Формы субъективности в философской культуре XX века. Заключение

[107]

Становление неклассической парадигмы, преодоление жесткой дихотомии мира (субъект и объект), начиная с Ницше, критика «фонофаллологоцентризма» (Деррида) приводят к тому, что ритуал, жест, власть, тело замещают собой логос, рациональность, разум в их представленности в самоценных смысловых структурах. Для наполнения истины мира как «», «воли», «желания», «тела», «жеста», «письма» в него включают эффект теории, теоретическое сознание субъекта. Теперь становится уже общепризнанным, что гуманитарий должен подвергать рефлексии и свои собственные позиции, их ситуативность, а позиция «абсолютной объективации» признана невозможной и недостижимой (особенно для социального теоретика). Как выразился П. Бурдье, «слова конструируют социальную реальность в той же степени, в какой они ее выражают» 1.

Постмодерн в своей трактовке субъекта раскрыл и пределы его теории в ницшевско-марксовых основаниях (Ницше, Вебер, Маркс). В «генеалогии» Ницше «филологизирующая герменевтика» слов соединяется с определенного рода философскими интуициями, задающими направление поиска. В марксизме сознание принадлежит живым индивидам, но само не является самостоятельным индивидом, так что вместо философии метафизики мы получаем характеристики физиологии, климата, условий труда, общественных структур и способа производства. Отрицая какие-либо абсолютизации, постмодерн через перебор мыслительных форм стремится культивировать доверительный диалог как некий итог блуждания человека на путях радикального прозрения и уникальной самодостаточности (А. Тойнби). Так восстанавливается тотальность истории как развернутая всеобщность субъекта исследования. Устраняется угроза деперсонализации. Поиск «Иного» для игровой смены масок сменяется личностью, нацеленным поиском жизненно важного Иного, раскрывающего свои особенности в процессе реализованных потребностей собственного «я» исследователя. Еще рассматривая «условия постмодерна», Лиотар определяет место «постмодернового Я» в информационно насыщенной коммуникации сети постиндустриального общества, которое функционирует как реципиент и передатчик бесчисленных сообщений; он показывает невозможность существования одного философского метаязыка, который мог бы обеспечить эпистемологическое основание для всего человеческого знания. Заваленный бесчисленным количеством современных технических языков, монолитное Я, «имперское Я», субъект умер, дав возможность существованию других субъектов, других «Я». Можно воскликнуть: «Субъект мертв. Да здравствуют субъекты!» И даже кризис западной культуры смог «убить» фаллологоцентрического [108] отца только в «теории», поскольку он на практике, правда, без теоретической санкции. Современная критика «субъекта», в ее наиболее острой и продуктивной форме, не более чем частная историческая концепция знания и человеческой идентичности.

Не следует думать, что приведенные в анализе концепции исчерпывают в какой-то мере проблему субъективности в современной философии Запада. Так, «лингвистический поворот» в европейской философии связан был и со стремлением разрешить проблему индивидуальности, найти в рефлексивном отношении познающего субъекта к своему самосознанию момент, прерывающий субъективные рамки. Однако формирование совместно разделяемого образа объективного и социального миров в сознании каждого члена общества в аналитической философии объясняется не трансцендентальным «генезисом смысла», а совместным употреблением языка, правила которого и определяют способы понимания мира субъектами. Следовательно, стимулом развития лингвистической философии, а затем и всей аналитической традиции было стремление опосредовать теоретический и практический разум — конституирование смысла, осуществляемое языковыми правилами за рамками индивидуальных сознаний, и формирование фундаментальных общественных норм, направляющих ход интерпретационной деятельности участников повседневных коммуникаций. Были открыты универсальные предпосылки взаимопонимания в языке, которые позволяют прийти к «единству коммуникативного разума в многообразии голосов (позиций)» (Ю. Хабермас). Эти претензии на открытие единого основания интерсубъективности пытаются согласовать три фундаментальные измерения разума — онтологическое, этическое и эстетическое и разрешают ее на пути открытия в языке всеобщей структуры притязаний на значимость, взаимосвязь между компонентами которой являются условием возможности любого диалога.

Смена одно субъекта межсубъектными отношениями и взаимодействиями, породившими спектр многообразных «инетрак-ционистских» и «коммуникативных» теорий, замечает Ю.В. Перов, «не ведет к радикальной смене методологических установок в сравнении с «субъективным» принципом Декарта в той мере, в какой субъект (субъекты) остается «подлежащим», из себя развертывающим виды и формы деятельности. Но именно эта исходная посылка европейской метафизики и представляется ныне наиболее проблематичной» 2.

В эпоху постнеоавангарда и после постмодернизма свою лепту в решение проблемы субъективности вносит трансперсональная психология, которая претендует на осознание природы человека во всей ее полноте (Ф. Воган, С. Гроф). На Западе существует и проект «Омега», в рамках которого изучаются формы сознания в целях создания новых [109] форм планетарной культуры. Современные критики технической цивилизации противопоставляют массивному дискурсу знания и власти опыт непосредственного восприятия и переживания конкретных ситуаций нормальным сознанием, не отягощенным специальными знаниями, сознанием детей и поэтов. Наивная впечатлительность детей, безумцев, «дикарей» с которой по необычности восприятия совпадают интуиции творчески мыслящих ученых, художников, поэтов, предлагается как «новая парадигма сознания», претендующая на вытеснение механизмов рационально-системной планирующей мысли. Плюрализм сознания, мысли субъектов дает возможность становления новой парадигмы общечеловеческого сознания и выживания в следующем тысячелетии.