Над «Салонами» Дидро работал с 1759 по 1781 гг. За это время он проанализировал тысячи картин, чуть меньше скульптур и гравюр. Во всех обзорах выставок соединяется информативная и аналитическая точность со свежестью эмоционального восприятия и непринужденностью оценок. В этом проявляется своеобразие подхода Дидро к анализу живописных полотен. Но это не означает, как утверждал П. Вернер, что «у Дидро не было никаких предшественников», исключая «Лафон де Сент-Иена, аббата Леблана, Кальюса и самого Гримма» (Дидро Д. Салоны. СПб., 1988. Т. 1. С. 11). Еще в Древней Греции некий Филострат с острова Лемнос описывал картины. Например, «Нарцисс»: «Юноша только что кончил охоту и стоит у источника: из него самого истекает какое-то чувство влюбленности, — ты видишь, как, охваченный страстью к собственной прелести, он бросает на воду молнии своих взоров» (Филострат. Картины. Каллистрат. Описание статуй. Томск, 1996. С. 46). Данное описание достаточно подробное, выразительное, предполагающее незримого собеседника. Эти стилевые черты мы можем найти и у Дидро.
В своей работе Дидро соединяет публицистический и искусствоведческий подходы. Это может быть объяснено его двойственным отношением к искусству. С одной стороны, Дидро, как и Дюбо, считает, что искусство должно выполнять воспитательную функцию: «…Только живые образы искусства, возбуждающие страсти и вместе с тем очищающие их, более всего пригодны для воспитания людей» (Дюбо Ж.Б. Критические размышления о поэзии и живописи. М., 1975. С. 73). С другой стороны, Дидро выделяет и эстетическую функцию искусства, которое должно быть ориентировано на античные образцы и полотна лучших европейских живописцев, приводя в пример работы Рафаэля, Рембрандта, Ван Дейка.
Дидро оценивает произведения художников очень резко. Он не скупится ни на похвалу, ни на порицание: «Картин много, друг мой, много и плохих картин. А ведь я всегда предпочитаю похвалу порицанию». В оценке Дидро убийственная ирония означает беспощадный приговор: «…Картина не лишена сладострастия — голые ноги, бедра, груди, ягодицы. Но останавливаешься перед ней скорее в силу собственной порочности, нежели благодаря таланту художника» (о «Купальщицах» Карл Ванлоо). О полотне Парроселя: «Именем Аполлона, бога живописи, мы обрекаем господина Парроселя слизывать краски со своей картины до тех пор, пока от нее ничего не останется, и запрещаем ему впредь выбирать сюжеты, требующие таланта».
Дидро привлекали сюжеты разного характера: те, что были популярны среди классицистов (сюжеты Священного Писания, греко-римской истории и мифологии), и те, что обретают значимость в эпоху Просвещения (сюжеты на бытовые темы, пейзаж, натюрморт).
В творчестве живописцев «высокого» жанра особенно ценилось то, что они работают «по воображению», не следуют натуре. Поэтому художники часто выражали свои идеи в таких неясных образах, что без названия картины трудно было понять содержание ее. На это указывал Дидро, анализируя «Весталку» Наттье: «Вы, пожалуй, вообразите себе молодость, невинность, простодушие, распущенные волосы… Ничего подобного. Вместо этого — изящная прическа, изысканный туалет, все жеманство светской женщины…»
Мы не видим у Дидро строгой иерархии жанров, так как ко всем жанрам Дидро применяет единое требование — следовать натуре. Так, восхищаясь Шарденом, критик пишет: «У него есть… два небольших натюрморта с фруктами. И всегда это сама природа, сама правда. Так и взял бы какую-нибудь из его бутылок за горлышко, если бы захотелось пить; возбуждающим аппетит абрикосом и винограду так и тянется рука!»
Однако Дидро зачастую противоречив: он то требует достоверного воспроизведения жизни, то призывает хранить идеальное классическое содержание. С одной стороны, по поводу «Медитации монахов-картезианцев» Жора критик пишет: «Почему он не пошел в монастырь Шартре, дабы собственными глазами увидеть то, что неподвластно его воображению». С другой стороны, Дидро так оценивает одну из картин Мишеля Ванлоо: «Мне не нравится, когда на картине изображена ткань с цветочками: ни простоты, ни благородства».
