А.И. Герцен не был одинок в понимании судьбы русского народа. Его собрат по западничеству блестящий Петр Чаадаев, который в «Риме был бы Брут, в Афинах Переклес, а у нас он офицер гусарский» (А.С. Пушкин), приговоренный к тому же самодержцем всея Руси быть умалишенным за кристальную честность, правду и любовь к России, любил повторять: «Прошлое России пусто, настоящее невыносимо, будущего нет». Горько сознавать, размышлял он далее, что «мы принадлежим к числу тех наций, которые не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок». И, конечно же, незабываемы слова родоначальника русской интеллигенции Александра Радищева: «Я взглянул окрест меня — душа моя страданиями человечества уязвлена стала». И его достала длань, причем длань «Великой Просветительницы», чтобы отблагодарить за справедливость… казнью.
Десятилетия спустя уже при других «просветителях» и «помазанниках Божьих» та же участь и, по сути дела, за то же самое постигла гения русской культуры Федора Достоевского. Незабываемы и интриги двора вокруг Николая Чернышевского. Уже этого достаточно, чтобы понять ханжество и ложь тех, кто видит прошлое России в розовом цвете, кого мучит бессонница, вызванная «потерей России». Если быть честным перед самим собой, окружением и потомками следует признать очевидное: на рубеже XXI в. Россия в принципе осталась Россией Радищева, Чаадаева, Достоевского и Чернышевского. Правда, за последние десять лет появилась важная особенность настоящего России. Мы не можем в полном объеме повторить вслед за Ключевским формулу: «государство крепло, народ хирел», так как к концу нашего века государство российское пришло в соответствие с нищетой и бесправием своего народа.
В этой связи как всегда принципиальным и актуальным остается вопрос о предназначении, судьбе России. В свое время, отвечая на него Н. Бердяев полагал, что «русский народ не захотел выполнить своей миссии в мире, не нашел в себе сил для ее выполнения, совершил внутренне предательство». Сказано остро и даже жестоко. Однако тот же вопрос может быть поставлен не в плоскости должного, а возможного. Другими словами, мог ли русский народ выполнить иную миссию, скажем, того же пресловутого Третьего Рима, чем ту, которую несет неумолимо из века в век? Если по серьезному относиться к менталитету русского человека в понимании того же Бердяева (раздвоенность психологии и морали, максимализм, неспособность к форме, сильное женское начало в обществе и др.), многие, если не все другие пути для России закрыты. Особого внимания заслуживает неспособность русского человека к форме, организации. Ведь ничем иным нельзя объяснить приглашение северными славянами варягов-рюриковичей управлять ими на заре российской государственности: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, приходите княжить и владеть нами». Угодничество некоторых князей, включая Александра Невского, перед золотоордынскими ханами имеет ту же подоплеку.
Русский менталитет как определяюще-составляющая смысла и судьбы России прекрасно представлен в кладези народной мудрости — русской сказке, былине, сказании и т.п. Кстати, это пока неизведанная Земля в интересующем нас контексте. Почему бы не обратить внимание на социальную структуру общества в понимании великолепного Ершова: «у старинушки три сына: первый умный был детина, средний был и так и сяк, младший вовсе был дурак». Стало быть, две трети — умственно неполноценные люди. Если принять к тому же во внимание, что первый и второй лентяи и неумехи и учесть, что именно из них всегда формировался в обществе слой пьяниц и тунеядцев, судьба России уже предстает в соответствующей форме. Недаром Карамзин, характеризуя русский народ одним словом, отвечал: «Пьют» и связывал многие беды России с пьянством. Одна надежда на дурака, который во всех русских сказках дурак, но не дурак работать, что-то организовать. А зачем, если есть щука, конек-горбунок и т.п. Но не только дурак, но и те, которых трудно заподозрить в умственной отсталости, связывают жизнь то с золотой рыбкой, то с серым волком. Вспомним Илью Муромца три десятка лет пролежавшего на печи. Во всем этом весь русский человек, его отношение к труду, порядку и организации. Кто-то может возразить, сославшись на типичный образ русского труженика и мастерового Левшу. Действительно, последний считается символом русского мастерства, трудолюбия и смекалки. Русского — значит бестолкового и безалаберного. Именно Левша это прекрасно доказал. Ведь «аглицкая блоха» и прыгала, и скакала, и танцевала до тех пор, пока не попала в руки Левши и его подручных и пока они ее не подковали. «Великому» Левше, а на самом деле пьянице и забулдыге, — что хорошо показал Лесков, — было как-то невдомек, «что такая малая машинка, как нимфозория, на самую аккуратную точность рассчитана и ее подковок несть не может. Через это теперь нимфозория и не прыгает и дансе не танцует». Ради объективности можно оценить искусность рук Левши, что кстати заметили англичане, но они же были поражены несообразительностью мастера. Поэтому утешением, а не оправданием является признания Левши, что кроме Псалтири и Полусонника мы ничего не знаем, «в науках не занимались, но только отечеству преданные». Во всем этом деле Левше не хватило «самого малого» — смекалки, т.е. того, с чего обычно и начинается подлинная слава настоящего мастера.
И тут опять вспоминаются слова Чаадаева, высказанные, разумеется, в иной связи: «Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, не научили его, мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса мы исказили». Случай с Левшой, пусть конкретный и частный, но достаточно яркий пример такого искажения, и приходится восхищаться спокойной мудростью Лескова, на крючке которой более века находится, пожалуй, вся Россия.
Особенность и даже своеобразная уникальность русского менталитета может рассматриваться и как следствие, и как причина неестественного и во многом катастрофического развития России. Причем неестественное в данном случае есть синоним насильственного будь то: братоубийственные распри князей-рюриковичей, татаро-монгольское нашествие, опричнина Ивана Грозного, реформы Петра Первого, ленинско-сталинские чистки и концлагеря. Можно смело предположить, что в этих потрясениях шел целенаправленный отбор в форме устранения из человеческой популяции лучших ее представителей, и к концу XX в. на необъятных российских просторах, как однажды эмоционально заметил М. Мамардашвили, возникло существо, в котором «узнается некоторая помесь носорогов с саранчой, чем человеческий облик». Этот облик начинает преследовать с экранов телевизоров во время трансляции митингов, собраний, заседаний государственной думы, он даже просвечивается в фенотипах, образе мыслей и действий некоторых кандидатов в президенты. Ф. Ницше называл таких «свинорылыми жуирами». И вот с таким человеческим фактором вступает в XXI в. хронически больная Россия. Можно ли видеть ее в обозримом будущем процветающей? Ответ напрашивается сам собой, ибо «гнилое дерево, — по выражению А. Солженицына, — плодов не дает».
Добавить комментарий