С развитием современной цивилизации человечество столкнулось со множеством проблем, как с новыми, порожденными в нынешнем столетии, так и со старыми, оставшимися нам в наследство от предыдущих поколений. Одной из таких «вечных» проблем является проблема архетипного сознания и таких стереотипов поведения, которые казалось бы давно ушли в небытие. Еще совсем недавно человечество было уверено, что с развитием цивилизации исчезнут все предрассудки, религиозные суеверия, темные инстинкты и болезни, которые мешают человеку в его стремлении к счастью и благополучию. Однако современные исследования в области истории, этнографии, этнолингвистики, психологии, культурологии, культурантропологии показывают, что архетипное сознание, мифотворчество, неоязычество появляются вновь, сохраняются и не только уживаются с успехами в области науки и техники, но порой побеждают цивилизованного человека. Поскольку «обнаруживая свое присутствие лишь в символическо-образной форме», 1 они постоянно воспроизводят человеческий опыт в виде социальной памяти, а потому неискоренимы и в этом проявляется их значимость как первых духовных выражений культуры. Человеческий разум в глубинных своих основаниях имеет общие человеческие способности, так называемые «врожденные», хотя и очень смутные образы. К. Юнг определил эти смутные образы и идеи в сознании человека как архетипы бессознательного. Наиболее очевидны из них — это идеи пространства, времени, живого и неживого, жизни и смерти, мужского и женского, левого и правого, которые ни из какого конкретного опыта не выводятся. В работе «Об архетипах коллективного бессознательного» он исходил из предположения о существовании по аналогии с личностным бессознательным в теории психоанализа З. Фрейда бессознательного коллективного, имеющего не индивидуальную, а всеобщую природу: «…это означает, что оно включает в себя, в противоположность личностной душе, содержания и образы поведения, которые…являются повсюду и у всех одними и теми же. Другими словами, коллективное бессознательное идентично у всех людей и образует тем самым всеобщее основание душевной жизни каждого, будучи по природе своей сверхличным». 2 Таким образом, предполагается существование некоего общего начала, сложившегося в генезисе и становлении этноса и определяющего существование некоторых стереотипов сознания и поведения представителей данного этноса и самого этноса в целом на протяжении всей его истории. Таким образом, при рассмотрении культургенезиса того или иного этноса представляется весьма плодотворной архетипная модель культуры (первообраз культуры).
Рассматривать данную проблему в контексте этики, на наш взгляд, не имеет смысла, речь не идет об этической оценке данного феномена: хорошо это или плохо для современного человека? Речь идет о глубинных основаниях культуры, универсальности и динамике культурно-исторического процесса, о механизмах преемственности, цикличности и диффузии культуры (культурных контактов, взаимовлиянии, волнообразном распространении той или иной культуры в другие регионы). Во многих культурфилософских и культурологических работах акцент делается на универсальность и противоречивость культуры. Человек по природе своей есть существо противоречивое, поэтому и культура как творение духа человеческого вбирает в себя и традиции (даже древние), ценности, что составляет устойчивые структуры культуры и творчество нового, что связано с риском и изменением общества. Ни один элемент культуры не исчезает бесследно, даже если в данный временной период он не проявляется, как это случилось с религией в советском обществе. Таким образом, культура представляет собой сложную многоуровневую систему и, поэтому, если в верхних структурах современной культуры проявляется рациональное начало, видны успехи в развитии науки и техники, то в нижних структурах (древних) сохраняется иррациональное начало (бессознательное), то, что связывает человека с природой, хаос страстей и желаний, то, что культура стремится упорядочить, ограничить (Фрейд) и то, без чего она не может развиваться.
