Известный грузинский философ, доктор философских наук, профессор, ученик академика Константина Бакрадзе — Тамаз Андреевич Буачидзе скоропостижно скончался в стенах аудитории Тбилисского государственного университета при чтении доклада на научной конференции 24 ноября 2001 г.
Тамаз Буачидзе. Социальный статус: директор Института философии АН Грузии, доктор философских наук, профессор. В 30-е годы, в период сталинских репрессий, Тамазу Буачидзе, оставшемуся на попечении Господа и родственников, никто не смог бы напророчить такую перспективу.
Его отец, Андро Баучидзе — директор Сельскохозяйственного института, профессор был арестован и расстрелян в 1937 г. по непонятному обвинению. Спустя много лет в журнале «Мнатоби» печатались проникнутые большевистской патетикой записи некоего Имедадзе, в которых приведен и одобрен возможный мотив его ареста: большевик Андро Буачидзе помогает освободиться из-под ареста своему брату-меньшевику. Этого было достаточно, чтобы обвинить его в меньшевистском «уклоне» и объявить «врагом народа».
Брата Тамаза — Анри арестовали через год после ареста отца. Даже на фоне тогдашних тотальных репрессий его арест все же необычнейшее явление: арестованному было всего 14 лет, он учился в 8-м классе средней школы. А обвинения, предъявленные ему, действительно «впечатляют»: первое (главное) обвинение — учащийся сдирает со школьной стены портрет тогдашнего начальника НКВД Ежова и рвет его; второе — дети, при активном участии Анри Буачидзе в 1938 г. создают «конституцию» класса — «программные» принципы, которые касаются в основном распределения функций учащихся. Эта безобидная игра в НКВД, видимо, была воспринята [354] как попытка создания нового «альтернативного» варианта советской конституции. Главное, Анри не простили инфантильного протеста, продиктованного жаждой мщения за судьбу отца…
«Первой к нам пришла пионервожатая класса и рассказала моей матери о “антисоветском” поступке брата. Матери это показалось предвещающим зло. Она забрала брата из школы и отправила в Зестафони к бабушке. Надежда спастись от советских жандармов оказалась тщетной — за ним пришли и в Зестафони».
Процесс его ареста может послужить образцом абсурдного зрелища — помеси детской непосредственности и деспотизма: 14-летний ребенок бегает вокруг стола, а за ним бегают жандармы. «Трагическая игра» закончилась тем, что Анри Буачидзе был приговорен к ссылке на 5 лет. Наказание он отбывал сначала в Узбекистане, в Ташкенте, затем его перевели на Урал, в город Тавду. Связь с семьей Анри поддерживал лишь письмами. После начала войны прервалась и эта связь. Анри домой не вернулся. По одной версии, он умер от голода, по другой — был расстрелян.
В отличие от отца и брата, мать Тамаза, Наталья (Пуция) Цкитишвили смогла вернуться из ссылки в Тбилиси. Судьба оказалась к ней более «благосклонной». Несмотря на то, что она пряталась, через некоторое время после ареста сына в том же 1938 г., ее схватили в собственном доме по улице Дзержинского (ныне Ингороква), №7. Тамазу тогда было 7 лет.
«Пришли, дверь им открыл я. »Мы должны вас забрать», — сказали они маме. Я заплакал. Мать забрали. Я наблюдал с балкона, как ее увозят».
Наталья Цкитишвили на 8 лет была сослана в Казахстан. На тбилисском железнодорожном вокзале женщины, которых уже загнали в вагон товарняка для отправки на каторгу, кто как смог, скрывая, написали короткие записки и выбросили из вагона, лелея надежду, что кто-то может найти их и отнести по назначению. Одну из таких записок, написанных на фантике от клубничной конфетки, Лие Буачидзе (двоюродной сестре Тамаза) на адрес школы прислала и мать Тамаза, г-жа Наталья.
«Тбилисская 14-я школа. Лие Буачидзе.
Мои Кесо, Сара, Варя, Тамар (близкие родственники. — ред.) и дорогие мои дети! Я уже на пути, все знакомые тбилисские женщины находятся вместе со мной. Еду на 5 лет. Чувствую себя очень хорошо. Одно прошу — не лишайте моих детей ласки, я скоро вернусь. Везут не очень далеко. Не пугайтесь, если мое письмо запоздает. Целую всех, мои дорогие. Пуция».
Получилось так, как и рассчитывали. Записку нашел некто, оказавшийся сердобольным человеком, и передал ее по назначению. В записке [355] истинный срок ссылки (8 лет) скрыт, хотя г-же Наталье все же не пришлось отсидеть этот срок. В Тбилиси она вернулась в 1945 г., возможно, потому, что в это время она была уже тяжело больна — у нее обнаружился рак. После возвращения не прошло и года — в 1946 г. она скончалась.
До возвращения матери и после ее смерти осиротевших Тамаза и его сестру пригрели родственники: Тамаз жил у тети, сестры отца на улице Давиташвили, а его сестра — у дяди. Иногда они жили у бабушки в Зестафони. Иного выхода и не было — собственную квартиру у них отобрали.
