Агрессия: человеческая природа или смертный грех?

[116]

В устоявшемся словоупотреблении «агрессия» — явно оценочное понятие. Подобно тому, как невозможно быть добрым бандитом, благородным подонком, честным вором, предикат «агрессивный» уже изначально обозначает расстыковку с фундаментальными ценностями человеческой культуры. Словари поясняют, что «агрессивный» — значит захватнический, враждебный, воинственно-угрожающий, и что само слово агрессия коренится в латинском agrestis = дикий, свирепый, грубый 1. Но вот что интересно. Даже множественность изначальных смыслов (пусть и исключительно негативных) указывает на неоднозначность явления и его обозначающего термина. Не здесь ли, в сложности, кроется одно из основных препятствий процессу очеловечения, гуманизации человека и человечества?

Если мы действительно желаем минимизировать то, что называется агрессией (в индивидуальных, групповых и массовых проявлениях), то надо бы не ограничиваться призывами-причитаниями или гневными филиппиками в адрес чингисханов, гитлеров и полпотов, и тем более не искать самооправдательных аналогий в поведении других видов. Нужно внимательнейшим образом всмотреться в сложный феномен, осмыслив его плоды и корни, попытаться найти его уязвимые места, продумать возможные способы ему противостоять. В своей краткой статье я не могу браться за все эти задачи, но только обозначу некоторые, как представляется, продуктивные подходы к клубку проблем, связанных с человеческой агрессией (ведь ангелы не способны к злобности, а хищники наподобие волка и тигра — не выживут, если не будут поедать кого-то более слабого, и лишь человек, который в принципе может существовать, не уничтожая себе подобных, занимается этим делом с поразительным упорством и изобретательностью).

Условно говоря, люди могли б не изобретать мыла и зубной щётки, швабры-веника-совка-пылесоса. Ан нет! Наизобретали, и продолжают: стиральные и посудомоечные агрегаты, машинки для чистки бассейна и стрижки газона, мусоро- и снегоуборочные машины, комплексы для мытья автомобилей, трамваев, тепловозов… Скоро доберёмся до безвоздушного околоземного пространства! Стало быть, что-то притягательное и реально достижимое есть во всё более подробно понимаемой чистоте. Не то ли происходит и в сфере межчеловеческих отношений? И — в отношениях человека к природе?

Чрезвычайно интересен и плодотворен подход, предложенный американским исследователем Д.Л. Кэди (D.L. Cady, профессором философии [117] университета в Хэмлине). Свои взгляды он изложил в работе «От уоризма к пацифизму. Моральный континуум» (From warism to pacifism) 2.

Подробно рассмотрев особенности мышления, господствующего в западной культуре, автор отмечает, что в западной культуре сложилось мышление, оправдывающее войну — уоризм (от англ. war = война). В этом факте мы можем убедиться из тревожных сообщений о событиях вокруг Персидского залива. Не лишено оттенка парадоксальности то, что об уоризме пишет представитель державы, реально претендующей на мировое господство. Хотя, наверняка, и где-нибудь в Гондурасе нет единства мнений по вопросам, касающимся искусства, спортивных предпочтений, и тем более политики. Мы знаем из сообщений информационных агентств, что именно десятки добровольцев-американцев отправлялись в Ирак, чтобы попытаться выступить в роли «живого щита» и тем самым удержать вояк Белого дома от развязывания военной агрессии против Саддама Хусейна.

Куда более парадоксально то, что, твердя об угрозе международного терроризма, американский президент собрал мощнейшую военную группировку и обрушил на Ирак военный удар. Но именно парадоксальное поведение американцев-власть имущих иллюстрирует главные мысли доктора Кэди. Исследователь справедливо отмечает, что в западной культуре сложилось такое господствующее положение уоризма, что оправдываться здесь приходится именно сторонникам пацифизма, а не тем, кто разделяет воинствующие воззрения. Не только популярные киногерои типа Рембо, но даже деятели науки видят себя воителями, сражающимися за истину, и, защищая честь и правду, считают себя вправе наносить словесные удары, стремясь поразить противника, подавить его аргументы.

Воинственный язык — серьёзная проблема. В подтверждение рассуждениям Д.Л. Кэди можно было бы заметить, что историю эта проблема исчисляет по крайней мере со времён Моисея (девятая заповедь которого как раз предостерегала против нанесения вреда ближнему своему словом). Современные исследования (А. Кокер, США; Г. Грабовой, П. Горяев, Россия) свидетельствуют, что оскорблённые словом люди чаще и тяжелее болеют, что мысль обладает реальной созидательной или разрушительной силой. И тут нет никакой мистики, «чёрного глаза», колдовства или мыслеобразов — ведь японские техники уже изготавливают образцы бытовой радиоэлектронной аппаратуры, управление которой осуществляется мысленными приказами. Тоталитарный режим [118] проявляет свою антигуманную сущность и в языке — тональности, частотности словоупотреблений, лексике, сфокусированной на агрессии 3.

