Продуктивность хаоса

Аркадий Драгомощенко беседует в галерее «Борей» с доктором физических наук, проф. Юрием Купериным и доктором философcких наук, проф. Валерием Савчуком. Отличная, скажем, компания. Буквы некуда вставить.
Аркадий Драгомощенко, расшифровав запись этой беседы, любезно разрешил поместить ее в этой книге, отметив свое позитивное участие в сопротивлении режиму актуальности.

А.Д.: Стоит ли делать вид, что мы случайно встретились на страждущих озимях для охотничьих забав. А поскольку встреча исполнена отчетливых намерений, вопрос будет разворачивать себя в следующем направлении: мир сегодня очевидно стремится к «стабилизации», частота этого слова в различного рода повествованиях заметно превосходит частоту любимой «духовности». Даже не знающий грамоте может прочесть это по многим признакам, обнаруживающим «реальность». Не говорю о языке, о системах образов, повадках, походках, одежде, рукавах, сексе, еде, картинах ада, словом — о всем том, что явственно требует своего описания даже на уровне провинциального фотографа. Я решил обойти и то, что называется войной. Состояние общества очевидно травматично, — телевизионно хроническая война менее всего позволяет применять антропологические лекала добрых старых времен. Таким образом, мой туманный вопрос адресуется профессору Куперину касательно предмета его исследований. Стабильность не нуждается ни в каких исследованиях, поскольку она и есть нечто уже содержащее их (исследования) в себе, как щука пескаря или левиафан предание о себе. Но как справляется понимание с тем, что есть неполнота, неустойчивость, хаос?

Ю.К.: Видишь ли, Аркадий, стремление к полноте, устойчивости, стабильности существовало всегда. Я бы не сказал, что сегодня тенденции сильно возросли. В последние тридцать-сорок лет возникло одно немаловажное положение — уж если хочешь устойчивости, тогда изучай, из чего она берется. Из чего берется «устойчивость»? А берется она из «неустойчивости». Поэтому, если что-то хочет стабильно существовать, что-то должно быть неустойчивым. Порядок может родиться только из хаоса. Эта достаточно простая концепция захватывает умы не только естественников, которые ее породили. Разумеется, были предтечи. Но я имею в виду людей из физики прежде всего, не математиков, нет, физики для меня очевидно чем-то занимаются, а… математики… не знаю… И в последние тридцать лет эту концепцию удалось каким-то образом формализовать. А формализовать значит уметь применять.

А.Д.: Юра, попробуем прежде всего прояснить, что такое «неустойчивые» или, как это принято говорить, «нестабильные» системы…

Ю.К.: Ну… чуть тронешь ее, а дальше — предсказать ее будущее невозможно. Раньше как мы думали, вот, если что-то описали, если мы знаем законы, мы можем предсказывать и предсказывать будущее, причем предсказывать более или менее детерминировано, с некой точностью. И вдруг все рухнуло.

А.Д.: Стало быть, «завтра» содержит в себе множество возможных форм реализации нашего мышления? Сплошной Борхес.

Валерий, а как все это возможно отнести к новому искусству?

В.С.: Нет, мне бы сегодня не хотелось представлять какое бы то ни было искусство, Мне интересней подумать над этим с моей точки зрения, с точки зрения философии. Тем более, что в твоем высказывании о жажде стабильности есть доля лукавства. Не думаю, что все так односторонне — ведь, ставим двоеточие, мы стремимся в европейское сообщество, мы стремимся к цивилизованному пути развития, стремимся к изменениям, демократическим, а теперь уже и демографическим и так далее. Жажда изменения владеет нами в той же мере, что и мечта о стабильности. И здесь прав Юрий Куперин порядок может строиться из хаоса, с чем впрочем согласен и Пауль Клее «Есть логика в том, что я начинаю с хаоса, и это наиболее естественное начало».

А.Д.: И тем не менее, риторика явно изменилась — «мы» не хотим пресловутой глобализации, мы опять стали декламировать вирши об особой судьбе, вместо европейского сообщества умами владеет идея эдакой евразийской оси Москва-Пекин-Дели, потому как социальное сознание очевидно ощущает тревогу от все усугубляющейся неустойчивости в том мире, который нас окружает. Мир не попадает в наш алфавит. Да?

В.С.: Я согласен и более того хотел бы сказать, что в перспективе нынешних вопрошаний о природе реальности, в которую мы оказались заброшены, вполне уместно осознание того, что вся, так называемая, пост-структуралистская эпоха с ее агрессивно-критическим отношением к окружающему перестала волновать, попросту утратила привлекательность.

