Институционализация философской антропологии чем-то напоминает театральную драму: много патетики, на сцену выходят великие страсти, но подлинные причины действия остаются за кулисами и их нужно додумывать самому. Философская антропология как дисциплина (или как школа) имеет четкую временную определенность — это 20–30-ые гг. XX в. — работы М. Шелера, Г. Плесснера, А. Гелена, Ландмана, Портмана, и линия, идущая от М. Хайдеггера, по принципиальным соображениям отказывавшегося называть своей проект антропологией. При этом позиции авторов, в особенности М. Шелера, полны патетики, восклицаний, о том, что именно в нашу эпоху человек превратился сам для себя в наибольшую загадку, человек представляет собой проблему. Нельзя не отнестись к этим восклицаниям сочувственно: человек действительно никогда себя толком не понимал, разве что в эту эпоху он стал еще менее внятен.
Многие из основателей линии философской антропологии в качестве основополагающей фигуры на этом пути называли И. Канта, приводя в качестве основания фрагмент из работы позднего периода «Логика. Пособие к лекциям», где Кант к уже часто им упоминавшимся 3 фундаментальным вопросам, определяющим суть познания и действия человека, добавляет еще один — «Что такое человек?» — к которому все остальные вопросы могут быть сведены. По этому пути шел М. Хайдеггер, посвятивший в дополнение к «Бытию и времени» этой теме отдельную обстоятельную работу «Кант и проблема метафизики», в которой исследовал антропологию Канта. На Канта опирается и М. Бубер в известной работе «Проблема человека». Однако вывод Хайдеггера, как и Бубера, несколько обескураживает: то, что называет антропологией сам Кант, является вполне ординарной эмпирической дисциплиной, местами любопытной, но явно недотягивающей до того статуса философской дисциплины, который был задан им же самим. Правда, философскую антропологию в собственном смысле слова Хайдеггер у Канта находит, но по большей части в «Критике чистого разума» (отчего-то не затрагивая «Критику практического разума»), в тех разделах, где речь идет о времени как форме универсального чувства и его связи с воображением. Хайдеггер в итоге все сводит к излюбленной проблематике времени (с некоторым насилием над исходными материалом, на что неоднократно обращали внимание исследователи). Впрочем, и здесь Кант, по мнению Хайдеггера, не доводит до конца этот важнейший мотив.
Однако еще в большей степени обескураживает другое: знание о человеке в той или иной форме присутствует на протяжении всей истории человеческой мысли, в явной форме, начиная от софистов, а вообще же оно присутствует практически всегда, о чем бы ни шла речь. Однако присутствует всегда на правах некой подчиненной части, выводной из неких более фундаментальных оснований. Следы антропологии следует искать либо в психологии, либо в этике, в политике, теологии и т. д., но человек по вполне понятным причинам всегда понимается как часть мира, но никогда не как его основание или причина. Все это наводит на мысль о том, что сам факт возможности появления подобной точки зрения (антропологии как философской дисциплины) является знаком определенного переворота не только в сознании философов, но и в самом мире, который они подвергают теоретической рефлексии, самой европейской цивилизации.
Философская антропология не возможна как универсальная дисциплина, поскольку человек — заведомо составляет лишь часть мира, но не весь мир в целом. Антропология в качестве философской дисциплины возможна только как определенный во временном отношении проект. Понимание мира исходя из человека возможно лишь тогда, когда тот действительно становится центром и опорой мира.
Что означает центральное положение человека в мире? Прежде всего оно воплощается в событиях научного и технического освоения мира как глобальных событий. Человек, как и многие другие живые существа, всегда в ходе своей жизнедеятельности преобразовывал окружающую его среду. Однако данное соотношение касается лишь ближайшего окружения вида. Ближайшее окружение преобразовывает не только бобр или волк, но даже и дождевой червь (о чем известно каждому огороднику). Никогда прежде масштабы деятельности человека не простирались на весь мир, не включали в себя всю биосферу как глобальную систему саморегуляции жизни. Однако лежащее в основании новоевропейской цивилизации «расколдовывание», или «снятие чар» с мира (М. Вебер), приведшее в итоге к торжеству рационального отношения человека к миру, тотальной борьбе с предрассудками прежних темных эпох. Именно такого рода процессы, по справедливому замечанию М. Хайдеггера, и составляют суть события техники и открывающего ему путь новоевропейского гуманизма. Ведь если мир лишается собственного значения и смысла в качестве свидетельства мудрости и величия Творца, то в нем остается лишь один-единственный смысл — быть полем моей жизнедеятельности. Это означает принципиальную легитимацию техники как глобального события. Разворачивание техники происходит на основе фундаментального цивилизационного мотива «что хочу и что могу сделать, то в этом мире и делаю». Раз никаких иных, внешних по отношению к человеческой деятельности ограничений нет (священные запреты, чувство благоговения перед жизнью в целом и т.д.), то остаются только ограничения внутренние: вне этой сферы то, что не представляет для меня интереса или же мне пока «не по зубам». Именно из таких корней вырастает то, что можно назвать деятельностным, или инженерным отношением к миру: все есть либо предмет деятельности, либо ее результат, и ничего иного в мире на самом деле нет.
