Представления о России во Франции конца XIX - начала ХХ вв.

[25]

Франко–прусская война 1870 г. изменила порядок, установленный в Европе Венским конгрессом 1815 г. Франция потерпела сокрушительное поражение, лишилась Эльзаса и Лотарингии, непосильной была установленная контрибуция. В это время страна попадает в изоляцию, западноевропейские страны отворачиваются от нее. Тяжелое положение населения усугубляется еще и тем, что Бисмарк с завидной регулярностью призывает к полному уничтожению Франции, с трибуны Рейхстага он утверждает, что следующая война начнется неизбежно, возможно — через год, а возможно — через две недели.

Тяжелым было и внутреннее положение Франции конца XIX века. В стране разразился суэцкий кризис, население оказалось вкладчиками, обманутыми государством. Наконец, 1890-е годы ознаменовались расколовшим страну делом Дрейфуса.

6 июня 1881 г. заключается союз между Австро–Венгрией и Германией. 20 мая 1882 г. Двойственный союз становится Тройственным, к военному блоку присоединяется Италия.

Так Франция оказывается перед лицом реального уничтожения. Единственным шансом, способным ее спасти в тот момент оказывается союз с Россией. Заключение такого союза проходило далеко не просто, императорская семья связана с Германией — и с настроенной скептически Англией — семейными узами. Однако, как известно, такой союз был заключен, хотя процедура его подписания была весьма длительной. Потребовалось два долгих года, чтобы после подписания Консультативного пакта 1891 г. союз утвердили. 4 января 1894 г. посол Франции в России граф де Монтебелло получил текст договора, подписанный Александром III. Это был, безусловно, успех французской дипломатии. Но реальностью стала и тупиковость русско-немецких договоренностей, подтолкнувших создание Антанты. Российский министр иностранных дел Николай Карлович Гире далеко не симпатизировал Франции, но именно он назвал союз «сердечным согласием» в письме министру иностранных дел Франции А. Рибо 9 августа 1891 г 1.
[26]

Потребность создания позитивного образа России во Франции этого времени диктовалась не только официальной внешней политикой. После франко–прусской войны французское общество искренне обратило внимание к России. Но Франция оказалась в парадоксальной ситуации — она совершенно не знала своего союзника — «Обросшие анекдотами и легендами воспоминания о крушении наполеоновской армии в русских снегах, невероятные слухи и фантастические сведения часто были источником очень странных «знаний» о России, которые Флобер в своем ироническом «Лексиконе прописных истин» выразил так: «Казаки едят свечи» 2.

Воодушевление, вызванное французско-русским сближением, сменилось истинной «русоманией» конца XIX в. Однако, требующий равновесия французский характер, не мог не породить и ее высмеивания. Например, бесконечными были карикатуры, рисующие союз Марианны с медведем. Одну из них сопровождала подпись: «Послушай-ка, толстячок, я тебе отдам свое сердце, а ты мне взамен отдай на зиму свою шкуру» 3.

Свидетельства путешественников, побывавших в России в конце XIX века не однозначно склонялись к ее похвалам. В 1870 г. в Россию приезжала Олимпия Одуар. Феминистка, поддержанная еще Александром Дюма, борец за права женщин, она была известна и как великая путешественница. Плодом ее пребывания в России стала книга «Путешествие в страну бояр», изданная в 1881 г. Это был враждебный деспотизму исторический труд, содержание его включило и описание государственного управления, полиции, коммерции, религии, но и живописные описания белых ночей Петербурга, охоты на волков 4.

Летом 1872 г. в России был известный в будущем историк, славист Луи Леже. В Москву он приезжает после посещения Нюрнберга, Праги, Кракова, Варшавы, Смоленска. Здесь он попадает на политехническую выставку, устроенную в честь двухсотлетия со дня рождения Петра Великого. «Все, что я увидел в Москве, совершенно не согласуется с представлением о тех московитских варварах, о которых писала парижская пресса моей юности» 5, — запишет Леже. Историк хорошо знаком с книгой Кюстина. В своих письмах домой он откликается, например, на гнев Кюстина, вызванный плохим отношением русских к животным: «Лошади здесь восхитительные [27] звери, которых никто не истязает». Упоминает он и собак, и кошек, «которые почти такие же красивые как во Франции». Повторяя вслед за Кюстином ошибку о том, что русские чтят в голубях Святого Духа, Леже замечает, что верно, потому их так и много в России, потому–то их тут и не едят 6.