Уже не интересно отслеживать инстанции власти, порядка, структур, стало интересовать другое — что остается после смерти Бога, человека, субъекта, искусства, когда все это с нескрываемой радостью отпели, но, оглядевшись, увидели, что ничего не изменилось. Как и прежде, дома строятся, зарплаты платятся, дети рождаются и так далее, во всяком случае, в цивилизованных странах. И в этом смысле возникает вопрос, что удерживает мир? Что не дает ему развалиться, после того, как казалось, рухнули все его опоры? Казалось, что вон де исчезнет идеология и будет все позволено, и все стало позволено, но ничего не случилось. Система самоорганизуется: там где в избытке хаоса, насилия и беспредела с неизбежностью появляются зоны порядка, правила и нормы и напротив, в ситуации устойчивого покоя, стабильности в обществе с необходимостью появляются зоны беспорядка, хаоса, свободного крове- и волеизьявления.

А.Д.: Что-то вроде эффекта маятника. Дети цветов и хиппи работают в концернах на должностях менеджеров первого эшелона. Все возвращается на свои круги. Вспять. Одни ценности отвергаются, затем отвергнутые ценности возвращаются… Вот самоорганизация, вот опять более устойчивые формы. Ну, едва ли не — время разбрасывать камни и время их собирать.

Ю.К.: Насколько я понимаю, здесь было затронуто два аспекта. Во-первых аспект отрицания, разрушения. Второй аспект — замыкание или просто закрытость. Валерий, кажется, обронил реплику касательно того, что мы все разрушили, осквернили и все равно — как-то само собой все собирается, организуется. Люди на красный не ездят, в лицо не плюют и так далее. А на самом деле я думаю вот в чем здесь дело. Разрушали мы в действительности не те глубинные механизмы, ответственные за самоорганизацию. Они то и остались. Что это за механизмы… Нет, я не гуру, не пророк. Я могу лишь только догадываться. И потом, не уверен, что вообще кто-нибудь это знает. Но то, что они существует — факт. А вот в качестве курьеза — когда избирали нашего президента, один мой аспирант сказал: наконец-то! десять лет хаоса, беспорядка, развала, изоляционизма, ну, чего угодно там… И, наконец, сказал он, мы выбираем человека, который внесет порядок.

Ты глуп, сказал я ему, я тебя больше учить не буду. Мы должны были избрать президента, который внесет новый беспорядок. Почему? Потому что, если мы будем пытаться сохранять тот беспорядок, который был, никакого нового порядка из него не возникнет. Нам нужен новый беспорядок. И я в самом деле был очень огорчен, когда пришел новый президент. Никаких успехов, скажем, не наблюдается. Согласно моему мнению, трудности в дальнейшем будут только нарастать. Особенно это просматривается с точки зрения попыток что-то закрыть, отгородиться, сузить. Ведь почему существует «порядок». Он существует не потому, что система замкнута. Семьдесят с лишним лет система была замкнута и благополучно рухнула. Напротив, система должна быть открытой.

Почему мы живем? Потому, что мы — открытая система. То есть, устойчивость бывает двояка. Вблизи полного равновесия (то есть у порога смерти) и далеко от него. Чтобы существовать далеко от этого тупого, фатального равновесия нужно быть радикально открытым. И постоянно, с нарастающей мощью обмениваться, чем угодно, энергией, информацией, культурами — тогда возможно существование «далеко» от банального равновесия. Конечно, очень многое перемешалось… и тут не следует упускать из вида еще одно — порядок можно сымитировать.

А.Д.: Коль скоро речь пошла об имитации порядка, свидетелями чего мы становимся, нам, кажется понятным, что все это так или иначе касается представлений о мире, i.e. представления мира. По иному — базисных понятий. Таких как время. Да? И снова — почему так настойчиво мы стремимся уложить его в линейку, отмерив прошлое, настоящее, будущее, в котором рано или поздно свершатся все времена. Почему эта модель столь удобна? Разумеется, модель эта собрана под сводами Библии, а эта мастерская известна своими brands — хилиастическое время, проспективистское, милленаристское время и т.д. И эта модель позволяет думать, что мир возможно исправить (неважно кто берется за дело), что мир может быть изменен, а в последней точке его истории вообще все будет хорошо. Кстати, Валерий, все же PoMo рассматривал время несколько иначе, наподобие покрывала Индры…

