По ту сторону принципа современности

Рецензия на: Джон Лечте. «Пятьдесят ключевых современных мыслителей. От структурализма к постмодернизму». (London, N.-Y.: Routledge, 1994). — Lechte John, Fifty key contemporary thinkers. From structuralism to postmodernism. London, N.-Y.: Routledge, 1994.

[205]

Название книги бывшего студента Юлии Кристевой, а ныне преподавателя Университета Сиднея Джона Лечте не может не интриговать потенциального читателя. Читатель не обнаруживает в тексте того сухого энциклопедизма, с которым обычно пишутся такие книги. Автор не ставит своей целью воспроизведение большей частью известных биографических данных и составление полных библиографических списков, но ориентируется на создание комментариев и формулировку личной позиции автора, что, правда, может трактоваться как положительная, так и как отрицательная сторона исследования. Лечте кажется озадачен написанием интеллектуальных биографий таким образом, чтобы показать нам общие направления и центральные темы в столь сложном мире современной философии. Эта цель отчасти достигается автором, который классифицирует мыслителей по нескольким большим группам, хотя всякий внимательный читатель может выставить автору ряд упрёков и вообще предложить иную классификацию. Но такое положение дел продиктовано самим материалом, а не является недоработкой Лечте, который очень внимательно и аккуратно работает над поставленной темой.

[206]

Биография мыслителя вряд ли когда-либо позволяла увидеть творческое наследие автора в ином свете или проследить зависимость сознания от бытия, но она позволяет не ставить пробела между ними пробела, ведь для самого автора жизнь и творчество были единым процессом. Лечте далёк от пересказа подробностей личной жизни мыслителей, его цель в другом: показать непрерывность и единство философского процесса современности, развеять миф о кризисе и смерти философии, продемонстрировать разнообразие интеллектуальных течений и их взаимную связь.

Читателю также бросается в глаза обратная сторона этого стремления автора: множественные биографические неточности и небрежности. Так, например, автор забывает указать дату смерти Пирса, Соссюра, Бланшо, Лакана, Батая и др. почивших на момент издания книги авторов 1. Статьи о Ц. Тодорове, Э. Лакло, М. Лё Дёфф и Л. Иригарай вовсе не сопровождаются ни одной датой. Равно и библиографические списки страдают значительными пробелами, это касается не только малоизученных авторов, но и самых популярных философов, не говоря уже о выборочных и скудных ссылках на комментаторскую литературу. Хотя, опять же, можно сказать, что составление хронологических таблиц и библиографических списков не входит в задачи Лечте.

И тем не менее, книга Лечте является одним из наиболее адекватных вариантов обобщающей работы по современной философии в целом. Хотя он опирается на ранние исследования, в частности, на книгу Дианы Коллинсон «Пятьдесят главных философов», опубликованную в 1987, и из которой Лечте заимствует структуру книги, но, в отличие от Коллинсон, он концентрирует внимание на [207] современных авторах. Задачей Лечте было «вычленить ключевые элементы в работах мыслителей, которые иногда не так широко известны, но которые идут к этому» [p. ix]. Если Коллинсон описывает уже хорошо знакомые всем теории, то Лечте концентрирует внимание и на малоизученных работах и не известных широкому научному сообществу авторах, которые, на его взгляд, являются талантливыми и перспективными философами.

Перед исследованиями подобного рода стоит ряд проблем, которые так или иначе решаются каждым автором. Одна из них — это проблема классификации. Лечте рассматривает несколько направлений современной философии в одноименных разделах книги: Ранний структурализм, Структурализм, Структурная история, Пост-структуралистская мысль, Семиотика, Вторая волна феминизма, Пост-марксизм, Модернизм, Постмодернизм. Сам автор согласен с тем, что всё многообразие современной философии не может быть сведено к ряду конкретных течений, поэтому очевидна произвольность этого списка, так как речь идёт о современном материале и о творчестве ряда ныне здравствующих мыслителей, поэтому точных критериев разделения быть не может. Так, например, Кристева отнесена автором к семиотикам, хотя может проходить и как феминистка, и как представитель пост-структурализма. То же можно сказать и о Деррида, причисляемом рядом исследователей к постмодернистам, и о Бодрийяре, который во многом основывается на Марксе 2, а также о ряде других персон. Несмотря на попытку разделения философского процесса современности на несколько русел, повествование всё же получается у Лечте монологичным и сводится главным образом к рассказу о французской послевоенной (пост-) структуралистской философии.

[208]

Автор не выделяет в качестве самостоятельных направлений философии экзистенциализм и феноменологию. Также не рассматриваются как самостоятельные интеллектуальные течения философская антропология и психоанализ, хотя и уделяется должное внимание заслугам Фрейда и Лакана и их влиянию на современную мысль.

