Структурализм как особый тип рациональности (с частной ссылкой на Леви-Стросса)

Структурализм включает конкретно-научные исследования главным образом в области гуманитарного знания, появившиеся с конца ХIХ — начала ХХ в., и философские разработки во французской мысли 50-х — 60-е гг., в основе которых лежит особый структурный подход к анализу символических (знаковых) объектов. В работах представителей философского структурализма — К. Леви-Стросса, Ж. Лакана, М. Фуко, Л. Альтюссера и др. — собственно философское содержание тесно переплетено с изучением того или иного конкретного предмета, в чем выразилась антиспекулятивная направленность структурализма. Стремление опереться на конкретную научную практику, осмыслить ее специфические методологические и философские основания свидетельствует о близости данного направления французскому неорационализму, в частности идее «регионального рационализма» Г. Башляра. Как и неорационализм, структурализм продолжает рационалистическую традицию французской философии. Однако в отличие от неорационализма струтурализм предполагает иное представление о рациональности знания — его предмета и метода. Он обращается к структурно-семиотическим моделям, позволяющим рационально описывать культурные феномены, имеющие знаковый характер и рассматриваемые как языки или тексты. Аналогии, проводимые между семиотическими моделями языка и понятием структуры в науках о природе, в частности генетике и эволюционной биологии (Ф. Жакоб, Ф. Леритьер), математике (Ж.-Ф. Дезанти), привели в свое время к распространению структуралистских идей за пределы гуманитарного знания и сближению на их основе естественных и гуманитарных наук.

Своеобразие структурализма заключается в открытии нового типа рациональности, основанного на формальном анализе смыслопорождающих структур языка и отличного как от логико-математической рациональности, имеющей своим истоком греческое представление об очевидности мышления, так и от герменевтического анализа значения фактов исторической жизни. Исторически первый тип рациональности присутствует в греческом представлении о знании (эпистеме), которое в отличие от мнения (доксы) базируется на очевидных посылках, исходя из которых с помощью логического вывода строится весь корпус науки. В значительной степени классическое математическое естествознание, возникшее в Европе в 17 в., можно трактовать как развитие этой греческой идеи знания. Второй тип рациональности связан с происшедшим в XIX в. расцветом историзма, когда обнаруживается такой вид знания, для которого схема логико-математического объяснения не годится. Речь идет об истории, которая, писал В. Дильтей, сообщает не о законах, а о фактах жизни и, следовательно, должна иметь свой метод и свою умопостижимость, отличную от умопостижимости в науках о природе, ибо жизнь не враждебна понятию — она побуждает к рефлексии и языку, благодаря чему поднимается на высший уровень. Традиция немецкого историзма была продолжена в «герменевтике фактичности» М. Хайдеггера, где онтологические высказывания опираются на онтический опыт. Так, нельзя дать аподиктического описания тревоги, не имея ее в своем опыте. Философия здесь — не наука, основанання на достоверности, а герменевтика, то есть интерпретация событий жизни. Среди продолжателей этой традиции — ведущие представители философской герменевтики Гадамер, Рикер, Левинас (начиная с работы «Иначе чем быть, или по ту сторону сущности»).

Новые научные принципы впервые были предложены Соссюром, который отграничил предмет созданной им структурной лингвистики как от историко-сравнительного анализа своеобразия и динамики языковых форм, так и от выведения законов языка из универсальных законов мышления (как то было для классических философов Пор-Рояля, которые выводили грамматические формы из логических). Его идеи находились в отдалении от той традиции в истории семиотики, которая представлена Локком, Больцано, Пирсом, Гуссерлем 1. В «Курсе общей лингвитсики» (опубл. в 1916), рассматривая язык как объективную автономную знаковую систему, лежащую в основе конкретной языковой деятельности (речи), он исследовал синхронный порядок внутренних связей его элементов — знаков. Для Соссюра знак не сводится ни к «идеальному смыслу» (понятию), ни к своему материальному (звуковому) образу: он есть их различие. Также элементы языка функционируют благодаря системе оппозиций, в которой они различаются и соотносятся друг с другом, а смысл возникает как результат взаимоотношений между элементами внутри этой системы (структуры). Французские структуралисты, отталкиваясь от идей создателя семиологии, стали полагать, что любой предмет, будучи сведенным к своей языковой ипостаси, к тексту, может быть рационально понят с помощью законов структурной лингвистики 2. При этом данные законы — это специфические законы языка, касающиеся его означивающей, смыслопроизводящей функции, и поэтому отличные и от обьясняющих законов природы, и от герменевтики временного опыта человека.