«Помню, вернулся из школы. Хочу войти в дом, но это невозможно — квартира опечатана. Оказывается, нам она уже не принадлежит».
Детство Тамаза прошло без опыта ежедневных нормальных взаимоотношений с родителями. Были боль, тоска по ним — длительные, невыносимые, с примесью страха за них… Главное то, что его трагедия не была локальной, постигшей лишь один их род, она была участью поколения, более того — трагической участью Грузии. Поколение Тамаза Буачидзе еще долго таскало на себе тяжелый груз, именуемый «дети врага народа».
Ему и его сестре запретили посещать 14-ю трудовую школу, которая считалась показательной. Мотив — обычный для тех лет — в «показательной» школе «дети врага народа» учиться не должны!
«Учиться начал в 109-й школе на ул. Леселидзе. От улицы Давиташвили, где я жил у тети, школа находилась довольно далеко. И мне, 7-летнему, приходилось ходить туда пешком. Когда я видел, как мои двоюродные брат и сестра, шли в 14-ю школу рядом, на улице Махарадзе, мне хотелось плакать. 109-я школа находилась в еврейском районе. Большинство моих одноклассников были евреи. Они относились ко мне с необычайной теплотой и сочувствием. Разве я могу забыть, например, такое: на наш класс пришелся один талон на бесплатный завтрак, и этот талон дали мне. Сочувствие могли выразить и так: в классе у нас был силач, по фамилии Рахим-оглы, он предложил мне побороться с ним. Разве я мог противостоять ему! Но вижу, как он падает, будто я его поборол. Вот так он хотел доставить мне удовольствие. В школе решили поставить спектакль — главную роль дали мне. Помню, я заболел и пропустил занятия. Несмотря на то, что я жил далеко, меня пришли навестить одноклассники (Исаак Давиташвили и Миша Иосебашвили), принесли пончики».
Когда Тамаз окончил 4-й класс, началась война. Ему разрешают вернуться в 14-ю школу. В классе, куда он попал, среди других училась и Ира Робакидзе, его будущая супруга. Эту школу позднее переделали во 2-ю мужскую. Ее и окончил Тамаз в 1948 г.
[356]
Позднее, когда Тамаз уже учился на философском факультете Тбилисского государственного университета (1948–1953 гг.), проф. Р. Натадзе представил его, как одаренного студента, к сталинской стипендии. После наущения факультетского парткома ему как сыну «врага народа» в стипендии, конечно, было отказано. Но в 1953 г. он окончил университет со стипендией им. И. Чавчавадзе. В этом же году Тамаз женился. Несмотря на то, что он получил диплом с отличием, ему отказывают в поступлении в аспирантуру, причем с оскорбительным мотивом. Он тщетно ищет работу. Подавляющее состояние бесперспективности продлилось год.
Такое положение вызывает возможность двоякой, взаимоисключающей реакции. Одна из них — естественная реакция — разочарование в жизни, «уход» от нее, отчуждение. Это, в свою очередь, может оказаться источником озлобления, отрицания истинных ценностей, всеобъемлющего нигилизма. В другом случае тоталитаризм социального окружения, его угнетающее воздействие может стать фоном, с особой очевидностью показывающим необходимость свободы, любви, заботы о ближнем. На игнорирование со стороны сталинского социального окружения Тамаз Буачидзе ответил именно такой, гуманистической реакцией. Это был своеобразный (возможно, до конца не осознанный) внутренний протест против существующего режима. Тамаз (в отличие от многих) не оказался безусловной жертвой влияния этого режима. Он встретил его с готовностью как целостная разумная личность. Им был сделан принципиальный выбор между ненавистью и любовью, конечно, в пользу последней. К счастью, в этом выборе ему помогли и люди.
В конце концов нашелся парадоксальный, но все же обнадеживающий выход: благодаря протекции Гелы Бандзеладзе, секретаря ЦК комсомола по идеологии (в последующем — известный философ), Тамаза Буачидзе берут в молодежную газету «Молодой сталинец» внештатным корреспондентом. В газете Тамаз работал два года, причем год он провел на курсах повышения квалификации журналистов в Подмосковье, а затем прошел месячную квалификацию в газете «Ленинградский комсомолец». Тамаз начал штатным корреспондентом, а затем стал заведующим отделом комсомольской жизни. Параллельно у него появилась новая работа. По рекомендации заместителя министра просвещения Тамары Закашвили Тамаз становится гидом в туристической организации — водит учащихся, приезжающих из различных городов, по маршруту: Ботанический сад — зоопарк — Муштаид — фуникулер — Авлабарская типография.
Находясь в Москве, Тамаз получил сообщение о реабилитации родителей. В Москве же он узнал о событиях 9 марта 1956 г.
[357]
«Трудно сказать, как бы поступил, если бы был в Тбилиси. Если бы присоединился к демонстрантам, то не потому, чтобы защитить память Сталина… Когда скончался Сталин, реакция была однозначной — умер диктатор. Помню, мы с товарищем увидели в саду университета нашего преподавателя латинского языка — он плакал. Мы удивились, так как он был разумный, образованный человек … Нас разобрал смех, мы прикрыли лица шапками и быстро удалились».