Лечте принадлежит традиции французской философии, поэтому многие представители аналитической мысли не берутся им в расчёт. Поэтому нельзя говорить и о полноте раскрытия темы, ведь вряд ли исследование структурализма будет полным без анализа работ С. Трубецкого, В. Проппа и Ю. Лотмана и совсем мало вероятно, что рассмотрение структуралистской истории будет удовлетворительным, если ограничиться одним только именем Фернана Броделя, как это делает автор.

В одно течение объединены авторы, имеющие очень мало общего, так, что различий между ними иной раз оказывается больше, чем сходств. Одна идея, которая, быть может, не является ключевой в творчестве мыслителя, оказывается основанием для зачисления его в то или иное направление. Так, например, психоаналитик Лакан отнесён автором к структуралистам, хотя вряд ли может быть назван таковым. Если в своей концепции языка Лакан опирался на Якобсона и работы Леви-Стросса, и это хоть как-то роднит его со структурализмом, то его почти ничего не объединяет с Хомским или Дюмезилем.

Вообще, Ноам Хомский является единственным американским философом, включенным в антологию [pp. 49_53], если не считать вынужденных эмигрантов Леви-Стросса, Адорно, Арендт и Якобсона и приглашенных профессоров. Такой вариант может быть объяснён тем, что во-первых, в США пока что нет ни развитой философии, ни оригинальных авторов, хотя американские исследователи добились больших успехов в усвоении европейской традиции и в комментаторском жанре. Во-вторых, автор действительно [209] увлекается континентальной традицией, оставляя в стороне и прагматизм, и философию языка. Сам Лечте признаётся, что приоритет отдавал по преимуществу структуралистски ориентированным французским философам [p. x], на что указывает подзаголовок книги. Как философ, автор принадлежит определённой семиотической традиции, наиболее ярким представителем которой сегодня является его бывший научный руководитель. Он также известен как автор не менее популярной книги о Юлии Кристевой 3, увлечение творчеством которой ощутимо и в новом тексте. Поэтому многие статьи в книге, как и сам подбор мыслителей, страдают односторонностью и определены скорее личным интересом автора, а не демонстрируют весь спектр современной философии.

В то же время упускается из виду оригинальность ряда авторов, а сведения о них приводятся в пересказе и оценках комментаторов. Зачастую оценивается не собственный вклад в философию, а его влияние на семиотическую традицию. Так, например, о Пирсе говорится в трактовке Эко, а при написании статьи используются прежде всего «Теория Семиотики» 4, а не первоисточники. Философию Бахтина автор также приводит в трактовке Тодорова 5 и Кристевой. И если труды первого стали классическими для бахтиноведения, то «Полилог» 6 и статьи о Бахтине Кристевой признаются на Западе скорее теоретиками литературы, [210] чем историками философии Бахтина. Статья о Джойсе написана на материале текстов Деррида о Джойсе, поэтому её можно считать приложением к статье о самом французском философе, а никак не интеллектуальной биографией писателя. То же можно сказать и о Кафке, который включен в сборник лишь благодаря литературоведческим работам Бланшо, Батая и Делёза.

В список пятидесяти ключевых мыслителей не попадают ни крупнейшие феноменологи: Гуссерль, Хайдеггер, Сартр, Кожевников, ни экзистенциалисты: Камю, Шестов, Ясперс, ни представители аналитической философии: Витгенштейн, Фреге, Рассел, Карнап, Куайн, Рорти, ни прочие философы, такие как Рикер, де Ман, Лаку-Лабарт, Клоссовски, Нанси, Гадамер влияние которых в современной философии неоспоримо. В то же время в разных статьях более 15 раз упоминается Эмиль Дюркгейм, о котором нет отдельной статьи. Такая же участь постигла Вебера, Хоркхаймера, Пруста и Малларме. Хайдеггер — фигура влиятельная не только во Франции, но и во всём мире, но, к сожалению, не имеющая ничего общего с французской семиотикой, и по этой причине не вошедшая в перечень пятидесяти ключевых мыслителей современности. Хотя та же Иригарай не только опирается в своих работах на Хайдеггера 7, но его феноменология является одной из основных тем рассмотрения у французской феминистки. Хайдеггер упоминается в книге лишь в двух местах [p. 116, 118; p. 182] в связи с Э. Левинасом и Х. Арендт.

В число «ключевых» феминисток не попадают ни знаменитая автор «Второго пола» Симона де Бовуар, ни Хелен Сиксу, ни многочисленные и весьма удачные американские эпигоны, которые либо не достаточно [211] современны, либо не достаточно близки семиотической традиции, во всяком случае, они не попадают в эпоху бессмертного Лакана, в которую живёт Лечте.

