О гибели западно-европейской цивилизации провозглашено более века назад. В конце двадцатого столетия философская концепция, построенная на всесильности разума, считалась бы нонсенсом. Объективная истина умерла вместе со «смертью» Бога. Англо-американская философия, как наиболее прагматичная, особенно ярко демонстрирует те тенденции, которые свойственны разрушению западно-европейского стиля мышления, так как ориентация на прагматизм позволяет более четко и последовательно очертить человеческий мир без Бога. Николай Бердяев профетически сформулировал развитие философской мысли в ХХ столетии, провозгласив, что данный век будет находиться «под знаком распри между Богом и человеком». В конце двадцатого столетия, продолжая мысль Бердяева, можно сказать, что если человек победит, он саморазложится. В подтверждение этого высказывания можно привести концепцию множественного Я, которая становится все более популярной. Более того, Деннетт прав, заявляя о том, что это новый эволюционный виток (1).
Личность, которая утратила свое божественное происхождение, утрачивает и саму способность идентифицировать себя как личность. Эволюционные теории развития личности, несмотря на богатейший материал своих исследований, сталкиваются с проблемой критерия личностного начала в человеке. Бесспорным считается, что личность формируется лишь в социуме. Однако остается неясным, каким образом личность идентифицирует себя как личность, если она не тождественна некоему образу и подобию Божьему. Саморазвивающаяся личность изменяется, но что ей позволяет оставаться самой собой в процессе этих изменений. Если это наличие некоторой самости, некоей сердцевины личности, которая не субстанциальна по сути своей (иначе она была бы предзадана, а, следовательно, не свободна), не является и неким набором природных качеств и способностей (иначе личность сводилась бы к определенной сумме биологических и психологических характеристик), то чем же является эта сердцевина личности, позволяющая ей идентифицировать себя как личность? Суть личности не в самосохранении [92] и самовыживании, а в ее открытости иному, что, собственно, и позволяет ей изменяться.
Становящаяся личность пребывает в социуме. Это социальное измерение личности удачно названо персональностью в англо-американской философии. Подверженная социальным изменениям, изменяющаяся вместе с ними персональность становится, однако, подобна свободно плавающему кораблю без рулевого, который поэтому не может в принципе держать курс на становление личности. Что же нам позволяет говорить, что все эти сменяющие друг друга маски персональности принадлежат какой-то определенной личности? Возможно, это наличие некоего собственного Я, ощущения, что за всеми этими персональностями существую собственно Я, что позволяет приписывать все эти персональности мне. Но почему Я приписываю все эти персональности себе? Единственный ответ: потому что верю, что это все Я. Таким образом получается, что не «мыслю, поэтому существую», а «верю, поэтому существую». Смена парадигмы очевидна. В основе нее не объективная истина, постигаемая разумом, а правдоподобие, в основе которого психологическое переживание. Отсюда можно сделать вывод, что несмотря на лингвинистический поворот, который определяет развитие философии в настоящее время, в основе новой парадигмы, ее стержнем, будет психология.
Второй основопологающей тенденцией можно считать изменение в трактовке настоящего. Настоящее не рассматривается как некий результат прошлого, а рассматривается как предчувствующее будущее настоящее. Возможно, это скажется и на философии, которая не будет больше объяснять, что это так и не иначе, так как объективные законы развития приводят к подобному результату, а станет полностью профетической. Причем философы не будут выстраивать концепции, которые логически непротиворечивы, в доказательство своей точки зрения. Скорее, они будут обрисовывать некую правдоподобную картину, образ будущего, заявляя «Да будет так!». Конечно, в этом случае возрастает риск неподлинности предвосхищения будущего (или лжепророков), обольщения желаемым, поэтому именно этическая направленность личности будет, бесспорно, играть решающую роль.
