На философский факультет поступил я довольно поздно в 24 года после службы в армии и первый год учебы пролетел незаметно. Относительно тех, кто нас вводил в философскую жизнь на первом курсе в 1964 г., остались противоречивые воспоминания. Без всякого сомнения, остались в памяти лекции профессора В.Я. Комаровой по истории античной философии и лекции по физике проф. Родионова. На втором курсе все мы стали перед выбором специализации. Поскольку у меня уже было сельхозобразование, то, естественно, меня потянуло на философские проблемы биологии. [60] Я несколько месяцев ходил на лекции со студентами четвертого и пятого курса, но при выборе конкретной исследовательской темы взял «завышенную планку», чем вызвал неудовольствие со стороны знаменитого профессора биологического факультета. И так получилось, что мои необоснованные амбиции, как говорится, «положили крест» на мое философско-биологическое образование.
Каждый нормальный студент знает, что выбрать специализацию и тему по душе дело сложное и мучительное. Самому кажется, что это дело решенное, а вот при подборе темы вдруг возникают противоречия. В то время специализаций и отделений на философском факультете было значительно меньше. Главные — диамат и истмат, — меня не прельщали, а вот история философии была близка по устремлениям. Но мне хотелось совместить мои прежние наработки лектора-международника, увлечения по философии математики, рациональному свободомыслию и гуманитаристике. Вот с этим набором предпочтений я и стал приставать к известным профессорам и доцентам, но не тут-то было. Каждый из них стремился навязать свое видение проблемы и дать, по его мнению, перспективную тему работы, которые как-то были мне не по душе. Руководители кафедр и ведущие профессора участвуют в этом процессе набора новых волонтеров своих специализаций, этим был обеспокоен и профессор Михаил Иосифович Шахнович.
После одного из выступлений перед студентами по поводу своей специализации я подошел к нему с вопросом: что мне делать? Осторожно и без прессинга он выпытывал у меня «все обо всем», вышагивая по нашему коридору, а потом сказал, что он поищет мне достойную тему. Буквально через неделю он в этом же коридоре выловил меня и предложил [61] ознакомиться со списком тем, написанных большими буквами на клочке бумаги. Здесь же я, как помнится, сходу отклонил ряд из них, а вот философия Бертрана Рассела меня прельстила. Михаил Иосифович советовал мне покопаться в библиографии, в Летописи библиографической на предмет представленности этой темы в научных исследованиях. Уже через неделю я сам разыскал его и с некоторым неудовольствием сказал, что о Расселе уже столько написано — три статьи я нашел на русском языке! Это известие его неподдельно развеселило. В ответ он сказал, что это хорошо, что так мало известно о столь знаменитом математике и философе, т. е. дело за мной — вперед к вершинам неизведанного!
Часто после выбора темы студент и преподаватель не встречаются вплоть до прочтения уже готового студенческого «труда»; в отношениях между М.И. Шахновичем и теми, кем он руководил, все было иначе. Он где-то в коридоре деликатно подсовывал очередной клочок бумажки с библиографическими данными монографии, или статьи по философии Рассела, или сообщал, что на той или иной конференции говорилось нечто, должное интересовать меня. Следующим этапом наших отношений стало написание курсовой работы и ее защита. К этому времени у нас уже начались лекции по специализации (читали М.Я. Шахнович, С.Н. Савельев, Я.Я. Кожурин, Б.Я. Рамм из ГМИРА и др.) и лекции для всего курса по «Основам научного атеизма», которые читал М.И. Шахнович. Ну, это было незабываемое зрелище! Вначале многие похихикивали, глядя на него: тоненьким голосом, никак не соответствующим его довольно крупной фигуре, он в едином ритме проводил все 45 первых и 45 вторых минут. С полузакрытыми глазами за толстыми стеклами очков, беспрерывно передвигаясь перед столами и по проходам между ними, он формулировал тему, проблемы, давал [62] ответы, подтверждая их цитатами с точными библиографическими данными, которые он тут же и зачитывал с очередного клочка бумаги. Я не видел конспекта лекций, кроме вороха таких вот клочков, которые он носил в кармане, выуживая нужный при необходимости. В дальнейшем я узнал, что, работая в Публичной библиотеке или читая книгу дома, Михаил Иосифович выписывал необходимые данные на подручном материале, на той бумаге, которая имелась под руками. В любом случае, его лекции всегда отличались эмоциональной напряженностью, энциклопедической насыщенностью, выверенной логикой. Конспекты его лекций в дальнейшем мне помогали неоднократно.
Вернемся к написанию курсовой работы. Каждый студент знает, что это вроде нехитрое дело требует вначале известных усилий: с чего начать, чем закончить, как структурировать, какой материал употребить и т. п. Михаил Иосифович как-то ненавязчиво и доходчиво объяснил весь этот процесс и при чтении первого варианта курсовой сделал достаточно интересные замечания, которые я реализую до сих пор и при работе со своими учениками. Они просты: 1) писать надо так, чтобы потом можно было при незначительной доработке отдавать в печать; 2) выбирать тему не для того, чтобы отчитаться, а для развития исследуемой темы; 3) доводить написанное до учебного процесса или до общественности через научную конференцию или конкурс студенческих работ. Все эти «заповеди» я выполнял, правда, не сразу, но все курсовые опубликованы как статьи, диплом с доработкой защищен как кандидатская диссертация и опубликован как монография. А с выступлением на конференции Михаил Иосифович тоже помог, да еще как. Студента-третьекурсника он представляет как аспиранта с докладом на заседании Британской ассоциации в Доме дружбы! Страха я натерпелся, но с выступлением [63] не провалил. Это была хорошая школа, которой я обязан Михаилу Иосифовичу. Кстати, уже будучи у него аспирантом, я написал первую статью (надо было 6 страниц, а я представил аж 12) и довольный собой (написанная статья мне казалась научно выверенной и доказательной) отдал ему на одобрение и редактуру. То, что я получил назад, меня потрясло: она была вся перечеркнута и при перепечатке осталось всего-то три страницы! Ибо то, что я считал верхом совершенства, было повторением давно известного, а своего наработанного оказалось так мало. Михаил Иосифович сказал: Толя, не расстраивайся, дело поправимое. Он оказался прав. Я глубоко признателен ему за всю ту науку, которую он мне преподал при общении, и желаю каждому иметь такого учителя.
Добавить комментарий