Собственно, это и есть действительное осуществление программы, начатой деятелями Возрождения — программы гуманизма. Человек действительно становится центром вселенной и ее господином не только в мыслях и произведениях искусства, но и в своем фундаментальном отношении к миру, воплощенном в том числе и в повседневной деятельности. Выражением такой ситуации, на наш взгляд, и является позиция философской антропологии.
Однако мало того, что философская антропология ставит человека в центр мира. Философская антропология — это еще и форма довольно четкой фиксации стоящей перед человеком современной цивилизации дилеммы собственной дуальности.
История попыток человека понять собственную суть неизменно строилась на фиксации некоторой фундаментальной дуальности: оппозиции души и тела, дикого и культурного, естественного и искусственного и т.д. При этом собственную задачу человек неизменно понимал как развитие в себе определенной искусственной составляющей. Сущность человека всегда видели в том, что он должен был сделать из себя сам (опираясь на помощь извне, со стороны Бога и церкви, или же совершенно самостоятельно, полагаясь на разум и волю). Природное в человеке неизменно воспринималось как негативность, от которой необходимо отойди для достижения позитивной(собственной) сущности. В лучшем случае — это некая заготовка, подлежащая обработке (веры, разума, культуры, цивилизации, науки). И лишь иногда жизнь (природа?) выступала как позитивная альтернатива цивилизации.
Но только сейчас эта проблема обретает свое видимое завершение. Человек как никогда близок к осуществлению своего проекта — снятию извечного проклятия дуальности и обретению монизма в самом себе, превращения себя в полностью искусственно-техническое существо. Человек действительно сам себя делает из природной заготовки, которую уже потом можно будет отбросить за ненадобностью.
Одним из наиболее существенных достижений науки о жизни 19-20 вв., наряду с эволюционным учением, стало понимание того, что жизнь всегда включена в некий контекст, всегда выступает в виде системы — это учение о экоценозах Сукачева и биогеоценозах Вернадского, если брать отечественную традицию, или экологическое сознание в целом. Собственно, жизнь — и есть биосфера. Выделяя вслед за Зюссом разнообразные оболочки Земли (лито-, гидро- и атмосферу), Вернадский отмечает, что и жизнь по последствиям своего развития выходит на уровень геологической силы. При этом он весьма патетически видит подобную же перспективу и у человека. Последствия и его жизнедеятельности также выходят на планетарный уровень, что неизбежно должно привести к формированию еще одной оболочки Земли — ноосферы, в которой полностью воплотится вся мощь и космическое предназначение человека.
Особенность современной ситуации в том, что человек, как никогда прежде, близок к реализации этого устремления. Форма, в которой реализуется ноосфера — это техносфера, сфера искусственно созданного человеком окружающего мира. Смысл идеи ноосферы в целом прост и вполне патетичен: рациональное исчерпание мира возможно. Человек в состоянии достаточным образом познать мир. Отсюда следующий шаг: мир сам по себе недостаточно хорош, надо его немного подправить при помощи технического вмешательства на основании знания (конечно же, научного). И вот теперь человек, как никогда, близок к выполнению этого грандиозного гуманистического (во всех возможных смыслах гуманизма) проекта — эта задача приобретает некоторые зримые очертания. Теперь уже можно сказать, что ноосфера-техносфера возможна. Определенным прообразом подобной техносферы — т.е. полностью искусственной мировой системы — является космическая станция, где все от начала и до конца создано разумом и технической мощью человека. Правда, при этом человеку придется принять на себя регулирование тех процессов, которые теперь идут сами собой, естественным образом.
