутствует означаемое. Следовательно, они не могут быть даны в эмпирическом опыте, они суть сама невозможность, неудача опыта. «Опыт» смерти (у Батая — танатография субъекта) ставит человека, по мысли Хайдеггера, перед лицом смерти как «возможности невозможности всякого существования вообще» (бытие-к-смерти).
В отношении опыта-предела речь идет в целом о переориентации того способа, каким опыт апеллирует к единству многообразного. По мнению Делеза, кантианская классическая теория опыта изнутри держится на согласии и гармонии между способностями разума. Эта гармония, по Канту, обеспечивает координацию познавательных, практических и эстетических интересов разума. Между тем, в тщательно замазанных щелях и трещинах кантианской системы Делез обнаруживает как раз фундаментальный разлад между способностями, искусно закамуфлированный под гармонию. Истинное соотношение способностей в «Критике способности суждения» формулируется Делезом как «беспорядок всех чувств», т.е. неупорядоченный опыт использования всех способностей: рассудка, воображения, разума. Опыт возвышенного вводит в игру различные способности так, что они вступают в борьбу друг с другом, каждая толкает другую к максимуму и пределу. Противостоя друг другу и будучи доведены до своего собственного предела, способности, парадоксальным образом, обнаруживают связь в фундаментальном разладе. Эта «разлаженная связь» и есть, согласно Делезу, заманчивая «линия ускользания» за пределы кантовской структуры разума. Особую роль Делез отводит воображению, роль которого в воспитании способностей к радикально иному опыту — опыту мира чистого становления. Делез открывает новый эмпиризм, цель которого, вслед за Уайтхедом, он видит не в переоткрытии вечного и универсального, а в том, чтобы найти условия, при которых создается что-то новое: выделять из положения вещей не пред-существующий им концепт. Опыт единства и тождества уступает место опыту различия.
Остановимся подробнее на опыте возвышенного. Кант пишет: возвышенное — «есть предмет (природа), представление (Vorstellung) о котором побуждает душу мыслить недосягаемость природы как изображение (Darstellung) идей». Согласно Жижеку, парадокс возвышенного состоит в том, что разрыв, отделяющий феноменальные, эмпирические объекты опыта от вещи-в-себе непреодолим в принципе и, следовательно, никакая репрезентация, представление не могут адекватно изобразить вещь (сверхчувственную идею), однако в опыте возвышенного мы можем постигнуть саму эту невозможность, перманентную неудачу репрезентации. Возвышенный объект — это парадоксальный [59] объект, который в самом поле представления позволяет негативным образом увидеть измерение непредставимого (опыт-предел). Гегель в интерпретации опыта возвышенного, по Жижеку, оказывается «большим кантианцем, чем сам Кант». Если Кант предполагал, что вещь-в-себе действительно существует по ту сторону поля репрезентации, то для Гегеля «по ту сторону» ничего нет. Само постижение радикальной негативности, неудача репрезентации и есть Идея, как радикальная негативность в чистом виде.
Другой стороной опыта-предела оказывается опыт жуткого (жуткое в данном контексте — это скорее неуютное, лишенное пристанища, неизвестное, чем пугающее или зловещее). По мнению В. Мазина («Между жутким и возвышенным»), жуткое и возвышенное гомологичны. Их амбивалентность раскрывается как запредельность в пределе. «За пределами оказываются ужас, тьма, неисчислимость, недостижимость дна, бездонная пропасть ужасающего и возвышенного» — выход за свои пределы, к себе уже другому, чужому, неотождествляемому и неприсваемому. Возвышенное и жуткое выводят из себя, делают себя себе не принадлежащим, без-(за-)(вне-)умным.
Добавить комментарий