Другой трудностью, стоящей перед автором подобной книги, является проблема определения «современности» того или иного философа. Так, например, среди «отцов» современной философии, наряду с мыслителями ХХ века и ныне живущими авторами, в своей книге «Читая Кристеву» Келли Оливер называет Бодлера, Дидро, Гегеля, Гераклита, Гёте, Конта, Кьеркегора, Маркса, Платона, Фейербаха, а кроме того, Ленина и Мао Цзе-дуна 8. Проблема отбора современных мыслителей неоднозначна. Очевидно, чтобы быть современным, не обязательно жить в начале XXI века и не обязательно принадлежать к модному интеллектуальному течению. Тем более, здесь не уместен критерий читаемости и индекс цитируемости, который зачастую определён политической необходимостью. Современность приравнивается Оливер к востребованности того или иного мыслителя, а значит к участию в философском процессе. Так, например, несмотря на многие упрёки в забвении классики, которые предъявляются Жаку Деррида, сам он не раз признавался в своей слабости к академическому повествованию, а наиболее важными как для современности философами, так и для собственного творчества считает греков: «Я нахожусь на пороге чтения Платона и Аристотеля. Я люблю их и чувствую, что должен перечитать их снова и снова и снова. Это задача, которая стоит передо мной, пред-стоит мне» 9. Ключевым для современности является тот мыслитель, кто актуален и в настоящее время, кто вовлечён в процесс развития философии, а не просто [212] отличился оригинальными идеями когда-то в прошлом. Это понимает и Лечте, поэтому включает в книгу не только послевоенных философов, но и представителей раннего поколения (Ницше, Пирс, Мосс, Соссюр, Фрейд), которые оказали «плодотворное влияние» на структуралистскую мысль [p. x]. Тем не менее, имена многих «отцов» Лечте по странному стечению обстоятельств забывает, так как они не вписываются в рассказываемую им историю французского (пост-) структурализма.

Третьей существенной трудностью является определение того, кто является важным для современности мыслителем: философ, историк, поэт, политик? Если при выборе кандидатур руководствоваться только критерием популярности в обществе, то результат будет по меньшей мере странным, как это случилось в Словаре современных мыслителей 10, куда вошли не только Ф. Миттеран, но и Мерлин Монро. Конечно, Лечте ориентируется на философов, но наряду с ними, он включает в свою книгу нескольких писателей, Джойса и Кафку, статья о которых, почему-то, помещена в разделе «постмодернизм». Сближение философии и литературы в ХХ веке достигло такого уровня, что границы сегодня проводить трудно, да и нет в том необходимости, ведь такие авторы как Батай, Бланшо, Эко, Соллер, Дюра, Кристева являются объектом исследования не только для философов, но и (как эссеисты и новеллисты) для литературных критиков. В состав книги входят статьи о Кафке и Джойсе, однако нет статей о не менее популярных среди современных философов Прусте, Бодлере, Малларме, Набокове, Элюаре и др.

Но особое внимание привлекает оригинальный кастинг для раздела «постмодернизм», в который не вошли ни Делёз, ни Деррида, ни сама Кристева, которые [213] традиционно считаются представителями постмодернистской философии. Автор рассматривает постмодернизм (как и все остальные названные им течения) с позиции французской философии, поэтому ценителям немецкой и островной философии исследование Лечте может показаться профанацией. В рассмотрении постмодернизма он обращается к классическому пониманию этого термина, а не к тому определению, которое сейчас вошло и в обыденный язык со значительным искажением содержания.

Постмодернизм возникает как самостоятельное течение в философии лишь с опубликованием программного доклада Лиотара, прочитанного им в Квебеке в 1979 11, поэтому до этого времени о постмодернизме можно говорить лишь в социологическом смысле как об общественном развитии после модернизации. Тем не менее, некоторые исследователи 12 склонны причислять к лику постмодернистов людей, жизненный путь которых закончился до возникновения и наиболее интенсивного развития постмодернизма (приходившегося на 1980-е годы) и которые если и знали такое слово, то наверняка использовали его в социологическом значении, и уж никак не причисляли себя к представителям постмодернизма. Например, Ж. Батай (1897-1962), близкий не только установками, но и тематикой своих работ многим философами конца ХХ века, скорее может быть назван предтечей постмодернизма, но никак не его представителем, точно так же, как Гегель не может быть назван марксистом, хотя его исторический метод и оказал существенное влияние на становление Маркса как философа. То же можно сказать и о М. Фуко (1926-1984), весьма далёком от социологии [214] и в последние годы перед смертью занятом изданием двух последних томов «Истории сексуальности», и о Ж. Лакане, ушедшем из жизни в 1981, и о Р. Барте, скончавшемся через год после выхода доклада Лиотара.