Особую значимость для нашей сегодняшней российской действительности, характеризующейся ценностными сомнениями и поисками, представляют следующие размышления проф. Кэди. Корни уоризма он связывает с такими традиционными некритически воспринимаемыми западными ценностями, как автономия индивида, неприкосновенность личности, права на частную жизнь, собственности и свободу от вмешательства государства в жизнь индивида 4. Это признание очень важно, поскольку тем самым выявляется глубинное противоречие — между, с одной стороны, провозглашаемыми западной традицией гуманистическими целями и, с другой, — фактической их реализацией. Нам, населяющим многострадальные российские просторы и готовым с горестной самокритичностью раз за разом констатировать, что «хотелось, как лучше, а получилось, как всегда», — не мешало бы убедиться, что конфликт между должным и сущим (желанным и реально достижимым) — вовсе не только наш национальный удел. (Это я вовсе не к тому, чтобы успокоиться, а лишь для того, чтобы не комплексовать понапрасну).

Рассуждая об оппозиции уоризм/пацифизм, Кэди останавливается также на такой специфической мировоззренческой установке, как «реализм». «Реализм» в отношении к войне, рассматривающий войну как внеморальное, совершенно естественное явление, может напрямую и не проповедовать войну — достаточно просто вынести её за рамки моральных суждений 5. Здесь с автором можно согласиться, поскольку в истории отчётливо просматривается такая линия, объединяющая, например, Шан Яна, Т. Мальтуса, Ф. де Сада, Ф. Ницше, а в известном смысле и Л.Н. Гумилёва, с его рассуждениями о как бы внекультурной пассионарности. С точки зрения «реалиста» пацифист нередко предстаёт как добрый, честный, порядочный, доброжелательный человек, но — совершенно оторванный от жизни, не принимающий в расчёт сложности и грязи реального мира. Но ведь с не меньшим основанием, могли бы заметить мы, пацифист вправе обличать реалиста в склонности к редукционизму, в неспособности видеть грязь.
[119]

Следующий интересный факт, приводимый проф. Кэди, заключается в том, что существует тенденция смешивать пацифизм с пассивностью. На деле же, подчёркивает Д.Л. Кэди, пацифисты занимают активную жизненную позицию, что отражено в самом названии: «pax + bacere», от латинского «делать мир». Сразу приходит на ум очень созвучное понятие, введённое в практику политической борьбы Мохандасом Карамчандом Ганди: «сатьяграха» — упорство в истине. Сам Ганди объяснял, что сатьяграха «означает силу, рождённую правдой и любовью, или ненасилие» 6.

Важное понятие, описываемое в работе Кэди, — это «справедливый уоризм» («just warism»). Под таковым понимается не конкретная доктрина, разработанная определённым мыслителем, или введённая каким-либо правительственным учреждением, церковью, — это скорее умонастроение, историческая традиция общества, склонного морально оправдывать войну. Автор полагает, что справедливый уоризм проявляется двояко, — во-первых, в моральном оправдании подготовки к войне, и, во-вторых, в моральных ограничениях на способы ведения войны. Так, моральное оправдание подготовки к войне, обобщает Д.Л. Кэди, должно соответствовать шести условиям:

• предполагаемая война должна быть вызвана обоснованной причиной;
  
• решение о вступлении в войну должно быть принято законной властью;
  
• нации, вступающие в войну, должны руководствоваться честными намерениями;
  
• война должна выступать в качестве последнего средства;
  
• результатом войны в перспективе должно быть возникновение мира;
  
• общее зло, причинённое военными действиями, должно быть пропорционально достигнутому в ходе войны благу, по крайней мере не перекрывать его 7.
  

Главный вывод, к которому в результате долгих рассуждений и детального анализа проблемы приходит Д. Кэди, звучит поистине обескураживающе: «каждое из этих условий можно при желании истолковать по-разному» 8! Судя по самоуверенности Дж. Буша, он вполне мог хорошо усвоить советы проф. Кэди.

Второй аспект «справедливого уоризма» — справедливое ведение войны — основывается на двух принципах: различения и пропорциональности. [120] Первый подразумевает, что невоенные объекты и гражданское население не должны подвергаться военному нападению. «Пропорциональностью», насколько можно понять, обозначается требование, чтобы положительный эффект преобладал над негативным, а не то, что возмездие должно быть пропорциональным злу. Впрочем, не будем полемизировать с автором по поводу терминов и того, что за ними скрывается, а лучше отметим важнейшую в методологическом отношении мысль, которую Кэди вынес в формулировку названия своей книги.

«Пацифизм и справедливый уоризм, — пишет он, — не моральные противоположности, а различные степени вдоль весьма широкой ценностной шкалы» 9. И далее рассматриваются варианты пацифистского континуума. На одном его конце расположена форма абсолютного пацифизма, отрицающая без всяких оговорок использование силы против человеческого существа (Лев Толстой, Иммануил Кант, Том Реган). Кэди отмечает, что даже среди пацифистов такая позиция редко находит своих защитников (Мартин Лютер Кинг).

