Вопрос о бытии, вне зависимости от того, как понимается само бытие, есть вопрос о тавтологии. Это обусловлено, во-первых, тем, что бытие не ввести иначе как тавтологию, и, во-вторых, при любых попытках мыслить бытие, говорить о нем, постулировать или констатировать факт его наличия, невозможно вырваться из круга, задаваемого предметом рассмотрения. Круг этот задается тривиальным на первый взгляд ходом мысли: данность всякого нечто отсылает к его существованию. В применении к бытию это означает, что результат любой работы с бытием уже должен быть и быть самим бытием. Но положение, в котором любое действие открывает лишь очевидность того, в отношении чего действие совершается, есть положение, в котором движение в собственной непрерывности, равно как и в дискретности своих моментов, есть вечное возвращение к началу. Бытие, как тавтология, обнаруживает собственную предельность двояким образом: как предельность самого себя и как предел мысли вообще.
Замыкание всего на бытии как таковом, а именно об этом бытии идет речь, трансформирует вопрос о бытии в вопрос о пределе мышления. Мышление здесь утверждает или отрицает за любым нечто причастность бытию, следовательно, оно (мышление) есть то, что позволяет приписать предикат существования всякому нечто, и тем самым выявить его чтойность. В самом деле, указанный в начале ход мысли как будто нивелирует границу между воображением и реальностью, предикат существования, в случае принятия этого аргумента можно приписать решительно всему. Все как будто есть, однако вопрос о «есть» — вопрос о чтойности. Простое «есть» — тривиальная связка, грамматическая конструкция, фигура речи, не предполагающая даже малейшего смысла. Тогда первоначальный аргумент есть указание на необходимость мыслить то нечто, за которым признается право на существование. Поскольку же вопрос ставится относительно существования, постольку критерием мысли, тем, относительно чего существует или не существует нечто, должно быть то, что само не допускает вопроса или сомнения в собственном существовании. Таковым и является бытие.
Очевидно, что мы уже совершили тот самый круг, на который указывали в самом начале. Однако, совершив это движение, мы одновременно и наметили путь к выходу, то есть означили границу бытия и, вместе с тем, задали новое проблематическое поле. Действительно, выяснение чтойности нечто есть то, на что направлено мышление этого нечто, пределом же чтойности является причастность бытию как констатация завершенности этого нечто. Следовательно, мышление оказывается втянутым в выяснение вопроса о существовании, оно судит. Но ведь исходный аргумент можно применить и к мышлению, тогда мышление само себе должно вынести приговор, равно как и вскрыть для себя самого свою собственную сущность. [133] Мышление здесь оказывается столь же предельным и обращенным само на себя, как и бытие. Перед нами все тот же круг самообоснования, самообъективации, самоопределения.
Следует заметить, что, несмотря на применимость исходного и, по всей видимости, предельного аргумента к мышлению, форма этого аргумента к мышлению не применима. Утверждать, что данность любого нечто мыслима, решительно невозможно. Скорее наоборот, мыслимо только мышление, то есть, только помыслив нечто можно утверждать его мыслимость. Мышление, таким образом, всегда распространено на собственный объект, поэтому и охватывает себя целиком. Иными словами, в ситуации мышления мы всегда имеем дело с «уже»: уже ставшим, осознанным, существующим и т. д. Само мышление — случившийся, а потому несомненный и максимально достоверный факт самого мышления.
Очевидно, что в этом случае нам не остается ничего иного, кроме признания мышления как первоначального, несомненного и подлинного в своей достоверности началом любого философского дискурса. В таком случае правомерен вопрос о том, является ли бытие предельным по своему содержанию, коль скоро таковым является мышление. Бытие так или иначе повторяет форму мышления как начала. Начало предельно, беспредпосылочно, непосредственно и свободно от всякого «уже» (начатого). Начатое нуждается в определении, предпосылке, опосредовании, а следовательно, в основании, которым начало по определению быть не может, так как начало предполагающее обоснованное имеет предпосылку. Обоснованным («уже», начатым…) не может быть и основание, оно произведено началом. Начало само по себе есть мышление, произведенное мышлением, есть бытие. Соответственно, бытие есть основание, которое, как и любое основание является необходимым и ограниченным другим основанием. Кроме того, основание всегда связано с обоснованным, которое, в свою очередь, никогда не обосновывается целиком. Таким образом, тавтология бытия размыкается в трех направлениях:
- Бытие — начало (основание — мышление)
- Бытие — иное (основание — основание)
- Бытие — обоснованное (основание — обоснованное).
Каждая из заданных связок предельна, в силу предельности самого начала, а значит, может быть разомкнута мышлением. Размыкание тавтологий мышлением есть их реализация, то есть переход от бессодержательной формы к определенности, смыслу, собственно содержанию, которое, в свою очередь, может быть реализовано — приведено к адекватности (понятию).
Добавить комментарий