К. Леви-Стросс, создатель структурной антропологии, использовал методы структурной лингвистики в этнологии — дисциплине, занимающейся, согласно его определению, сравнением этнографических описаний и выявляющей бессознательные структуры, которые лежат в основе социальных установлений, верований или обычаев 3. Философ по образованию, он занялся этнологией примитивных обществ, увидев в конкретно-научном структурном анализе перспективный путь решения проблем антропологии. «Я удалился от философии и пришел к этнологии, поскольку считал, что понять человека возможно, если только избегать ограничений интроспекции и тех, которые продиктованы рассмотрением единственного типа общества — нашего, или же беглым обозрением нескольких веков в истории западного мира» 4. Главными источниками концепции Леви-Стросса были, помимо структурной лингвистики Пражского кружка (Н.С. Трубецкой, Р. Якобсон), французская социологическая шкода (Э. Дюркгейм, М. Мосс) и психоанализ Фрейда и Юнга. Среди них структурная лингвистика является «связующим звеном», поскольку Леви-Стросс «переводит» психоанализ Фрейда и социологию Дюркгейма и Мосса в лингвистическую плоскость, рассматривая их объекты как системы знаков. Собственно, и у Фрейда, и во французской социологической школе уже присутствовал взгляд на психологические или культурные феномены как на символы (знаки), которые порождены объективными базовыми потребностями — либидо или коллективной солидарностью. Так, Дюркгейм и особенно Мосс создали концепцию социального символизма. В книге «Элементарные формы религиозной жизни», посвященной религиозным верованиями примитивных обществ, Дюркгейм представил религию как систему символов, базис которых составляют важнейшие социальные потребности — сохранение целостности общества, трансляция культуры и т.д. Мосс же писал, что все социальные обычаи и институты суть символы, через которые общество себя выражает. В отличие от Фрейда, который занимался патогенным символизмом, интересуясь теми знаками в речи или сновидении пациента, которые указывают на болезнь и являются результатами вытеснения, для Мосса нормальное общество по существу выражает себя через символические системы — языки, брачные правила, экономические отношения, искусство, ремесла, науки, религии. Задача социологии — истолкование символов через обнаружение базовых, жизненно важных потребностей. Этим же — истолкованием культурной символики — занимается и Леви-Стросс. И социальные институты, и бессознательное для него — знаковые системы, языки, общие структурные законы которых выявляет структурная антропология. Стремясь дать рациональное объяснение культурных фактов, этнология обращается к базовым объективным процессам, располагающимся на уровне коллективного бессознательного. Этнолога интересует не что люди думают, как они понимают и интерпретируют правила социальной жизни, а объективные бессознательные законы, управляющие жизнью помимо того, осознают это сами деятели или нет. Именно законы бессознательного раскрывают загадки функционирования норм человеческой жизни: брачные правила, правила удовлетворения пищевых потребностей, религиозные верования, магические и ритуальные действия и др. Обращение к бессознательному Фрейда и Юнга было обусловлено натуралистическими установками Леви-Стросса, стремлением избежать субъективизма и ценностных предпочтений.

Работа «Элементарные структуры родства» (1949), принесшая Леви-Строссу известность, была продиктована стремлением сделать этнологию более научной путем использования точных методов фонологического анализа в исследовании системы родства и брачных правил племени южноамериканских индейцев. Следуя принципам фонологического анализа, автор выделил основные термины родства, которые не существуют как самостоятельные смысловые единицы, то есть независимо от дифференциальных отношений, куда они входят и где получают смысл во взаимной детерминации. Смысл для Леви-Стросса — это результат, эффект, производимый в структуре, являющейся сетью отношений между терминами. Так, простейшую структуру родства образуют четыре отношения терминов: брат/сестра, муж/жена, отец/сын, племянник матери/сын сестры. Комбинации терминов родства соответствуют установки между родственниками, которые производят те или иные единичные «воплощения» структуры в реальности брачных связей. Леви-Стросс использовал в это время идеи Трубецкого, Якобсона, Мосса, М. Гране (именно работа последнего «Матримониальные категории и отношения близости в Древнем Китае» пробудила в нем интерес к проблеме родства), а также Фрейда, у которого он воспринял важнейший элемент теории брака — запрет инцеста. Все эти «влияния» осмыслены в концепции Леви-Стросса так, что подчинены общей логике структуралистской рациональности. Так, запрет инцеста — это элемент структуры, который, отсутствуя среди позитивностей структуры — терминов и их отношений — играет весьма существенную роль, поскольку благодаря ему отношения в структуре получают определенный смысл. В системе брачных правил он выполняет роль нулевой фонемы Якобсона.