Дидро ценит в картине прежде всего содержание. Посредственный замысел, по его мнению, большой недостаток: «Есть невежды, воображающие, что главное в картине — это правильно расположить фигуры. …самое важное — набрести на великий замысел, а поэтому необходимо гулять, размышлять, оставив кисти дома, и таким образом предаваться праздности до тех пор, пока великий замысел не будет обретен». Но и великий замысел должен быть передан в соответствующей эстетической форме. Эта мысль Дидро подтверждается его ироническим отношением к одному из портретов Мишеля Ванлоо: «Высота этого полотна — семь с половиной футов, ширина — пять с половиной. Представьте себе, сколько места занимают эти фижмы с гирляндами!». Этому полотну Дидро противопоставляет картины Шардена, в которых «маленькие фигурки он пишет столь искусно, что они кажутся большими. Впечатление не зависит ни от размеров полотна, ни от величины изображаемых предметов».
Известно, что в живописи взаимоотношения предметных деталей образует сюжет, в котором выражается видение художником мира. Но во многих бездарных картинах, по мнению Дидро, детали не несут никакого содержательного значения, как, например, в картине Вьена: «…Вся правая сторона загромождена множеством фигур, расположенных в беспорядке, невыразительных и безвкусных».
Отношение Дидро к детали может быть объяснено двумя причинами. Первая — публицистическая. Гримм и читатели его журнала не всегда имели возможности непосредственно познакомиться с картинами. Поэтому Дидро как можно полнее старался ее описать. Вторая причина- литературно-художественная. Философ старался найти в картине такие детали, которые бы заменили ряд подробностей. Ведь «смысл и сила детали в том, что в бесконечно малое вмещено целое» (Е. Добин). Цель Дидро — найти яркие детали, а не описывать бессмысленные подробности.
Дидро не анализирует художественные особенности картин, а перечисляет их, ограничиваясь использованием основных понятий композиции, колорита, рисунка. Так, рассматривая «Воскрешение» Башелье, мыслитель пишет: «В вашей картине нет ни красочности, ни правильной компоновки фигур, ни экспрессии, ни рисунка». Особое внимание Дидро обращает на колорит. По колоритному решению противопоставляются «Аман, который выходит из дворца Ассура» Рету и «Язон и Медея» Карла Ванлоо. О первой Дидро пишет: «Никакой экспрессии, передний план не отделен от заднего, краски темны, ночной свет слаб. Этот художник тратит больше масла на свою лампу, чем на краски». А о второй: «Это не что иное, как театральная декорация во всей ее фальши; переизбыток красок нестерпим!»
Стиль самого Дидро очень выразителен. Это заметил Вьен: «Когда вы мне рассказываете о той или иной картине, у меня перед глазами возникает яркий образ ее. Да такой, что сразу хочется занести его на бумагу» (Дидро Д. Салоны. СПб., 1988. Т. 2. С.97). Кроме того, Дидро создает и собственные яркие образы, зачастую предлагая свой вариант написания картины, как в случае с работой Лагрене «Венера в кузнице на Лемносе просит у Вулкана оружие для сына»: «Я на рисовал бы под огромной скалой кузницу, где пылает пламя горна. Вулкан — перед наковальней, он опирается на молот; обнаженная богиня ласкает его подбородок; одни циклопы, прервав работу, наблюдают с насмешливой улыбкой, как хозяина улещивает его собственная супруга; другие — бьют по раскаленному железу так, что сыплются искры, которые разгоняют амуров… А что может помешать одному из циклопов схватить какого-нибудь амура за крылышки, чтобы поцеловать?». В этом описании проявляется талант Дидро не только как искусствоведа, но и как литератора.
Дидро не только высказывает свою субъективную оценку творчества современников, но и предугадывает судьбу их картин. Например, мыслитель пишет о Шардене: это «человек думающий; он знает толк в теории искусства; он пишет в присущей только ему манере, и в один прекрасный день за его работами начнется охота». Некоторых художников Дидро оценивает неоднозначно, как в случае с Грезом и Буше: «Картины Греза в этом году не так великолепны. Манера выполнения стала суховатой, краски — тусклыми и белесыми. Раньше его картины пленяли меня, теперь уже не интересуют». Комментируя «Рождество» Буше, Дидро отмечает: «Я бы не рассердился, если бы мне подарили эту картину. Каждый раз, заходя ко мне, вы плохо говорили бы о картине, но не сводили бы с нее глаз».
Итак, с одной стороны, подход Дидро субъективен и полемически заострен, что признавал он сам: «Ни в коем случае не ставьте мое имя, не то художники растерзают меня, как вакханки — Орфея». С другой стороны, за этой субъективностью скрывается талантливая личность Дидро как искусствоведа. Ведь он часто высоко оценивал именно тех художников, которые сыграли свою роль в истории живописи.
Добавить комментарий