Словоупотребление «прикол» в современной российской повседневности не является принадлежностью одного только молодёжного сленга. В настоящее время им пользуются носители русского языка разных возрастов от 5-ти до 60-ти лет (хотя и эти пределы тоже относительны), люди разного культурного уровня и разных социальных положений. Даже в отличие от довольно распространённых сленговых и полусленговых выражений, с помощью которых говорящим сообщается своя реакция на нечто, захватившее его внимание, задевшее его событие или явление (из смягчённых цензурных вариантов это, например: «я торчу», «тащусь», «пищу» или, как совсем смягчённый вариант, «балдею»), выражения «приколись!», «прикол», «прикольно» и т.д. предпочитаются в разговорной речи гораздо более активно. Нисколько не намереваясь (по крайней мере, в рамках данной работы) сокрушаться о современных массовых тенденциях речи и исключительно в целях рассмотрения понятия прикола и функционирования категории прикольного, заметим, что есть, как составляющий основу минимум, две «социальные группы», представители которых старательно избегают названного лексического предпочтения: это носители языка, мыслящие себя носителями высокой культуры, и носители языка, обладающие ярко выраженным аналитическим складом ума.
Названные словоупотребления не встречаются также и в речи тех носителей языка, в сознание которых не вошли соответствующие им понятия. Понятие «прикольного» в российской повседневной и массовой культуре является приобретением собственно последнего пятнадцатилетия, вследствие чего оно иногда привлекается в качестве инструмента или критерия определённой социальной дифференциации. Так, например, в программе «Настоящее время», прозвучавшей в эфире Радио России 12 октября 2001 года, ведущий программы Д.П. Губин в беседе с главным редактором журнала «Искусство кино» Д. Дондуреем развёл представления о жизни, насущные для поколений россиян ещё жёсткого советского воспитания, и жизненные представления россиян, более свободных от советской формовки именно по принципу отсутствия/присутствия в этих представлениях момента «прикольности»: тогда как для первых жизнь — это тяжёлый и довольно мрачный процесс, где всё даётся непосильным трудом, то вторые «понимают, что жить можно прикольно…» [Курсив мой — Т.С. Текст передачи приводится по электронной версии, хранящейся в архиве Радио России — http://www.radiorus.ru].
Причина же отказа от употребления названных лексических единиц во всех перечисленных случаях, в принципе, одна. Думается, что такое неприятие вызвано, прежде всего, протестом против бытийной неопределённости и острой потребностью уже в лично предпринимаемой, субъективной дифференциации и упорядочении окружающего мира. Ибо если, например, лексему «облом» можно более или менее конкретно расшифровать (как несвершение чаемого события, как обман ожидания, нарушение обычного хода дел и т.п.), то расшифровать соответствующим однозначным образом лексему «прикол» представляется затруднительным («классный» как условный и неполный синоним «прикольного» мало способствует его семантическому прояснению; у слова «прикол» слишком много синонимов, чтобы какой-нибудь из них был для него семантически достаточным. При том, что эпитет «прикольный» является гораздо более конкретным, нежели синкретичный эпитет «такой», найти ему конкретный эквивалент не просто, поскольку в речевых ситуациях с данным словоупотреблением могут эквивалироваться самые разнообразные и взаимоисключающие словоупотребления, например, «облом» и «супер»).
Действительно, самое очевидное и фундаментальное свойство понятия «прикол» выражается во впечатлении его тотальной понятийной валентности и эквивалентности. Прикольным может оказаться всё, что угодно: человек, композиция художественного произведения, одежда, ситуация, случай, мысль, кулинарное блюдо, почерк, любовь, смерть и т.д. Прикольность как свойство предмета или события так же может заключаться в чём угодно: в юморе, эксплицируемом предметом, и в его отсутствии, в эротичности и в асексуальности, в положительности, в неприятности, в пользе, в бестолковости — практически во всём (однако же совсем не обязательно, что обратное определение будет верным, причём решающим оказывается субъективный фактор: не всякий анекдот приколен и один и тот же анекдот, в этом смысле, разными реципиентами может быть оценен по-разному).
Кроме того, лексическая и концептуальная неопределённость подчёркивается и практикуемым (в частном и широковещательном порядке) использованием эпитета «прикольный» для дефиниции какого-либо явления, которому (по объективным или субъективным причинам) не нашлось однозначного конкретного определения. Так, например, на развлекательном сайте Н. Фоменко (http://www.fomenko.ru/) представлена на обозрение коллекция картинок, распределённых по шести категориям: «Ироничные», «Эротичные», «Чёрно-юморные», «Страшилки», «Только для взрослых» и «Прикольные» (куда, в частности, помещена картинка, изображающая иностранный номерной знак машины, буквенные латинские обозначения которого образуют русское нецензурное слово). В качестве ещё одного примера может послужить название рубрики юмористической телепередачи И. Олейникова и Ю. Стоянова «Городок» — «Приколы нашего Городка», содержание ироничных зарисовок которой мало чем отличается от содержания эпизодов других рубрик этой программы. В то же время, прибегая в отдельных случаях к оценке чего-либо воистину великого как «прикольного», субъект тем самым не обязательно обнаруживает невозможность осознать своё чувство: так может выражаться своеобразная романтическая ирония субъекта.
Выступая в роли субъективной оценки, сам по себе эпитет «прикольный» никак, по сути, не дифференцирует свой объект. Дифференциация осуществляется только за счёт интонации и контекста произнесения данного эпитета. Поэтому и бинарное противопоставление прикольного неприкольному возможно, по преимуществу, лишь в плане интуитивного субъективного ощущения. Но некоторую исходную помощь в уточняющем определении может оказать попытка словообразовательного анализа.