Осуждение культа Сталина и репрессий на ХХ съезде не внесло существенных изменений в сознание и эмоциональный настрой Тамаза Буачидзе. Крайний антисталинист с детства, он всегда считал, что репрессии преступны и для построения здорового общества не нужны. Более того, большевизм как социальное явление из-за своего антигуманистического пафоса был для него принципиально неприемлем.
«То, что иду на уступки, считаю своей слабостью. Не знаю, может быть, было лучше умереть, но не становиться на этот путь».
Пройдя через компромиссы, Тамаз Буачидзе все же окончательно сделал выбор в пользу утверждения истинных ценностей — свободы, бескорыстия, истины. Он никогда не был типичным членом общества и идеологические требования (штампы) воспринимал не как принципы к действию, а как ширмы для маскирования антиидеологического пафоса. У него было иронично-прагматичное отношение к подобным требованиям.
Благодаря такому мировоззрению, Тамаз Буачидзе оказался готовым к тому, что под названием «перестройка» последовало за разрушением советского тоталитаризма. Традиционная борьба между «отцами и детьми» для него не состоялась, так как его ценностной ориентации переоценка не потребовалась. Сын Тамаза Буачидзе Андро говорит: «Жизненный опыт не выработал у папы стереотипов. Он не тенденциозен, не стоит на стороне “отцов”… все новое понятно, а часто — и приемлемо для него».
Антиидеологический пафос Тамаза Буачидзе особенно проявился в его отношении к философии. Он поклоняется философии и философствованию — самому непосредственному выражению критического сознания. Истинная философия для него — надежное убежище, которое не изменит. Всем существом он чувствует, что реализовать свои возможности лучше всего здесь: философия для него не есть просто определенное ремесло, она — образ жизни.
В 1956 г. он успешно сдал экзамены в аспирантуру философского факультета Тбилисского государственного университета. Но из-за нестабильности, существующей в стране, появляется союзное постановление [358] об аннулировании аспирантских мест в гуманитарных вузах (в том числе и на философском факультете).
Проходит два года. Директор Института философии Савле Церетели предлагает Тамазу Буачидзе аспирантское место (в это время аспирантские места уже не утверждались в Москве). С этого времени вся его жизнь была связана с Институтом философии. После завершения аспирантуры (1961 г.) Тамаз Буачидзе начинает работать в специально для него спущенном штате младшего научного сотрудника. В 1966 г. он становится ученым секретарем института, а скоро, после кончины С. Церетели, по предложению нового директора Николая Зурабовича Чавчавадзе становится заместителем директора института (1967 г.).
В аспирантуре Тамаз Буачидзе был любимейшим учеником академика Котэ Бакрадзе. Их взаимоотношения были гармоничны и плодотворны — возможно, это вызвано тем, что учитель и ученик похожи друг на друга. Основным, лучше всего выраженным признаком этой похожести является удивительный свет и ясность мышления. Именно этими признаками может быть охарактеризована вся деятельность Тамаза Буачидзе. Андро Буачидзе говорит: «Для отца критерием талантливости является ясность мышления. Затемненность он считает безнравственностью и признаком гордыни. Он считает, что затемненность скрывает, а часто вообще аннулирует истину. Поэтому он всегда старается любую мысль или открытие довести до такой кондиции, чтобы все стало понятно. И от других он требует того же».
В Институте философии Тамаз Буачидзе находит единомышленников. По их инициативе и благодаря их усилиям институт получает беспрецедентную в масштабах страны — антропологическую — ориентацию. Несмотря на множество препятствий эта ориентация побеждает. Среди единомышленников Тамаз Буачидзе особо любит Зураба Какабадзе. Их дружба хрестоматийна. В данном случае ее основой является то, что они смотрят в одном направлении. Их видение можно охарактеризовать как любовь к человеку и жизни, творческий подход ко всему. Андро Буачидзе говорит об отце: «Отличительной чертой его характера является ненасытная любовь к жизни. Он мог в 50-летнем возрасте совершать дальние пешие походы, например в Сванетию. Я никогда не видел его до конца разочарованным. Он никогда не говорил, что жить не стоит… Является человеком настроения, точнее — вдохновения. Он не может без вдохновения написать что-либо. Он — творческая натура, импульсивен, носит в себе «диониссийское» начало, хотя все его действия и сказанное им изящны… Именно поэтому его дружба с Зурабом Какабадзе не была случайностью».
[359]
«Мой жизненный (и философский) символ веры прост: истинным человеком является тот, кто может быть бескорыстным, кто может любить другого человека не для себя, а “самозабвенно”… Меня спрашивают: оптимист ли я? Существует празднующий, “телячий” оптимизм, согласно которому жизнь прекрасна, если она без мучений и боли. Я говорю: жизнь — мучение, причастись к ней, но несмотря на это люби человека. Такой оптимизм — трагический, грустный…»
Добавить комментарий