В.С.: И так нас снесло в русло «времени». Парадоксально, часто думая о нем, я никогда о нем не писал… Начну с простых вещей, с того, что календарное и, условно говоря, физическое время не работает в плане исторического времени, тем более в плане психологического и даже биологического и так далее. Суть в другом. У любой относительно самостоятельной системы есть свой внутренний ритм, собственная шкала времени, и, главное, свое время со своими особыми сгущениями, концентрациями, разрежениями и тому подобными процессами. Что очевидно отличается от календарного времени. И, если вернуться к нашей теме, к нашей реальности — можно сказать, что наблюдается тенденция ускорения исторического времени. Что мы живем в ситуации, когда, например срок между открытиями и их реализацией сгущается, каждая новая форма проживает себя гораздо интенсивней, нежели в сообществах, которые по удачному замечанию Чорана — «млели в величественной косности». Что вновь возвращает к теме устойчивости и наоборот, что влечет за собой необходимость обозначить очень для меня близкую тему — топоса, места. Уместности. А говорить о системах как таковых — означающее соблазнена всеобщностью, претензией на власть не хочется. Мне хотелось бы обратить внимание на то, что в определенных местах, в определенной местности возникают свои собственные системы. Я всегда вспоминаю мудрые ответы: «это наша китайская специфика» или «время оценки событий еще не пришло», поэтому мы не можем дать ответ, поскольку мы еще не созрели. То есть, я веду к тому, что мне, например, все менее и менее интересны процессы глобального изменения, мне интересно, что изменяется у меня на улице, кто копает траншею, для чего? Это примечательно. И для меня важно, но почему-то это не является важным событием и для местной прессы? На самом деле в этом я вижу очертания вполне реальной политической проблемы: выбор между правыми и левыми. Правые, как известно, ассоциируются с идеей консервации и устойчивости, тогда как левые зовут к изменениям, хаосу, цель которых известна. Идеологией левых мы запредельно сыты. Поэтому идея Константина Леонтьева «подморозить Россию» или антидемократические идеи Эрнста Юнгера мне кажутся актуальными. Нужно вернуться к своему месту. К реальным его интересам, к его реальным ресурсам. К самым банальным — чистота воздуха, воды, двора, безопасность и тому подобное.

А.Д.: В 80-х издательством Semiotext была опубликована анонимная книга «Bolo-Bolo». Подозреваю, что руку приложил Гватарри. Неважно, книга тщательно разрабатывала, как создать замкнутое сообщество — bolo — типа фут-боло, мальборо-боло, литература-боло, кофе-боло, слесарь-боло, список продолжается. И создание тысячи таких замкнутых сфер, бусин, по мнению авторов (разумеется с хорошим смехом) означало радикальный ход в деле опрокидывания социальных мега-систем. Капитализма, Социализма. В переводе на русский — просто занимайся собой и соседом. Остальное сгорит синим пламенем — и третий рим и второй нью-йорк.

И все же, ты не станешь отрицать, что любое микро-сообщество тяготеет к закрытости, к самоописанию, к исключительности собственного основания — и все равно им придется входить в отношения друг с другом. Опять-таки мы сталкиваемся с ситуацией начала истории — торговля, обмен, циркуляция информации.

Ю.К.: Вот как раз, связывая тему bolo и времени, я бы добавил следующее — помимо исторического, психологического ни коим образом не совпадающего с макро временем, возникает вот такая немаловажная штука. И я потом скажу, почему она важна. Я имею в виду концепцию возникновения направленности стрелы времени в неустойчивых системах. Если система устойчива типа «колеблющегося маятника», то мы можем признать, что фактически в ней времени нет. Когда же возникает время? Вот говорят: «стрела времени». Она возникает, когда возникает «что-то» из беспорядка, когда возникает структура. Тогда и возникает внутреннее, динамическое время (не календарное, не историческое).

Не знаю, но мне кажется, что стремление на уровне страны, community, пусть этих же bolo к стабильности — есть не что иное как попытка остановить время.

А.Д.: Тогда позволительно произнести слово «страх».

Ю.К.: Да. Это страх. Причем эти фобии могут быть совершенно разными. И в итоге все это связано с понятием риска. Я думаю, фундаментальная вещь, связывающая довольно таки абстрактное представление внутреннего динамического времени с его же проекциями в социальные, культурные сферы — это риск. Каково же наше отношение к риску? В нашей стране, пережившей тяжелейшие времена, риск — ненавистен. 90% нас ненавидит риск. Те же страны, что достигли успеха, prosperity, они, мало по малу, тоже начинают отвергать риск. А проще — хотят остановить время. Что же касается bolo… ну ведь это мы все знаем из биологии — маленькие и быстрые млекопитающие сожрали яйца динозавра.

Потом мы говорили о спорте, хорошем вине, машине потребления. Об автомобилях и часах, о Ню, Нью Йорке и Дрездене, о черепахах, капусте и королях.

Время пролетело незаметно. Профессор Ю. Куперин в задумчивости укатил на вольво в сторону заката. Профессор В. Савчук после некоторых колебаний отправился на отборочные соревнования по бадминтону.

А я далек от признания того, что делал в тот вечер. К тому же никто меня не видел, вернее не слышал, как я напевал слова известного автора —

Однажды автора приведенных и напетых мною строк — И. Пригожина — угораздило получить за это Нобелевскую премию.