Биосфера представляет собой гигантскую саморегулирующуюся систему, включающую в себя ряд трофических, энергетических и прочих уровней, в итоге обеспечивающих ей необходимое разнообразие, позволяющее ей справляться с разного рода возмущениями. В свое время на исследовании такого рода проблем возникла кибернетика. Особенностью биосферы является колоссальный запас прочности ее саморегуляции, именно он обеспечивает преемственность и непрерывность существования жизни, что в значительной мере тождественно самой возможности ее существования. В истории Земли неоднократно бывали катастрофические ситуации, когда видовое разнообразие уменьшалось чуть не на четверть. Эти катастрофы могли быть вызваны внутренними причинами (например, тектонической деятельностью, глобальными изменениями климата) или внешними (регулярно повторяющиеся столкновения с более-менее крупными небесными телами). Причиной катастрофического изменения жизни могло выступать и ее собственное развитие. Примером такой глобальной катастрофы, радикальным образом изменившей облик Земли, была граница кембрийского периода, причиной которой стал биогенный переход от первоначальной восстановительной к окислительной, кислородной атмосфере. От громаднейшего временного период докембрия сохранились лишь скромные остатки былого разнообразия жизни. Однако до сих пор запасов прочности биосферы хватало на то, чтобы жизнь неизменно восстанавливалась. Одни группы уступали первенство другим (так, по мнению многих палеонтологов, расцвет млекопитающих и закат эры динозавров был связан с катаклизмом, вызванным падением крупного небесного тела на Землю), однако общая замкнутая структура биосферы сохранялась и жизнь продолжалась.
Особенностью современной цивилизации является то, что человек, по всей видимости, вышел за пределы возможности такой саморегуляции. Последствия деятельности человека таковы, что они превосходят способности саморегуляции биосферы. Подобное утверждение, на наш взгляд, носит фундаментальный мировоззренческий характер, его достоверность еще трудно оценить, а возможные последствия носят глобальный и критический для современной европейской цивилизации характер. Масштабы и интенсивность энергетических потоков в современной цивилизации столь велики, что это приводит к нарушению единства биосферы. Это означает, что масштабы и суть экологической проблемы совершенно неверно понимаются. Современное экологическое сознание нацелено на минимизацию вредного воздействия техники. При этом полагается, что порожденные развитием техники проблемы возможно при помощи техники же и снять. Конечно, далеко не все равно, что вылетает из выхлопной трубы какого-нибудь «Икаруса». Можно и нужно бороться за экологическое совершенствование техники. Но при этом важно помнить, что с определенного предела (и мы, судя по всему, находимся уже за его порогом) техника выступает как альтернатива биосферы, а, значит, и жизни. Естественное — живое и неживое — далеко не всегда совпадает с нашими целями и потому должно в итоге уступить место искусственному. В этом суть техники как глобального события. И встающие при этом вопросы о возможных пределах технического отношения человека к миру и к самому себе (генная инженерия, техническое замещение частей и органов собственного тела, включая их искусственное выращивание с помощью методов клонирования) определенно решаются в пользу техники. Никаких внутренних пределов (ничего святого в прямом смысле, запретного) у техники нет. Есть только внешние пределы — то, до чего еще не успели или не смогли дотянуться. Повторимся еще раз: принципиально подобное вполне возможно и даже весьма вероятно, хотя только в перспективе. Человек в полной мере превратится в «автопойэтическое» существо, являющееся творцом самого себя. Правда жизнь в подобной техносфере не будет особенно радостной, поскольку, как показывают количественные подсчеты, все силы человека будут уходить на борьбу за выживание (как и на космической станции).
Альтернативой подобной ситуации является тезис о невозможности для человека потерять свою дуальность, свою природную составляющую, невозможности отказаться от естественного в самом себе. Отвергнутая естественность некоторым образом «мстит», проявляясь в самых, казалось бы, неожиданных областях, что с позиции искусственного взгляда выступает как нечто нелогичное, непонятное, как досадная, хотя и значительная случайность. Например, в серьезную проблему вырастает изменение демографической ситуации в технически развитых странах, где происходит стремительное постарение населения. Помимо непосредственно очевидных социальных и политических проблем (вся система пенсионного обеспечения, построенная как договор поколений, рушится прямо на глазах), это чревато и долговременными нарушениями в культурных циклах связи поколений. При этом биологический фон проблемы представляется лишенным смысла: почему же современный городской человек не желает размножаться? В то же время этологи видят в этом проявление одного из внутренних механизмов биосферы, реагирующих на чрезмерное превышение численности человеческого вида. Позитивные формы решения этой проблемы пока трудно себя представить. Однако ясно одно: завершение антропологического проекта и превращение человека в автопойэтическое существо будет означать слом биосферы (т.е. жизни в целом) и тем самым уничтожением человека как человека.
Добавить комментарий