До конца 1980-х годов слово «прикол» относилось к разряду специальных слов, поскольку функционировало оно, главным образом, в значении укреплённой в земле сваи или кола, служащих для причала или привязи чего-либо или кого-либо (лодок или домашних животных, например). Если сопоставить это с ситуациями и контекстом современных употреблений слова «прикол», то можно заметить, что наиболее значимой в семантическом комплексе данной лексемы была и остаётся сема действия, привлечения и удерживания. При том, что современный «прикол» «массовые употребители» чаще всего возводят к непосредственному «прикалывать», по-прежнему, прикол — это, говоря в целом, то, что способно удержать в своём локусе нечто, склонное к фланированию или вынуждаемое к нему посторонними обстоятельствами. В современном словоупотреблении в категорию прикольного и попадает всё то, что в потоке жизни оказалось способным раздражить, развеселить, вообще как-либо трансформировать состояние реципирующего сознания, причём трансформация происходит именно в результате удерживания и ограничения, а точнее сказать, трансформация тождественна временной локализации движения сознания, выделению определённого его фрагмента.
С одной стороны, «прикол» — это не просто объективно данный раздражитель и трансформатор сознания. «Прикол» — это нечто уже опосредованное чьим-либо сознанием, нечто приуготовляемое или представляемое кому-либо, показываемое или рассказываемое кому-либо (хотя бы себе самому). Определение чего-либо как «прикола» или «прикольного» всегда подразумевает собой состоявшийся процесс восприятия и оценки, либо процесс приколопредставления-приколопорождения, развивающийся в сознании референта и реципиента как взаимодействие воспринятого, чётко ограниченного фрагмента реальности с наличествующим субъективным опытом и оценкой. Поэтому в природе «прикола» можно констатировать многие из основных черт эстетического события: «прикол» осуществляется при спорадической фокусировке внимания, при субъективном вычленении фрагмента реальности из эмпирики как из объективного контекста; здесь есть задаваемая точка зрения, нарративная граница и диалогическая открытость. Собственно, одной из причин отсутствия иерархии в приколопорождении, может быть, и является то, что «прикол» — это нечто представленное, и здесь интересно не столько что представлено, сколько как. «Прикол» чаще всего заключается не столько в самом предмете, сколько в способе и ракурсе его подачи реципиенту. И будучи, например, рассказанным не очень «прикольно», представленный факт не приобретает для реципиента искомого качества, если только, конечно, реципиент не обнаружит в нём возможности какого-либо другого, то есть уже своего, субъективного «прикола».
С другой стороны, под «приколом» подразумевается прежде всего субъективное переживание, точнее, некий эффект, оказываемый на эмоции реципиента. Производимая оценка чего-либо как «прикола» или как «прикольного» означает только констатацию вызванного переживания (без определения самого переживания) и делаемое другому реципиенту обещание переживания. В известной мере, «прикольное» и значит эффектное; характер же эффекта, как и свойство, глубина, продолжительность и продуктивность вызванной или предполагаемой эмоции, здесь значения не имеет.
Понятие «прикола», в силу описанных свойств его функционирования, оказывается органичным проявлением ориентации сознания современного потребителя на стиль экшн, последовательно вырабатывавшийся различными видами коммерческого искусства и СМИ на протяжении последнего десятилетия. «В «экшн» динамизм нарратива призван утвердить как несомненно позитивное действие акцию-поступок при обязательных активности, способности к риску, противостоянию, борьбе, воле, дерзости, силе, — отмечает В.Е. Васильев. — Все это презентируется как безусловно прекрасные, подлинные, сущностные качества субъекта, призванные вызвать у реципиента-потребителя симпатию и положительные эмоции» (Курсив автора — Т.С.). Нечто, что названо кем-то «прикольным», притягивает внимание реципиента обещанием действия. Направление и смысл действия не так важен, как само ощущение действия. Совершающиеся в этой связи изменения в эмоциональном состоянии современного массового человека не означают нацеленности содержания «прикола» на эмоциональный мир реципиента. Они возникают у реципиента от ощущения и сознания действия.
«Приколоцентризм», характеризующий современную повседневность и масскульт, оказывается неизбежным следствием ситуации существования, в которой репрессируется полнокровная эмоциональная жизнь человека. В оценке чего-либо как «прикольного» сказывается не только бытийная индифферентность оценивающего, но и эмоциональный голод, побуждающий субъекта даже в самом обыденном и повседневном явлении находить импульс к эмоциональному движению, всплеску, к переживанию, а также и к выходу эмоций. На этот голод опираются производители массовой беллетристики, особенно «розовых» романов, и всевозможных шоу. Однако, вместе с тем, тогда как массовое чтиво и шоу-бизнес в качестве своего девиза чаще всего обращают на потребителя призыв «оторваться» (вариант — «оттянуться») и практически не подразумевают творческого соучастия реципиента, призыв «приколоться» всё же апеллирует к диалогическим возможностям и к творческому усилию воспринимающего, а подавляющая доля презентаций «приколов» претендует как на статус фольклора, так и на статус экзистенциального события (причём не обязательно — глобального). В конечном счёте, любое, даже спонтанное словесное приколопорождение является «постиндустриальным» — не предполагающим больших временных затрат, но обязательно апеллирующим к опыту другого и максимально приближенным к ходу жизни во всех её проявлениях — видом повседневного творчества и способом осмысления реальности и собственного «я».
Добавить комментарий