Функционально-аксиологическая типология человека и ее интерпретация в постсоветском пространстве

[398]

Существует множество способов разделения людей на различные группы: социальные, по принадлежности к определенной культуре, психологические и т. д. Все эти типологии могут пересекаться друг с другом, причем любая из них может быть взята за основу, в зависимости от того, какая задача решается исследователем. Допустим, нас интересует, какие психологические типы преобладают и как они себя проявляют в той или иной культуре. Предположим далее, что для исследователя важно значение таких психологических характеристик, как соотношение внешней и внутренней направленности и способы психологического освоения действительности. В этом случае уместно обратиться к психологическим типам Юнга, которые строятся на пересечении чувственного, интеллектуального и интуитивного способов с экстравертивной или интровертивной направленностью 1. Затем предстоит выбрать типологию культур, сопоставив, к примеру, идеальную, чувственную [399] и идеационную культуры по П. Сорокину 2 или фаустовскую культуру по О. Шпенглеру 3 с русской культурой 4 Не трудно представить, как юнговская типология могла бы быть проинтерпретирована на определенный тип общества — в нашем случае на постсоветское пространство.

Обратим внимание на методологические опасности, подстерегающие при использовании различных типологий. Я имею в виду, во-первых, иллюзию эмпирической подтверждаемости именно данной типологии и, во-вторых, стремление уложить в прокрустово ложе избранной типологии живую индивидуализированную реальность. По определению ясно, что для любой типологии, общей для определенной предметной области, всегда можно найти в пределах этой области фактическое подтверждение. Значимость подобного подтверждения не может быть оценена без учета решаемой задачи, и, стало быть, такая задача должна быть четко сформулирована. Необходимо также учитывать, что тот или иной тип крайне редко проявляется в «чистом» виде, когда речь заходит об определенном конкретном явлении. Поэтому имеет смысл сконцентрировать внимание на выявлении доминирования определенной типологической характеристики индивидуальности, взятой в определенном отношении. Так, в разных сферах деятельности один и тот же человек может проявлять как интровертивную, так и экстравертивную направленность. Следовательно, надо определиться с тем, какая именно сторона жизни является преимущественным предметом нашего исследования.

Почему мы хотим взглянуть на постсоветское пространство с позиций именно функционально-аксиологической типологии, и, прежде всего, что это такое? Данное понятие введено мной в [400] ряде работ и использовано как для анализа структуры социально-антропологической целостности, так и современной ситуации в межчеловеческих отношениях 5. В этой статье я хочу конкретизировать указанную ситуацию относительно постсоветского пространства. Взгляд на человеческое бытие с позиций функционально-аксиологической типологии адекватен в том случае, когда ставится задача рассмотреть не отдельные его стороны, но получить его целостный образ на уровне предельных оснований. Функциональная типология строится на выделении формального (структурного) основания любой человеческой деятельности, аксиологическая — ее содержательного (ценностного) основания. Они соответственно отвечают на вопросы, какие типы людей с необходимостью присутствуют в любой деятельности, взятой в целом, и какие базовые ценности, опять-таки, в любом случае могут задавать самую глубинную направленность деятельности. На пересечении функциональных и аксиологических типов образуется исходная матрица, описывающая самое общее разделение людей, которая затем может конкретизироваться посредством наложения других более частных типологий.

Любая деятельность, взятая как целостный акт, предполагает наличие замысла, его реализации и организации, опосредующей замысел и реализацию. Субъектами такой деятельности соответственно выступают генераторы идей, организаторы и реализаторы. Эта ячейка, несколько затемняемая привнесенными из определенных контекстов рассмотрения оттенками, по сути дела, может быть увидена в построениях самых различных мыслителей. Например, у Платона эта триада предстает как философы (совмещающие порождение идей и общее управление обществом), воины (выполняющие одну из важнейших функций организации) и ремесленники (исполнители) 6. А. Тойнби включает в свою [401] основополагающую триаду творческое меньшинство, правящее меньшинство и массы 7. Предлагаемая мной типология полностью свободна от каких-либо оценочных моментов и отражает чисто функциональное разделение, где каждый из компонентов необходим, а все вместе они необходимы и достаточны для осуществления деятельности в целом — от замысла до результата через посредство организации. Это разделение может быть приложено как к жизни общества в целом, так и к любой из сфер человеческой жизнедеятельности. Взаимодействие генераторов идей, реализаторов и организаторов присутствует и в научной, и в преобразовательной, и в идеологической, и в других видах и формах деятельности.