Постижение становящейся личности основывается на исследовании воплощенной личности в настоящем. При таком подходе [93] неоспоримой точкой отсчета является правдоподобное настоящее (или солипсизм настоящего момента), выход из которого в англо-американской философии видится посредством раскрытия связи Я и Другого. То есть, вступление в настоящее является множественным, что позволяет личности изменяться. Однако, радикальное изменение личности, которая свободно избирает всевозможные пути своего становления, приводит к тому, что личность плюралистична, а не монологична. Плюралистичная личность способна выступить инициатором новой серии событий, однако в основе идентификации данной личности уже не свобода выбора, а отсутствие контроля волящего субъекта, так как наличие собственного Я личности как основы самоидентификации и источника автономии ставится под сомнение. Эта способность выступать инициатором связана с непредсказуемостью и ненадежностью (даже для самой личности), хотя и дает уникальную способность говорить и думать от лица мира (что невозможно для монологичной личности).
Это множество изменчивых идентичностей, с одной стороны, приводит к проблеме ложной идентификации или к проблеме подлинности личности, а с другой стороны, позволяет ощутить Другого как олицетворенную часть себя, то есть, поддерживать различия и противоречия внутри себя. Подобное множественное «Я» способно выдержать градуированное бытие, но при этом оно не должно идентифицироваться ни с одной определенной историей или версией себя. Множественное (не цельное) Я ведет к самоосвобождению от идентичности. Множественность-в-качестве-идентичности — неизбежный ответ на современную фрагментацию. Гетерономность моральной жизни подобной личности дает ей возможность быть направленной на будущее и говорить от лица «большего сообщества» (выходить за пределы ограниченного ситуацией сообщества). Ценностные установки множественной (многоликой) моральной идентичности личности не могут быть основаны на каком-либо исключительном критерии. Современному моральному языку может соответствовать только множественность понятий добра, что в корне меняет смысл моральной ответственности личности.
Моральная ответственность личности до сих пор апеллировала к идентичности (человек, совершивший поступок, идентичен тому, кто несет за него ответственность). Однако для множественной личности идентичность или подобие на протяжении всего времени [94] не может быть определяющей для ее моральной ответственности, а значит следует признать, что нельзя отрицать проступок, грех, правонарушения, совершенные ранее, отрицая идентичность личности с преступником. Таким образом, следует признать, что многоликая личность ответственна за все преступления, совершаемые в данный момент. Это влечет за собой и смену религиозных установок. Однозначно, что подобная личность не может спастись одна, она может быть или спасена со всеми, или со всеми погибнуть. Плюралистичная личность морально ответственна за будущее (в отличие от монологичной личности, ответственной за прошлые деяния). Конфликты современного мира не являются, таким образом, конфликтами между различными культурами, установками и намерениями, как и не являются конфликтами между различными субъектами, они — внутренние конфликты сложности моральной идентичности личности. В этом случае только идеал подлинности уникальности и оригинальности личности может стать отправной точной моральной идентичности личности, что может, по сути своей, соответствовать современному богоявлению.
Уникальность призвания и подлинность олицетворения новых ценностей в уникальный момент исторического развития свидетельствуют о том, что существует лишь исторически индивидуальное, что созвучно святости, так как «подобный только один в мире». В связи с тем, что этические ценности произрастают из глубоко переживаемого личностного ответа жизни и миру, а не являются социальными или интеллектуальными построениями, интимное постижение ценностей не может иметь ясно выраженного публичного смысла. Плюралистичность этических миров, соответствующих множественности моральных воль, являются основанием случайности и непредсказуемости этического предвосхищения, что усугубляет моральный риск. Можно только верить, что данная холистическая личность подлинно олицетворяет путь спасения.
Однако в современной англо-американской философии можно проследить и другую тенденцию, в основе которой «децентрализованная» личность также приобретает свою целостность только при полагании на парного Другого. Но этот Другой — конкретный исторический индивидуум со своими потребностями. При этом проблема взаимоотношений между Я и Другим сводится к проблеме выбора между потребностями Я и конкурирующими потребностями Других. [95] Рассмотрение личности сквозь призму коммуникации влечет за собой сосредоточенность на отношениях, что ориентирует на рассмотрение личности как морального агента. С возрастанием современных коммуникационных технологий личности вовлекаются в социально насыщенный мир, что приводит к расширению словаря бытия. Но расширение словаря внутреннего мира личности приближает время условной гомогенности. Поскольку технологии способствуют смешиванию выражения, экспрессии и контекста, то контекст перестает быть ключем к психологическому условию выражения. Исходя из этого, выражение становится свободно плавающим означающим без специфически обозначенного.
