Мера жизни - смерть, мера человека - любовь

По ком звонит колокол? — спрашивал Джон Донн. — Ситуация жизни создается осознанием границы между двумя способами бывания, бывания в теле и бывания вне тела. «И мертвым сном пока я сплю, моя душа не умирает… » — писал поэт Алексей Толстой, сон, явь, видение и сновидение, — где иллюзия, где реальность? — трудные вопросы имеют как трудные, так и легкие ответы.

Жизнь в теле есть подготовка к жизни вне тела, значит, жизнь в теле имеет единственный смысл, — освоить тело. Человек есть Я, Я есть дух, — писал Серен Кьеркегор. Человека нет ни в мире материальной телесности, ни в мире ментальном, человек представляет собой паттерн, особый индивидуальный опыт взаимодействия двух способов бывания. Человека нет, он всегда мертв, он есть чистая пустота, как и все в этом мире. Смерть человека есть одновременно акт его рождения. Как важно уметь правильно умирать, т.е., засыпать мертвым сном. Как мало мы уделяем этому внимания.

Смерть есть наш советчик, — говорит донн Хуан, маг из племени яки. Смерть связывают с потерей, с тотальной потерей для того, кого пребывает в экзистенции смерти, с частичной потерей для того, кого пробуждает звук колокола, смерть, таким образом, есть советчик по сложному духовному вопросу дружбы и, прежде всего, дружбы приватной, интимной, той, что зовется любовью. Наиболее проникновенные слова о дружбе сказаны после смерти друга, как будто оплакивание являлось тем завещанием, которое ушедший друг оставил писавшему. В текстах Цицерона и Монтеня преодолевается граница между приватным и публичным. Аристотель отличал дружбу, ориентированную на добродетель, от тех, что основывается на удовольствии или интересе. Очеловечивание дружбы (она может быть лишь между людьми) означает то, что друг перестает быть ближним. После Ницше Бланшо предлагал такой опыт дружбы, который предполагал бы отказ от памяти, близости, истины, знания и добродетели. Хайдеггер каждый голос другого воспринимал как голос друга. От «голос друга» к понятию «борьбы», — такова логика его «Времени и бытия». Хайдеггер рассматривает понятия filein, kampf, polimos. Открытость слуха представляется им категориями гармонии и симфонии, последняя есть обличие filein, а в гераклитовском, не заслоненным аристотелевским толкованием смысле, это понятие он переводит как «любовь», он еще не отличим от дружбы, он есть то, о чем говорит логос. Вслушиваясь, Хайдеггер достигает точки, в которой возможно измерение filein,а самого бытия, в которой возможно мыслить filein еще до filia.

Первые философы, спасая sofon (filein плюс logos), бытие-в бытии, от нападок софистов, создают «пространство ностальгии»; она, ностальгия, является, по Хайдеггеру, истоком философии. Философия приходит после fileina, всегда с опозданием, приходит оплакивает утраченную симфонию, гармонию, filein.

Деррида, анализируя тексты Хайдеггера (в частности «Введение в метафизику»,1935), обнаруживает два уравнения: (1) filein = logos + sumfonia; (2) polimos = logos. Первое утверждает тождественность fileina собиранию logos и sumfonia; второе — тождественности polimos logos,у и ряду сопряженных с ним понятий.

Хайдеггеровское прочтение гераклитовского рolimosа (некоторой исходной точки человек и бог) являет собой попытку деантропологизации и детеологизации polimosа. «Тут-бытие» не сводится к человеческому бытию: filein и polimos — это одно и то же (как это следует из соотношения уравнений).

Смерть друга, смерть другого, смерть другого Я, — все это значит: рождение тут-бытия Я, рождение тут-бытия, рождение я. В каком теле, в каком времени и в каком месте? Все определяется искусством умирания, способностью определиться в экстремальной точке, в точке бифуркации, в точке взаимодействия процессов деструкции и конструкции. Умирая человек должен вдохнуть в другое тело ту частицу, которая связывает его, делает его телом Я, телом жизни. «Полимос» — название этой частицы, этого семени жизни, этой оживляющей энергии. Она, подобно вакуумному конденсату квантовой хроматографии, есть, и ее нет, он принадлежит пустоте, он есть космический танец. Ее нет в пространстве-времени, ибо нет у нее измерений, но ею создается пространство-время того тела, которое она оживляет, взывает к жизни. Возможно, физики будущего откроют ее.

Любить, то есть быть в тут бытии fileina, значит вслушиваться-всматриваться-вчувствоваться и слышать-видеть-чувствовать наличие polimosa, обладать образом и подобием бога и дарить их любимому другому. Любить — это, значит, производить деэротизацию sofona, то есть гармонизацию и симфонизацию новой телесности, высвобождение ее из пут ностальгии, возвращение радости и первобытности. Любить — это умирать в любви, это возвращение к «битве веры», это заболевать болезнью к смерти, любить — это любить…

Любовь не знает времен, Бог знает времен, Бог есть любовь, любовь знает границу вечности, и любовь на границе — это любовь polimosа. в этой точке сходятся измерения человека и бога, любви и смерти, времени и пространства. Здесь переход в тут-бытие.