Современная теоретическая ситуация в области исторического познания складывается не в пользу классической методологии, в основе которой лежит представление об истории как эмпирической науке. Положение дел не спасают всевозможные интерпретации понятия «исторический факт, предпринятые в 20-м веке, с тем, чтобы отдалить историю от эмпирических наук естественно научного профиля и тем самым оградить ее от обычных для предыдущего века экстраполяций натуралистического эмпиризма на сферу наук об истории и культуре. Большинство профессионалов-историков продолжали мыслить работать так, как если бы вовсе не существовало работ В. Дильтея и Г. Риккерта, и обоснованного ими разграничения наук об истории и наук о природе. Их целью оставался идеал истории как науки о том, «что было на самом деле», то есть науки, восстанавливающей прошлое во всей его возможной фактуальной полноте — (реконструктивный принцип). Его достижение предполагало деантропологизацию науки, причем в двух основных смыслах. Первый, наиболее известный, состоял в концепции истории как объективной науки, добывающей законы, связывающих факты в объяснительные цепочки. Хотя они и проявляются посредством действий людей, но сами эти действия законосообразно детерминированы. Историческая личность представлялась знаком социальной позиции, влияющей только на специфичность проявления исторической необходимости. Второй [91] смысл касался роли историка в историческом познании. Историческое знание по своему статусу мыслилось независимым от способа его получения и тем более от того, кто его производил. Сфера субъективности всегда оценивалась хотя и как неизбежное условие исторического познания, однако требующая сужения, контроля, ограничения. Строились изощренные процедуры элиминации субъективного (психологического) фактора или его надежного распознания в сложном плетении исторического знания. Таковой, в частности, является задача социологии знания, утверждавшей социальную детерминацию знания, а не индивидуально-психологическую (М. Шелер, К. Маннгейм, Т. Адорно), обнаруживая свою зависимость от марксовой теории знания. Позитивистский историзм в учении о сущности исторического познания (К. Гемпель, напр.), представлял сходную позицию, хотя исторический закон в нем не имел того субстанциального статуса, какой ему присвоен в историзме марксистской ориентации. Разумеется, прошлый век знает и другие типы теорий исторического познания, прежде всего ярко выраженного психологического свойства. Они предполагают акцент на индивиде как исключительном агенте исторического процесса, и истории, как исключительном продукте интеллектуального творчества исторически одаренной личности. В этом отношении познание оказывается сродни художественному процессу (Т. Карлейль). Неповторимость индивидуально-психического опыта и специфичность психо-эмоциональной конструкции историка в полной мере определяют специфичность исторического видения, в соединении с художническим дарованием дающих картину прошлого, образами которого питается сознание историка. В русле психологической историографии был поставлен вопрос со удельном значении различных психо-интеллектуальных способностей в исторической реконструкции, в том числе и о роли воображения. Но при его интерпретации в духе индивидуально-психологистических способностей, воображение не могло оказать в числе предпочтительных факторов умственно-эмоционального инструментария историка. В целом же психологизм в методологии исторического познания не мог оказать существенного противодействия историческому объективизму.
Ситуация меняется решительным образом к концу 20-го столетия. Развитие глубинной и когнитивной психологии, опыт феноменологического анализа природы сознания, распространенный в сфере научного познания, герменевтические исследования, психоаналитические штудии коллективного бессознательного и проч., ставит проблему научного творчества, и в их числе исторического познания, под новое освещение.
Начало поворота видит в концепции исторического познания О. Шпенглера. Провозгласив конец систематизирующей науки, он противопоставил ей науку, основанную на созерцании целостностей (гештальтов, форм, образов). Под ними понимаются сложные, динамичные, органичные структуры, обладающие физиогномической исключительностью живого организма. Он делает мощное усилие оторваться от слепого субъективизма [92] индивидуально-психологического свойства и не слиться с рационалистическим объективизмом. Но проблема воображения еще не входит в центр его размышлений о сущности исторического познания, слишком сливаясь с сущностью художественного мышления. Но именно в развитии проблемы воображения наметилась тенденция познания, постижения и понимания в методологии гуманитарных наук. Причину этого можно с определенностью видеть в назревшей потребности перейти от аналитических процедур к синтезу, к методологиям воспроизводящим целое, сложные целостные системы, такие как культуры, общественные организмы, личности, художественные феномены, исторические эпохи и т.д. Методологии рациональных реконструкций оказались далеко неэффективными, особенно там, где стояла задача воспроизведения полноты духовных процессов в их единстве с материальными формами их выражения. Претерпела изменения и классическая трактовка объективности; идея множественности интерпретаций одного и того же культурно-исторического объекта оказалась не тождественной субъективному произволу. Историко-культурный факт оказался принципиально значимым только в сложном пересечении контекстов, интерпретаций и техник его реконструкции.
Источником вышеотмеченной тенденции стало учение о воображении И. Канта. Оно сформулировано внутри его типологии созерцаний. Кант разграничил продуктивное и репродуктивное воображение. Второе обнаруживает свою способность только будучи предваренным эмпирическим опытом (созерцанием). Оно служит основанием эмпирического познания. Продуктивное воображение не имеет такой опосредованности, т.е. является чистым. Само же воображение, это способность к созерцанию даже при отсутствии самого предмета созерцания. Если же добавить, что у Канта имеется и особая часть учения о конструктивно-практической установке «как если бы», при которой воображаемое, условно констатируемое принимается нами как существующее, то принципиальные гносеологические установки для обоснования позновательно-активного отношения, в котором «создаются» квазиреальности оказались налицо. Именно они легли в основу современных теорий творчества и познания, постепенно из области гуманитарного знания перемещаясь в сферу естественных наук.
Воображения обладает конструктивной функцией, в которой продуцируется целостность, пространственно-временная структура которой задается способом организации ее объектов и их специфических характеристик. Поэтому воображаемые конструкты «пакеты» в том смысле, что обладают принципом внутренней организации, отторгающей объекты иной природы. Поэтому, оправданно утверждение о наличии особой «имагинативной логики», или «логики имагинативных объектов» (Я. Голосовкер). Именно такими объектами являются исторические структуры именуемые эпохами, культурами и под. Именно в своеобразии воображения историка, в специфике его имагинативной логике следует искать объяснение различий типов исторических описаний формально относящихся к одному периоду, к одной [93] совокупности фактов и т.д. Только в пределах имагинативных конструкций имеют доказательную силу исторические аргументы, факты и обосновывающая последовательность.
Историческое прошлое одновременно и обнаруживается источниковедческой, археологической и иной техникой, но оно одновременно и создается силой продуктивного воображения. Эллинистическая эпоха существовала, но она и была создана Дройзеном. Общественно-экономические формации существуют, но и созданы интеллектуальным воображением Маркса. Только в пределах его историко-социологической конструкции значимы классы, классовые антагонизмы и др. явления, меняя в иных содержание и функцию вплоть до пустого термина в иных теоретических конструкциях. На эту сторону вопроса обратил внимание Р. Миллс.
Воображение предметно в том понимании, что не является универсальной и чистой способностью. Художественное воображение, само дробясь на типы, не равно воображению ученого. «Социологическое воображение» мало действенно в сфере чистой философии. Историческое воображение не обеспечивает творчество в области языкознания, и т.д.
Современные теории виртуальных реальностей и их эвристического значения находятся в прямой связи с теорией воображения и установкой «как если бы». Исторические конструкции наиболее ранний тип теоретических квазиреальностей. Без воображения невозможна история как наука, в своей продуктивной части, и историк, как теоретик.
Добавить комментарий