Характер этого взаимодействия зависит от условий, в которых осуществляется та или иная деятельность. Общественный строй в целом, уровень развития соответствующей сферы человеческой жизнедеятельности, сложившиеся традиции и нормы, естественно, во многом определяют как содержание и форму генерации замыслов, исполнения и организации, так и их соотношение друг с другом. Достаточно представить эти различия в условиях советского и постсоветского общества, на чем дальше мы остановимся специально. Но различия, вытекающие из особенностей классовых, национальных, религиозных и иных социальных структур общества, исторически преходящи. Понятно, что такой же характер имеют и выражающие их ценностные ориентации. Однако в разнообразии последних можно выделить некую инвариантную аксиологическую основу, которая с такой же необходимостью присуща любому обществу, взятому в целом, как и описанная выше структура функциональная.

Неизбежность наличия аксиологической структуры, которая может быть положена в основу человеческой типологии, коренится в фундаментальных особенностях социальной формы бытия. Переход от биологического поведения, запрограммированного видовой наследственностью, к социальной деятельности предполагает создание идеальных образов, реализующихся в результатах [402] субъектно-объектных и субъектно-субъектных отношений (в преобразовании и общении). При этом формируются не только образы отдельных конкретных результатов, но и стоящая за ними общая направленность деятельности. Очевидно, что общество не может обладать хотя бы минимальной устойчивостью и способностью к дальнейшему развитию без наличия положительной направленности на поступки, совершенствующие условия жизни и укрепляющие единство общества. Люди, обладающие такой ориентацией, всегда стояли у истоков прогресса. Но способность к положительному доопределению бытия сопровождается появлением другого вечного спутника человечества — отчуждения. В основе последнего лежит неприятие и навязывание кому-либо чуждых ему образов, идеальных проектов 8. Такое неприятие может иметь двоякий характер: активный и пассивный. В первом случае формируется активная отрицательная позиция — направленность на эгоцентрическое противопоставление созданному другими, на игнорирование существующих норм не во имя общих интересов, но ради самоутверждения за счет и против других. Ключевым образом здесь является отпадение сатаны от Бога, а если обратиться к земным примерам, то можно вспомнить и о «законе Паркинсона» (каждая вновь сформировавшаяся подсистема имеет тенденцию работать не столько на цели системы, сколько на свои собственные 9), и об идеологии, оправдывающей преступление (необязательно в юридическом, но в более широком смысле, который имеет в виду Ф. Ницше) во имя воли к власти 10. Во втором случае имеет место безразличное непонимание чужих инициатив при отсутствии собственных продуктивных образов. Естественно, что это не может не вести к приспособлению к доминирующим в данное время и в [403] данной общности установкам и образцам, когда важно «не быть, а казаться». Вся человеческая история представляет собой непрекращаюся борьбу положительной (подлинно человеческой) и отрицательной (античеловеческой) направленностей друг с другом и за влияние на представителей промежуточной направленности (в которой сущностная способность человека к доопределению бытия еще не возобладала в должной мере над приспособительной тенденцией бытия биологического).