В 1886 г. Мариус Вашон — искусствовед, автор трудов о творчестве французских художников, отправился в Санкт–Петербург — «Северную Венецию» — и Москву для изучения древнего и современного русского искусства. В книге «Солнечная Россия» он продолжил линию Теофиля Готье. У автора доминируют описания городских пейзажей, монументов, она довольно статична. Оживляет книгу невольный — или вольный — гротеск. Например, описывая храм Василия Блаженного, автор представляет его как «один из самых гомерических раскатов хохота, которые раздавались в этом земном мире, хохот гения, кристаллизовавшийся в камне» 7.

В 1890–1891 г. в Россию приезжает Арман Сильвестр. Поэт–парнасец, он отстранен от всеобщего восторгания Россией. Свою книгу «Россия, Впечатления. Портреты. Пейзажи» он заканчивает словами: «Эта книга, написанная вдогонку личным впечатлениям, книга вежливости, а не симпатии». В описании достопримечательностей Сильвестр следует за Кюстином и Готье, предлагая собственное мнение. Неожиданным прозвучало его утверждение о том, что русские «народ молодой, только формирующий свой литературный язык». В Париже, который в тот момент захлестнула волна увлечения Достоевским и Толстым, его не поняли 8.

В 1891 г. несколько недель провел в России Жан де Борегард (псевдоним Д. Кондамена). Автор «Аристократических и литературных хроник», он интересовался Россией в связи с написанием работы «К столетию Жуковского». Кроме того, целью его приезда стало посещение французской выставки. Разделяя энтузиазм своих соотечественников по поводу французско-русского союза, автор восхищается политикой Александра III, свою книгу «К нашим русским друзьям» он опубликовал в 1893 г. Вступление заканчивается словами: «Боже, Царя храни!». Но более чем писатель Борегард националист и католик, его главным желанием становится привлечение русских, столь расположенных, — считает он — к католицизму 9.
[28]

В конце XIX — начале ХХ вв. довольно часто посещает нашу страну Поль Буайе. Известный французский ученый, славист, в 1911 г. он становится одним из основателей французского института в Санкт–Петербурге. В своей книге «К Толстому. Беседы в Ясной Поляне», он подробно описывает свои посещения русского писателя в июле 1901 и сентябре 1902 г. Мемуары французского ученого схожи с русскими хрониками посещения Толстого, последовательно фиксирующими любые события 10. Интересно, что выступая на конференции в Университете Анналов 5 февраля 1909 г. Поль Буайе, считавший Толстого «высшим интеллигентом», закончил свой доклад словами: «Толстой — человек, совершенно простой, смертный, не более, чем смертный, но, совершенно точно, один из самых прекрасных, самых совершенных представителей смертных, когда–либо существовавших… И вот почему он нам так дорог. Мы любим его за правдивость, за искренность, за простоту, за его слабости, тем более восхищающие нас, что они принадлежат восхитительному и редкому гению» 11.

Мемуаров о посещении России рассматриваемый период представил множество. Подавляющее большинство авторов либо описывало свои переживания и впечатления, не сообразуясь с реальностью, либо просто фиксировало свое присоединение к хору восхищения Россией.

Из более интересных мемуаров можно отметить записки Луи Латура «Путешествие в Россию гг. А. Фонтена, инженера по строительству мостов и дорог, Л. Сюге, помощника инженера и Л. Латура (1 июня по 15 июля 1899)» 12.

Частично были переведены на русский язык записки Пьера Леруа–Болье о его посещении Сибири. Автор, известный французский ученый, вслед за своими предшественниками XV–XVI вв., заботился о поисках торгового пути в Китай 13..