Ещё один чёткий шаг в сторону от абсолютного пацифизма — это принципиальное оправдание применения силы, которая не вызовет смерти — например, в целях самозащиты от неспровоцированного физического нападения 10. Следующую отметку на шкале пацифизма представляет точка зрения, которую автор называет «коллективистским пацифизмом» — и которая, исходя из осуждения войны, допускает, тем не менее, возможность смерти (очевидно, речь идёт об убийстве) в результате самозащиты. Очередной формой в описываемом континууме пацифизма у Д.Л. Кэди оказывается пацифизм «эпистемологический». Под этим термином понимаются такие взгляды, при которых чьё бы то ни было убийство может быть оправданно лишь при обязательном сочетании коллективной необходимости и достаточности наших знаний о происходящем событии. А поскольку полное знание невозможно, насилие в межнациональном масштабе недопустимо 11. (Вот бы мысли Кэди — да в уши Буша!). Не вполне, впрочем, понятно, откуда в канве рассуждений о континууме вдруг появляются соображения о межнациональном масштабе насилия. До того речь шла о насилии вообще, безотносительно к масштабам. Кстати, и применительно к одному отдельно взятому злодею можно было бы смело утверждать, что мы не в состоянии знать все обстоятельства его действий.
[121]

Следующим видом пацифизма, по Кэди, является «технологический» пацифизм. Его сторонники полагают, что современные средства ведения войны неминуемо приводят к гибели множества невинных людей, и это не может оправдать никаких благих результатов войны 12. Можно согласиться с автором, что моральные ограничения играют очень слабую и ненадёжную роль в предотвращении неоправданных военных насилий, поскольку вооружение, предназначенное «исключительно для психологического устрашения», имеет устойчивую тенденцию быть применяемым в полном техническом масштабе.

Разновидностью технологического пацифизма Д.Л. Кэди называет пацифизм «экологический», для которого главным мотивом осуждения войны выступает ущерб, наносимый не человеку, а природе. И, наконец, самым слабым видом пацифизма, помещаемым на стыке пацифизма и «справедливого уоризма», автор считает «прагматический пацифизм», согласно которому войну нельзя оправдать, поскольку она увеличивает нищету 13. Выстраивая ряд континуума, Д.Л. Кэди попутно высказывает ряд принципиальных соображений — относительно того, например, что виды пацифизма, расположенные в начале шкалы, основываются на идее долга, а начиная с эпистемологического — берут за основу вероятность последствий войны. Что если на абсолютистском конце спектра упор делается на отдельную человеческую личность, то противоположный конец континуума делает упор на общность 14.

В целом, вдумываясь в смысловой ряд, выстраиваемый Д.Л. Кэди, нельзя не обратить внимания на то, что наряду с бесспорными констатациями и интересными находками там содержится изрядное количество нестыковок. Прежде всего — различаются основания, по которым проводится деление. То это степень безоговорочного признания ценности человеческой жизни, то — вынужденность применения силы, то вооружённость (информационная или техническая), то масштабы пользы/ущерба, принимаемые в расчёт. Соседи по континууму нередко различаются не только количественно, но и качественно. Принимаясь за описание многомерного континуума, американский профессор, похоже, не отдаёт себе отчет в сложности задачи. Ведь действительно, выстраивая смысловой ряд, следовало бы:

• предусмотреть моральные, политические, экономические, экологические аргументы за/против;
  
• увязать интересы отдельной личности, целостных групп и всего человечества (а хорошо бы — и всей природы);
  
• учесть степень вынужденности конфликта обязательствами-ценностями, а также способность его предвидеть, предупредить;
  

[122]

• взять в соображение способность локализовать развязанный конфликт, не дать ему перерасти в глобальный;
  
• наконец, и меру ответственности всех причастных к насильственному противостоянию субъектов.
  

Задача невероятно сложная! И, наверное, логичней всего подступаться к её решению следовало бы, отправляясь от возможно более простых подзадач. И уже по мере их решения — восходить к сложному.

Очень похоже, что у человечества нет времени на создание всесторонне продуманной модели агрессии. И всё же усилия в этом направлении нужны. Не опускать же руки под напором бытовой грязи, стихии болезнетворных микробов и в условиях неблагоприятной погоды!

Историю критиковать не принято. Умный человек (умное сообщество) сумеет даже из ударов судьбы вынести обогащённый опыт. Хотелось бы надеяться, что мы, люди, не дожидаясь третьей (последней!) мировой войны, поймем, что в число смертных грехов входят не только гордыня, уныние и пр., но и агрессия, насилие и жестокость во всех видах и вариантах. И будем направлять дружные усилия на то, чтоб жить на нашей планете взаимоуважительно, содержательно, беззлобно.