Если в «Элементарных структурах родства», говоря о бессознательных структурах, Леви-Стросс бессознательное определяет в духе Фрейда — как имеющее сексуальную природу, то уже в «Печальных тропиках» он эту природу игнорирует как фундаментальную, ни одной из жизненных потребностей человека не отдавая предпочтения. В дальнейшем Леви-Стросс все более формализует структурный анализ и уходит от фрейдовского понимания природы человека. В «Структурной антропологии» (1958) он определяет бессознательное не как вместилище иррациональных биологических импульсов, а интеллектуализирует его: бессознательное — это формальная структура человеческого духа, инвариантный ансамбль законов его символической функции, который является общим для всех людей, первобытных и цивилизованных. С конца 50-х гг. начинается период творчества Леви-Стросса, отмеченный исследованиями в области религиозных представлений и мифологии. Работы «Тотемизм сегодня» (1962), «Неприрученная мысль» (1962) являются прелюдиями к фундаментальным «Мифологикам» (1964-1971), за которыми последовали «Структурная антропология-2» (1973), «Путь масок» (1975), «Отстраненный взгляд» (1983), «История рыси» (1992) и др. Предпринимая исследование тотемизма, в противовес французской социологической школе (Дюркгейм, Леви-Брюль), интерпретировавшей данный феномене как воображаемое отождествление человека или группы с культовым предметом (животным, растением), Леви-Стросс предлагает структурный анализ, выявляющий тотемические коды в качестве логических форм (под логикой он имеет в виду «установление необходимых отношений» 5 между терминами в структуре) умственных операций. Эти операции (нахождение сходства и различия, обобщение и конкретизация, расчленение и соединение) присущи также современному научному мышлению: мысль дикаря не «пралогична», как утверждал Леви-Брюль, а столь же рациональна, она подчиняется строгим формальным законам знаковых систем. Также логика мифологического мышления отличается от «научной» логики не столько качеством логических операций, сколько природой своих предметов. Цель мифа, по Леви-Строссу, — представление логической модели для разрешения противоречия между бинарными оппозициями (жизнь/смерть, добро/зло, растительное/животное и т.д.).

Рассуждая о своей философии, Леви-Стросс сближает ее с кантианством и неорационализмом, отмечая наличие отдельных общих позиций, которые, с нашей точки зрения, не отражают ее существенную новизну. К примеру, поскольку структурные законы символического мышления формальны, то это позволяет Леви-Строссу провести параллель между ними и кантовскими априорными категориями и формами чувствования. «По существу я вульгарный кантианец и в то же время структуралист. … У Канта я взял то, что дух обладает собственными принудительными формами и познает то, что в себе содержит, налагая свои формы на непроницаемую реальность» 6. Далее, свое философское кредо Леви-Стросс также обозначает как сверхрационализм, используя термин Г. Башляра, который стремился подчеркнуть рациональную составляющую математического естествознания и соответствующей ей философии. Структурная антропология, пишет Леви-Стросс, «создает» свои объекты — структуры, которые относятся не к чувственной реальности, но являются научными конструктами, моделями. Следует различать социальные отношения как принадлежащие низшему уровню эмпирической реальности и их модели, структуры, которые относятся к формальному уровню теоретического конструирования. Лишь в самом общем смысле можно утверждать, что концепция Леви-Стросса располагается в целом в русле французской рационалистической традиции, для которой эталон науки — это математическая наука о природе.

Леви-Стросс подчеркивал значимость для себя и иных учений. Так, он видит заслугу Маркса в том, что тот первый в социальных науках использовал метод моделирования: политэкономическая теория капитализма — это созданная «в лаборатории» модель, сопоставляемая затем с фактами эмпирической реальности. Также у Маркса Леви-Стросс воспринимает идею анализа идеологии как превращенного сознания (в том же направлении шло и влияние Фрейда, стремившегося иррациональное сделать рациональным), а именно необходимость для понимания мышления его отнесение к условиям практического существования людей, что он осуществил в «Мифологиках».

Отвергнув представление о достоверности непосредственного опыта мышления и исследуя его условия на уровне бессознательных структур, Леви-Стросс развивает «новую трансцендентальную философию» (так обозначил структуралистскую философию Делез), где место сознания занимают структуры языка. Эта философия является «региональным рационализмом», то есть не претендует на универсальность, охват всего человеческого опыта, поскольку неуниверсально, с точки зрения французского этнолога, значение структурного анализа. Возражая на упреки в преувеличении роли формального анализа в социальном и гуманитарном знании, Леви-Стросс писал: «Я никогда не считал, что можно свести весь человеческий опыт к метаматическим моделям. (…) Никогда в мою голову не приходила экстравагантная идея о том, что структурный анализ является универсальным. (…) Я просто полагаю, что этом большои эмпирическом «супе», где царит беспорядок, то там, то здесь образуются островки организации. (…) Я выбирал те сферы, очень маленькие, в изучение которых можно привнести немного строгости, признавая, что эти случаи являются привилегированными» 7. Это высказывание свидетельствует о признании Леви-Строссом ограниченности структурализма, отсутствии в его арсенале концептуальных средств выражения предметов, не поддающихся формализации, — всего индивидуального, специфического, случайного.

Примечания
  • [1] См.: Якобсон Р. Взгляд на развитие семиотики // Якобсон Р. Язык и бессознательное. М.,1996.
  • [2] Данная редукция вначале не только не рассматривается структуралистами как упрощающая предмет, который, разумеется, может изучаться как «текст», однако не может быть целиком сведен к нему, но представляется им единственно возможным научным приемом.
  • [3] Леви-Стросс К. Структурная антропология. М.,1986. С.28.
  • [4] Levi-Strauss C., Didier Eribon. De pres et de loin. Paris, 1988. P.106.
  • [5] Леви Строс К. Неприрученная мысль // Леви-Строс К. первобытное мышление. М.,1994. С. 140.
  • [6] Levi-Strauss C., Didier Eribon. Op.cit. P. 152.
  • [7] Ibid. P.143

Похожие тексты: 

Добавить комментарий