Популярность во Франции приобрела книга Жана де Неттансона–Вобекура «Зигзагом от Сингапура до Москвы, дорожные записки» 14.

В качестве примера, можно упомянуть «Мои религиозные впечатления от России» аббата Гратье, изданные в 1911 г. или книгу мадам Жюльетты Адам «Французские впечатления в России» 15.

Самым значительным трудом о России того времени, выполнившем задачу формирования позитивного образа России во Франции, стала книга Анатоля Леруа–Болье «Царская империя и русские» 16.
[29]

Получив лучшее юридическое образование, Леруа–Болье стал заниматься политической журналистикой. В 1872 г. редакция журнала «Ревю де Монд» отправила его в первую поездку по России для сбора информации о ходе реформ. Поездки эти стали регулярными и длительными. С 1873 г. Леруа–Болье начал публиковать статьи о России. В 1881 г. выходит первый том его самого известного сочинения «Царская империя и русские», второй том появляется в 1882 г. Третий том — только в 1888. Внешне в этой книге личные наблюдения немногочисленны, но именно личное восприятие автора, прекрасно знавшего русский язык, русское общество, русскую культуру, стали фундаментом этого огромного строения.

С позиции Леруа–Болье основой национального своеобразия России стала сельская община, «мир», и он подробно разбирает судьбу общин после отмены крепостного права. По мнению автора, такая система землевладения облегчила отмену крепостного права и избавила Россию от социальных потрясений, которые в России все же будут неизбежны.

Центральными моментами в работах Леруа–Болье о России постоянно оставались связь русского характера и русской истории с климатом и ландшафтом: «Если смотреть с обрывистых утесов или лесных холмов, идущих вдоль берегов Днепра, Дона и Волги, или с Киевских башен и стен нижнего на русские равнины, то они оставляют такое же впечатление бесконечности, как в других странах море. Такой плоский пейзаж обычно дает возможность видеть большое пространство неба. Порою одно небо занимает всю картину; земля — плоская — исчезает, и ничем не сдерживаемые взоры полностью теряются в небе… Лес, словно ночь, всегда кажется таинственным… В молчании его посреди сдерживаемого шелеста чувствуется обволакивающая душу важная торжественность; когда полярный ветер проносится над северными лесами, они стонут и ворчат, напоминая волны, ударяющиеся о песчаный берег» 17.

Леруа–Болье поражен, что реформы в России появляются по взмаху дирижерской палочки императора, его беспокоит — не может ли быть так, что воля императора остановила ход событий или повернула их вспять.

Отдельно останавливается автор на рассмотрении позиции славянофилов. Неприятие ими Запада, буржуазной науки, политической [30] экономии он считает утопией, на их примере он показывает мифологичность общественных споров в России.

Обращаясь к системе правления, Леруа–Болье утверждает, что общественный строй соединяет в себе архаические черты со способностью объединения людей старой и новой формаций в земских собраниях. Он подробно описывает переход от дворянской службы по выборам к земствам, объединяющим разные сословия, представленные, конечно, не равными количествами депутатов, но способными работать вместе, мирно сосуществуя и выгодно отличаясь от западноевропейских парламентов, которые страдают от нежелания слушать друг друга, разрываются партийными интересами.

Обращаясь к российской журналистике, Леруа–Болье тщательно рассматривает работу цензуры, пытаясь отделить ее сферу деятельности от русского стремления к решению этических вопросов, традиции русской литературы уделять внимание даже незначительным вопросам морали и общества. Автор пытается выяснить, к каким иносказаниям прибегают русские, чтобы обойти царскую цензуру. Рассматривается им и эмигрантская бесцензурная печать. Заключая, Леруа–Болье делает вывод, что следствием работы царской цензуры становится расцвет интеллигенции, то есть духа оппозиции. Но интеллигенция склоняется к политическому фанатизму, становится своеобразным тайным орденом «прогресса». Интеллигенция представлена нищими, лишенными корней людьми, раздраженными фанатиками. Среди них особенную роль играют женщины и «пролетарии умственного труда», усугубляя раздражительность и доводя ее до крайности. Леруа–Болье — современник и свидетель действий террористов, и он специально останавливается на их взаимном непонимании с народом.