Выделенные три типа общей направленности имеют свои системообразующие ключевые ценности, доминирование которых резюмируется в трех аксиологических типах Homo sapiens. Ориентации на ценность поступка соответствует тип созидателя. Термин «поступок» употребляется здесь в том смысле, который ему придал М. Бахтин: неповторимое ответственное событие вхождения в бытие 11, такое доопределение человеческого и мирового бытия, которое служит «становящемуся всеединству» 12. Полярно противоположный тип деструктора ориентируется на ценность пре-ступления. Под преступлением в этом контексте понимается самочинное право на то, чтобы во имя самореализации переходить любые пределы («стать Наполеоном» по Достоевскому), нарушать любые меры, и при этом гордиться своим хищничеством. Промежуточный (и наиболее распространенный) тип — это конформисты, ориентирующиеся на ценность, которую вслед за А. Тойнби можно назвать мимесисом 13. Такие люди не совершают поступок или пре-ступление, но подлаживаются, приспосабливаются к тому, что господствует, является авторитетным (престижным, модным), [404] дабы быть «как все» или «не хуже других». Мимесис предстает как имитация чужого поведения без его внутреннего осмысления и органического принятия.

Подчеркну еще раз, что такие типы не проявляются в конкретных личностях в абсолютно чистом виде. Они в той или иной степени, превалируя в тех или иных жизненных ситуациях, могут присутствовать в каждом из нас. Однако, когда речь заходит о характеристике человека в целом, можно и нужно выделить доминантное отношение. К примеру, хотя Гитлер любил собак и писал неплохие акварели, по доминанте он, бесспорно, был деструктором. Если же нас интересует жизнь общества в целом, то частота проявления данных типов и характер их соотношения друг с другом свидетельствуют о наличии определенных тенденций в ценностных ориентациях данного общества. Конечно, проявление этих типов в разных культурах, у разных классов, в различных профессиональных и иных группах, у представителей разных религиозных конфессий и т. д. имеет свою специфику. Но, тем не мене, они есть везде, и, как мне представляется, различие между ними является более глубинным и основополагающим, чем национальные, классовые, религиозные и другие различия.

[405]

Соотнеся друг с другом функциональные и аксиологические типы, мы получим следующую матрицу, в которой представлена функционально-аксиологическая типология.

Дадим необходимые пояснения. На пересечении типов, выделяемых по их функциональной роли в структуре деятельности и по их аксиологической направленности, образуются положительные, отрицательные и «промежуточные» типы, присутствующие в той или иной мере в любой человеческой общности. Генераторы идей с созидательной направленностью образуют интеллигенцию — не «умственный класс», но группу лиц, соответствующих этимологии слова intelligens, т. е. строящих свою деятельность на основе понимания других, на основе диалога и сотворчества. Организаторы с такой же направленностью — служители — достаточно редкая разновидность посредников, которые избрали именно служение Общему делу, а не договорное обслуживание, где на деле преобладает обслуживание собственных интересов. Реализаторы с созидательной направленностью — это народ в лучшем смысле этого слова, т. е. «простые люди», находящие себя в честной реализации положительных начинаний.

На другом полюсе генераторы идей с деструктивной направленностью формируют «элиту». Кавычки означают самозванность этого слоя «продвинутых»; для них главное — отличиться, самовыразиться и самореализоваться вопреки, а не на благо целостного бытия; в любом проекте они стремятся быть «гуру», властителями чужих душ, но при словах «целое», «долг», «соборность» им хочется «хвататься за пистолет». Организаторы-деструкторы образуют группу «суперанималов» («сверхживотных») — удачный термин, введенный Б.А. Диденко 14 (раньше я употреблял термин «супермены»). Для них высшая ценность — их реальная власть (и как самоценность, и как преимущественного получения иных благ) в процессе организации любых дел. Деструктивность на [406] уровне реализации порождает толпу (люмпенов), находящих удовлетворение в разрушительных (в основе своей садомазохистских) проявлениях (дикие развлечения, крайняя жестокость на войне, «немотивированные» преступления и вообще хулиганство как форма бытия). Конформисты на уровне генерации идей имитируют этот процесс, они способны лишь подражать модным идеям и страшно гордятся своей эрудицией. А. Солженицын справедливо назвал этот слой «образованщиной» 15. Конформисты-организаторы — это типичные прагматики; в лучшем случае они способны профессионально организовать достижение любых целей, не вникая в их ценностный смысл; в худшем и более распространенном — «хотят как лучше, а получается как всегда», поскольку хотят как лучше для своей карьеры и выгоды. И, наконец, конформисты на уровне реализации — это мещанство, опять-таки не в сословном, а в аксиологическом смысле этого слова, который ему придал еще А.И. Герцен: дать поменьше, взять побольше (от «хлеба и зрелищ» до «престижного наслаждения новизной») и «качать права» по максимуму.