По мнению «социальных конструктивистов», которые разрабатывают новую психо-социо-лингвинистическую парадигму, это приводит к тому, что на практике разделяемое всеми понимание происходит лишь случайно, то есть «социально конструируется» в процессе происходящего разговора, так как индивиды, пытаясь скоординировать свои активности, конструируют подходящий тип жизненных социальных отношений. Учитывая такую современную ситуацию, они предлагают обратить внимание не на формы независимости, а на формы взаимозависимости, в которых центром социального мира является не Я, а взаимоотношения в качестве реальности, а собственное Я — интегральная часть, что позволит утвердить психологическую сферу в качестве социальной сферы. Акцент делается на социально отвечающей природе личности, поэтому репрезентативная функция языка признается вторичной, а риторически-респонсивная функция — первичной, чтобы не затемнять природу респонсивного, диалогичного разговора, в котором личности совместно конструируют «реальности». По их мнению, дискурсивный поворот — это «вторая когнитивная революция».
Ценность и автономность конструируемой публичной реальности подразумевает ограждение от интимности, поэтому взаимоотношения между Я и Другим не являются отношениями лицом-к-лицу, которые ничем не опосредованы, а являются партнерскими отношениями, опосредованными институтами и организациями. В этом случае Другой, с которым Я вступает в партнерские отношения, выступает партнером «без лица», то есть «каждым, любым». С данным публичным Другим устанавливаются отношения взаимного обмена, а справедливые институты «корректируют» (уравнивают) [96] неравенство Я и Другого. В этом случае отношения между Я и Другим нацелены на поиски морального равенства посредством различных средств признания, а справедливость и солидарность становятся ведущими принципами подобных взаимоотношений.
Чтобы совместная деятельность стала возможной, необходимо участникам деятельности морально признать и уважать то, что существует «между» ними. Это дает возможность каждому участнику внести свой серьезный вклад в конструирование ситуации и ее смысла, однако при этом они не могут отвечать так, как они хотят, поскольку влияние Других детерминирует «проговаривание» индивидуального морального агента. Таким образом, позиция личности в дискурсе не свободна, а задана, исходя из того, что совместная деятельность «провоцирует» только ограниченную реальность следующих возможных актов. Приоритет совместной деятельности предполагает, что участники совместной деятельности знают и признают, что они участвуют в событии, которое затмевает важность любого единичного участника. По мнению социальных конструктивистов, участие в подобном событии способствует положительному изменению личности, так как процесс взаимоотношений имеет цель. Эта цель — величие отношений, возможность нового порядка возвышенного в техномире постмодерна. Поэтому новая психо-социо-лингвинистическая парадигма сможет изменить субъекта путем введения новых словарей и новых способов проговаривания, так как только изменение ритуала аргументации, по мнению социальных конструктивистов, может привести к построению новой человеческой общности.
Скорее всего, смена парадигмы, о которой заявляют социальные конструктивисты, приведет к смене доминирующей культуры в мире. Вместо становления холистической личности, отличительной чертой которой является признание инаковости внутри себя (что возможно лишь в рамках культуры Единой в Трех Лицах Святой Троицы христианства), новый порядок возвышенного призывает иную культуру — фундаментально монотеистическую. В рамках этой культуры невозможно представить себя Другим, в ней нет традиции «театра» как такового. Если данная культура станет доминирующей в мире, то ритуал аргументации бесспорно изменится на основе новых способов проговаривания.
[97]
На рубеже ХХ и ХХI столетия в англо-американской философии сохраняется хрупкий баланс между двумя этими тенденциями. И во многом от талантливости философов, очерчивающих пути развития мира, находящегося в становлении, от убедительности и привлекательности проговаривания ими своих позиций, зависит, какая из двух тенденций станет доминирующей в ближайшее время. Дальнейшее направление исследований в современной англо-американ-ской философии нацелено на тщательное прописывание ликов и картин изменяющегося реального мира.
Добавить комментарий