Но истинная опасность для России видится автором не в терроризме, а в двойной собственности на землю помещиков и сельских общин. Новый передел земли неизбежно должен будет повлечь за собой потрясения. Русский народ, для реализации социалистических инстинктов, будет ожидать отеческого веления царя или самозванца, который поднимет его на восстание. Леруа–Болье выслушивает доводы русских о необходимости поиска своего пути России к будущему, но спасение ее видит только в присоединении к западноевропейскому либерализму. Погружение в либеральный западноевропейский [31] Гольфстрим сделает возможным единственно верное движение России к отмене самодержавия. Особенно важным в этом вопросе становится понимание нужного момента, тем более, что отсчет этого времени в России уже начался.

Третий том книги Леруа–Болье целиком посвящен русской религии. Запад мало знаком с этим вопросом, следствием чего становится его непонимание русской цивилизации. Рассказ автора о византийских традициях в России, устройстве официальной церкви, о русских сектах и сегодня считается на Западе одним из самых лучших.

Обращаясь вновь к связи православия с климатом, Леруа–Болье описывать русское «двоеверие», то есть народную религию, наполненную остатками язычества и религию просвещенных сословий. Отдельно рассматривается значение использования церковнославянского языка в богослужениях, связь этого явления с развитием русской литературы. Подробно описаны церковная иерархия, церковные учреждения, толкование русской религии славянофилами. Анализ деятельности монастырей рассматривается не только с исторической, но и с экономической позиции. Автор сравнивает экономический и социальный статус русского духовенства и духовенства английского, описанного Т. Маколеем.

Самое большое внимание Леруа–Болье привлекает русский раскол. Он подробно рассматривает юридические основы их существования, их экономическое значение в жизни страны, терпимость по отношению к ним. Религиозность староверов необычайно страстна и автор связывает это явление с присущей русским эсхатологичностью мышления. Он сравнивает положение сектантов, уехавших в Америку и оставшихся в России. Подробно описываются внутренние разногласия раскольников.

Наконец, Леруа–Болье подробно описывает протестантов–штундистов, хлыстов, скопцов, самосожженцев. Решением всех проблем, связанных с церковью, автор видит в единственно верном — с его точки зрения — подходе: полная религиозная свобода на всем пространстве Российской империи, полный отказ от византийского согласия между светской и духовной властью, отставка Победоносцева.

Рассматривая своеобразие русского характера, Леруа–Болье собирает воедино все его черты и останавливается на характеристике фигуры Петра Великого: «Полу-варвар, стремящийся к крайностям, [32] полный противоречий, Петр Алексеевич со всеми своими слабостями и увлечениями, со смелостью нововведений, с практическим здравым смыслом, с презрением к препятствиям и с положительными инстинктами, с широким полетом ума, с удивительной физической ловкостью и способностью ко всем искусствам и ремеслам, являет собой, прежде всего, чистый национальный тип. Немногие из недостатков, свойственных русским, не отразились в великом реформаторе, а многие из них были доведены в нем до своей крайности, с другой же стороны, в нем широко проявились многие хорошие свойства русского человека, некоторые же из них поднялись до уровня гениальности. Хотя саардамский плотник и кажется более твердым, чем его соотечественники, но сразу видно, что сделаны они из одного материала. В великом преобразователе отразились и переплелись две крайности, словно для того, чтобы выправить одна другую, эти две крайности столь различны, что кажется будто бы одна не произошла от другой, а именно — мужик со своим тяжелым и неподвижным упрямством и представитель цивилизованного дворянства с живой и подвижной гибкостью. Петр доказал, что русская гибкость может сочетаться с энергией и что славянская ловкость может сочетаться с солидностью» 18.