Несмотря на то, что само слово «постмодернизм» использовалось социологами ранее, но как философский термин оно было введено Лиотаром если не для внутреннего пользования, то, во всяком случае, как понятие с конкретным содержанием определения «состояния знания в современных наиболее развитых обществах» 13. В строгом смысле, среди надёжных представителей постмодернизма можно назвать одного лишь Лиотара, равно как Деррида может быть назван единственным и полноценным представителем деконструктивизма.

Вслед за Лиотаром, Лечте определяет постмодернизм как «недоверие по отношению к метаисториям» 14. Это значит, что ни одно глобальное объяснение происходящего не заслуживает доверия в эпоху решительной рациональности» [p. 231]. Иными словами, ни одно объяснение мира не может претендовать на универсальность, поэтому амбиции наук, литератур, политик, религий и прочих больших историй (которые создавал модернизм) на окончательное познание мира должны быть оставлены. Всякий модернист мета-рассказчик, преподносят слушателям свою собственную историю, выдавая её за всеобщую, тем самым, стремится к захвату власти. В этом смысле ссылка Лечте на Фуко [p. 231] весьма оправдана. Лечте считает его предтечей постмодернизма, так как теория власти Фуко является отправной точкой для [215] многих построений Бодрийяра 15. Последний также оправданно причисляется автором к постмодернистам, так как (кроме того, что он сам относит себя к этому движению) критика модернистского мета-историзма направлена у Бодрияра против социальных институтов, в конечном счёте, против социального как такового 16, и касается, главным образом, субъект — объектных отношений, на различии которых настаивал модернизм [p. 231].

Что же касается прочих наших современников, которые не вошли в список постмодернистов у Лечте, то такое решение во многом продиктовано работой с философскими текстами и интервью, которую проделал Лечте. Ведь Деррида никогда не называл себя постмодернистом, а будучи отнесён к ним в комментаторской литературе 1980-х годов, скорее соглашается с тем, что ревнители «-измов» причисляют его к тому или ином течению, но сам он никогда не декларировал ни основания новой философии, ни тяготения к какому-либо современному направлению. Напротив, Деррида открыто признаётся в консерватизме и ориентированности на академическую философскую традицию: «Я очень консервативен. Я люблю институты [особенно те, которые носят его имя — добавлено в комментариях], и я провожу уйму времени, принимая участие в работе новых институтов, которые иногда не работают» 17. Столь тщеславный и не скрывающий этого человек вряд ли может быть назван борцом с метаисториями и критиком классической науки. Директор [216] докторской программы “Langue, Litterature, Image” в университете Дени Дидро (Париж-7) профессор Юлия Кристева называет себя специалистом в области семиотики и психоанализа и предпочитает дистанцироваться от течения, наделавшего в современной интеллектуальной жизни так много шума. Академический учёный Умберто Эко вовсе никак не сочетается с тем, что принято называть постмодернизмом. Его книга «Как написать дипломную работу» 18 утверждает жесткие каноны схоластической работы с текстами, приоритет скрупулезного цитирования, старательного выписывания и послушного заучивания, не оставляя автору (пусть даже дипломной работы) ни малейшей возможности творчества. Как учёный и педагог Эко может быть признан, напротив, оплотом метафизической традиции в философии и транслятором метаисторий, с которыми постмодернизм предлагал бороться.

К постмодернистам следует причислить всех, кто так или иначе выступал за обновление традиции и переоценку ценностей, от Сократа до Ницше и Хайдеггера. Неадекватность таких критериев очевидна, поэтому Рорти прав в своём выводе, что постмодернисты и их критики никогда не поймут друг друга, потому что они говорят на разных языках и преследуют разные цели, а поэтому «не находят согласия по вопросу природы и функций философии» 19. На фоне этих неразрешимых конфликтов и безвыходных споров предложение Лечте относиться к постмодернизму как к ординарному философскому течению выглядит предельно своевременно, не менее адекватно смотрится и всегда актуальный лозунг «назад к тексту», [217] который автор берёт на вооружение. Именно такая стратегия может удержать исследователя от рассказа метаистории о современном философском пространстве, и при всех прочих погрешностях, она оказывается успешной.

Книга не даёт полноты представления о современной мысли; но, кажется, что именно к этому и стремился автор. Конечно, данный текст не может считаться оригинальным, но авторство его очевидно. Вопреки ожиданиям независимого исследования, Лечте предлагает предельно субъективное (и потому состоявшееся) размышление о современной философии, история которой рассказана от первого лица. Автор указывает одновременно на незавершённость своего исследования и на принципиальную невозможность закончить работу по современной философии, потому как предметом такой работы является не корпус текстов, а процесс, в который неминуемо оказывается вовлечён любой автор.