Исследование природы архетипного сознания позволяет глубже понять историю и культуру собственного народа. Обращение к проблеме архетипов в культуре выводит на проблему типологии культуры, религии, личности. Немецкие и русские романтики одними из первых обратили внимание на значение мифологии для философии и религии и принялись за поиски древних национальных корней (Ф. Шлегель, Ф. Шеллинг, А. Хомяков, Ф. Тютчев). Славянофилы (А.С. Хомяков, например, в работе «О зодчестве») выявляли прямую связь культуры (искусства) с типом религиозной веры и характером народа. Тип культуры во многом определяет тип религии и наоборот. Так например, принятие христианства в его восточном ответвлении (византийское православие), а не западном (римское католичество) во многом определялось уже сложившейся культурой восточных славян, поклонявшихся языческим богам (у каждого бога была своя система символов и до сих пор в русских деревнях добросовестный хозяин с уважением и любовью относится к земле-кормилице и не иначе как Мать-Сыра-Земля ее не называет). Н. Бердяев, говоря об особенностях русской культуры, особо выделял «мистику земли», чувство одухотворенности, миролюбия и любви по отношению к земле, а не стремление завоевать «жизненное пространство». И вместе с тем православная вера проникла в мысли и чувства русского народа, сформировала православную культуру с основными ценностями, что значительно повлияло на формирование русского национального характера: стремление к абсолютному добру, волю (дисциплину духа, но не «волю к власти»), терпимость, соборность (цельность духа). И. Ильин выявил некоторые устойчивые архетипические характеристики для русской культуры: монизм духа и тела (софийность, как единство земного и божественного миров), деятельный, активный характер русского человека, способного мобилизовать себя в трудную минуту. Н. Бердяев противопоставлял монизму культуры противоречивость двух начал, дуализм русской культуры (противоречивость национального характера). Федотов также допускал два начала, рассматривал культурные слои разных эпох и даже предположил, что язычество как культурный слой соседствует с христианской (православной) религией, как более высшим слоем культуры. И все они признавали религию как главный источник культуры, православное понимание природы духовности, иерархичность в системе ценностей русской культуры.
Построить национальный образ культуры сложно. А. Безансон в своем исследовании русской культуры отмечал: «…исследование России обычно способствует чувствительности. Ее история почти всегда грустна и наполнена страданиями, связанными с формой правления, то есть с несчастьями скорее нравственного, нежели физического характера. Конечно, человек повсюду несчастен. Но есть страны, где несчастья не проистекают или проистекают лишь изредка, из политики. В России несчастье скорее государственное, нежели частное». 3 А. Безансон видит определенную закономерность в возникновении одних и тех же архетипических ситуаций в русской истории. Это прежде всего отношения к Богу, Государю, власти (Бог-Государь и Государь-Народ). «Символы, выражающие эти отношения, — пишет А. Безансон, — одни и те же, независимо от того, отвергается власть или принимается. Принятая, она обретает форму очень жесткого, требующего жертвенности «закона», который… признается основой русскости. Если же власть отвергается, то и мятеж принимает самые крайние формы, о которых также утверждается, что они есть часть национальной самобытности…». 4 В отличие от католических народов, для которых было характерно отношение соперничества (борьбы за власть) между светской властью (королевской) и церковной (папской), поэтому в целях регулирования данного отношения (ограничение притязаний с обеих сторон) развивалась достаточно сложная правовая система; в России (Руси), принявшей восточное христианство, Церковь и Царство рассматривались в полной неразделимости (союз, а не борьба), так как невозможно для христиан иметь Церковь и не иметь Царства. Таким образом, на Руси, как и в Византии, религия и государственно-политическое устройство (самодержавная власть) явились взаимосвязанными и взаимообусловленными элементами культуры. Идея сакрализации светской власти более всего привлекала первых русских «самодержцев». Царь был не только главой государственной власти, но и носителем традиционного идеала «правды». В отношении к царю русская культура сохранила пережитки языческой культуры. Русское православие знало не только небесный идеал христианства, но и земной идеал «Святой Руси», главную роль в образе которой играла фигура «настоящего», православного царя (впоследствии — феномен Лжедмитриев, Смутного времени, русских бунтов). Авторитарные тенденции в социально-практической сфере, с одной стороны, укрепляли единство русских земель, объединяли этнос под знаком установления сильной единоначальной государственности, но с другой стороны, сохранялись идеалы родоплеменного демократизма в нравственно-духовной сфере (религиозной, культурной). Таким образом, стремление уравновесить архаичный вечевой идеал свободы (воли) и более поздний (средневековый) идеал государственного авторитаризма в форме «соборности» было практически невыполнимо. И это породило исходное неразрешимое противоречие, лежащее в фундаменте русской культуры. Итогом такой неудачной попытки сочетания идеала авторитаризма и коллективизма стал распад древнерусского государства.
Таким образом, данная архетипная модель культуры со временем закрепилась в отечественной истории и через определенные временные периоды повторялась (цикличность культуры), конечно, не в абсолютной своей идентичности, но в основных своих закономерностях все же проявлялась и порой весьма трагично.
Добавить комментарий