Итак, русских Леруа–Болье представил молодой и достаточно неразумной нацией, нуждающейся в руководящей поддержке Франции. Своеобразным резюме его восприятия России стало краткое предисловие к русскому изданию книги «Антисемитизм»: «Одна из самых важных и неотложных нужд России, быть может, самая настоятельная из всех — это дарование населению равенства и свободы. Россия должна сделаться современным государством и в ней должно быть провозглашено равноправие всех подданных Царя, без различия национальностей и религий… Только идя по этому пути обновленная Россия станет великой, свободной и счастливой: только выполнив, наконец, это назревшее требование справедливости и гуманности, она снова приобретет в обоих частях света прежние симпатии, в которых теперь ей слишком часто отказывают» 19.

Отзыв на труды Леруа–Болье во Франции был очень значительным еще при его жизни. Его трехтомный труд о России, ставший «классическим», рекомендовался к изучению во всех учебных заведениях, где готовили будущих славистов, в том числе в школе [33] восточных языков, которой в то время руководил Поль Буайе. Ставился в пример его метод, сочетающий литературность и научную строгость. Специально подчеркивалось, что Леруа–Болье «избегал приемов, которые дают больше рельефа и блеска исторической картине, но вредят правдивости изложения… В случае надобности он не останавливался перед тем, чтобы поправлять свои личные наблюдения и приводить их в соответствие со сложным движением жизни» 20. Французский этнограф Жан Брюн, ратуя за внимание к географии, которая отрезвляет ум, приводя его в соприкосновение с действительностью, говорил: «Всякое историческое сочинение, обладающее солидными качествами, всегда начинается с прекрасного географического описания, например… «Царская империя» Анатоля Леруа–Болье» 21. Известный славист де Вогюе, утверждая огромную ценность труда Леруа–Болье, мотивировал это тем, что автор «гораздо раньше нас, сейчас же после войны, предвидел и постепенно вполне открыл для нас огромную неведомую страну и побудил нас идти по своим следам, чтобы добирать то, что осталось после него. Если правда и справедливость не пустые слова, то те, кто будут писать историю открытия французами славянского мира, должны будут признать, что этому упорному уму принадлежит большая часть труда, наибольшая честь, что он является первопричиной самых больших результатов» 22.

В ХХ веке оценка Леруа–Болье во Франции не только не понизилась, но и повысилась. Ш. Корбе, особенно восхищаясь третьим томом книги, посвященном религии, в частности — расколу, утверждает, что автор «возвысил в России самый широкий, самый правдивый и самый прекрасный из монументов, которым служило французское перо. Больше никто не мог утверждать, что французы способны говорить о России лишь поверхностно» 23.

Современный французский историк Ж. Нива утверждает основополагающую роль труда Леруа–Болье в формировании образа России: «Французские слависты делятся на два резко отличных типа: настольная книга одних — «Россия в 1839 году» Кюстина… другие предпочитают держать под рукой Леруа–Болье» 24.

В России конца XIX — начала XX века популярность имени Леруа–Болье была довольно значительна, сам он приветливо принимался почти повсюду. В 1909 г. он был избран почетным членом российского Литературного общества. Были известны и его труды о России, [34] но какого–то широкого отклика они не получили. Не было и переводов этих трудов, хотя переводы других его книг на русский язык существовали. Отдельные отзывы встречались в периодической печати. Адептом Леруа–Болье был некоторое время известный тогда социолог и политический деятель М. Ковалевский, для которого Леруа–Болье был «спасительным тормозом» в эпоху опьянения революцией и «паровым двигателем» в часы уныния, отмечал, прежде всего, значение «Царской империи» для Франции 25. Сегодня его книга в России практически забыта, известна лишь специалистам.

Итак, к 1914 г. во Франции сложился позитивный образ России, союзника, с которым ей пришлось взаимодействовать. Книга Леруа–Болье «Царская империя и русские» стала противопоставлением образу Кюстина. Можно сказать, что Анатоль Леруа–Болье окончательно завершил начатую Вольтером линию позитивного восприятия России как страны молодой, нуждающейся в совершенствованиях и научениях со стороны Франции.