Хотя описанные типы «вечны», но конкретное наполнение их базовых ценностей, соотношение с другими человеческими группами и типами и друг с другом, конечно, носит исторический характер. Наложили на них свою печать и процессы, происходящие в советском обществе, а затем в постсоветском пространстве. Одним из свидетельств устойчивости названных типов является неудача с формированием «нового человека» в советский период нашей истории. Идеалы коммунизма способствовали проявлению лучших качеств созидателей. Люди этого типа проявили себя и среди генераторов идей, и служителей, и народа. Им мы обязаны успехам в развитии науки, образования, промышленности, победе в Великой отечественной войне. Они проявляли бескорыстный энтузиазм и самоотверженность. Но поскольку «реальный социализм» был, мягко выражаясь, далек от провозглашаемых идеалов, постольку среди мыслящих людей накапливалось разочарование, [407] а деструкторы и конформисты также имели простор для деятельности. Одни созидали, другие доносили, карали и воровали. В так называемый «период застоя» деструктивные тенденции уже вовсю проявили себя и в номенклатуре, и в набирающем силу криминалитете. А конформизм процветал среди взяточников-чиновников, в «пофигизме» «образованщины» («нам якобы платят, мы якобы работаем») среди завидующего «белым людям» Запада мещанства.

Углубление пропасти между идеалами и реальностью неизбежно вело к взрыву. Многие созидатели искренне верили в возможность «социализма с человеческим лицом» и в демократию «как в Швеции». Но их благие пожелания были на корню загублены жесткой активностью деструкторов и «хочешь жить — умей вертеться» конформистов. «Человеческий фактор» снова был не учтен. И те условия, которые способствовали успеху отнюдь не лучших представителей рода человеческого, ими же самими и были созданы. В самом деле, разве не идеологические усилия деструктивной «элиты» вкупе с практическими действиями прагматиков и «суперанималов» привели к грабительской приватизации и разрыву связей между получившими самостоятельность новыми государствами? А уже в качестве следствий мы получили сначала разрушение промышленности и сельского хозяйства, научного потенциала, колоссальный рост бюрократического аппарата, изменение структуры занятости населения в сторону резкого преобладания посреднических сфер (торговли, банков, страховых компаний, охранных предприятий, всяческого «менеджмента», юридических и рекламных учреждений, различных фондов, шоубизнеса, СМИ и т. п.), утечку за рубеж капиталов и мозгов. Затем уже на этой основе мы получили рост безработицы, массовое обнищание населения и невиданный разрыв в доходах богатых и бедных, губительное распространение рыночных отношений на культуру, медицину, образование. Одним словом — дикий, или бандитский капитализм, который сейчас пытаются как-то «организовать» чисто бюрократическими методами.
[408]

Посмотрим теперь, каковы положение и роль функционально-аксиологических типов в этих условиях, сложившихся в постсоветском пространстве. Созидателям, прямо скажем, приходится туго. И если они еще держатся, то это заслуга наших культурных традиций и их собственного мужества. Плохо чувствуют себя подлинные интеллигенты на «рынке образовательных услуг», перед агрессивным нахрапом «массовой культуры», в недофинансируемой науке, где определенные круги монополизировали распределение «грантов»; в ситуации, когда можно обо всем свободно говорить, но все это остается «гласом вопиющего в пустыне», а орды словоблудов стараются отличиться в развенчивании любых идеалов. Честным организаторам явно не по себе в среде совершенно обнаглевших бюрократов и криминализированного бизнеса. «Простым людям», также привыкшим честно трудиться и не обладающим коммерческой жилкой, очень нелегко зарабатывать свою трудовую копейку. Более слабые просто утрачивают ощущение осмысленности жизни.

Зато симбиоз деструкторов и конформистов чувствует себя как рыба в воде. И в некоторых областях жизни они так переплелись, что порой их трудно различить. В генерации идей мы не найдем носителей зла, обладающих харизмой. Все больше — мелкотравчатое эпигонство. Это относится и к религиозному экстремизму, и к агрессивному национализму, и к «идеологам», призывающим отказаться от всякой идеологии и полагающим, что вера в возможность найти истину «устарела» и «каждый прав по-своему», и к деятелям «искусства», воспевающим извращенность и щеголяющим матом. Трудно сказать, кто тут «сатанист», так сказать, от души, а кто просто эксплуатирует дурную моду. К примеру, о чем свидетельствует любовное описание поедания собственного кала или демонстрация его же в качестве «инсталляции» или «перформанса», ползание в голом виде на четвереньках и т. д. и т. п. — о шизофрении, жажде развратить других или о желании прославиться и заработать? Преуспевающие на ниве рекламы, пиара и политтехнологий, казалось бы, чистой воды «образованщина». Но порой в их действиях проглядывают вполне деструктивные ориентации: [409] наслаждаться возможностью манипулировать чужим сознанием или заставить мучиться тех, кто с увлечением смотрит драматический фильм и вынужден следить за тем, когда же кончится очередное рекламное вторжение. В целом же «образованщина» в принципе не может переступить порог очередной моды, а деструктивная «элита» не способна породить сколько-нибудь сильных идей.

Такое же «взаимное дополнение» наблюдается и среди организаторов. «Суперанималы» первенствуют в криминальных структурах, неплохо чувствуют себя в бизнесе, главенствуют среди экстремистов различного толка, активно проникают и в официальные политические структуры. От прагматиков их отличает ярко выраженная жажда власти как таковой, выпячивание своего «царского» достоинства. Но вряд ли среди прорвавшихся на самый верх постсоветского пространства «суперанималов» мы найдем хоть одну действительно харизматическую фигуру. Больше карикатур. Прагматики чаще ориентированы на непосредственную выгоду, но если при этом они являются способными организаторами, то «попутно» могут приносить и пользу. И потому общество, уставшее от деструктивной властности, на первых порах может радоваться прагматической смене. Беда, однако, в том, что прагматики органически не способны понимать необходимость стратегических ценностей и идей и потому готовы приспособиться к любой парадигме, откуда бы она ни исходила. Что такое, скажем, конкурентоспособность — они понимают, а вот во имя чего надо стремиться к ее достижению, в чем состоит национальная идея, сопоставимая с американской мечтой или японским духом — это для них уже «слишком абстрактно». А сие означает, что рано или поздно они оказываются марионетками в руках сил, обладающих собственной стратегией. В постсоветском пространстве это, к сожалению, внешние для него силы.

На уровне реализаторов снижение культурного уровня выступает особенно рельефно. Мещанство, как всегда, озабочено только личным успехом, тем более что такая идеология ныне приветствуется. Но содержание престижного потребления, как желанного следствия такого успеха, включает в себя не только доходы и комфорт, но и способ проведения свободного времени. А он диктуется модой, [410] которая задается описанным выше симбиозом деструктивной «элиты» и «образованщины» и подкрепляется деструктивными же устремлениями толпы (люмпенов), шестерок криминалитета. Тем более что влияние криминальных нравов отчетливо ощущалось уже в массовом менталитете советского общества. Отсюда колоссальный рост демонстративной распущенности и извращенности, наркомании, алкоголизма, повседневной преступности.

Ориентация на максимальную прибыль любой ценой, забвение духовных основ своей культуры, явная несправедливость и несостоятельность власть предержащих — все это дестабилизирует постсоветское пространство и обеспечивает перекос в сторону отрицательных человеческих типов в системе функционально-аксиологической типологии, пронизывающей все сферы человеческой деятельности.