Печатается с небольшими сокращениями
Так случилось в прошлом году, что однажды в телевизионном высказывании, а в другой раз — в очерке, опубликованном в сборнике, посвященном перелому в гуманистике на рубеже ХХ века и века наступающего, довелось заняться проблематикой, приближенной к той, которая стала предметом нынешнего выступления. Хочу сразу извиниться перед теми, кто сталкивался уже с этими материалами, за неизбежные повторения. При таких обстоятельствах, как эти, лучше не надрываться, изобретая скороспелые суждения, а доверять уже известным и хорошо проверенным. Впрочем, сегодняшнее направление темы не пойдет по уже проторенным путям.
Существует множество различных, противоречивых и конкурирующих между собой способов определения культуры. Не буду здесь и сейчас анализировать их и уточнять — не время и не место. Для нашей общей пользы достаточно заняться следующими проблемами. Культура — это источник рождения, столкновения и перетасовки ценностей. Она выстраивает шкалу ценностей и ее изменения. Ее пространство охватывает не только так называемую символическую культуру, как, например, произведения искусства, философии и науки, также нужны и устремления религиозные, но и в равной степени наше повседневное поведение, установки и принципы, на основе которых складываются межчеловеческие отношения, а также отношения экономические, политические с соответствующими им институциями. Ее хребтом является — известный нам или нет — некий онтологический принцип (arche), а также некая главная цель, предназначение всего сущего (telos). Культуры были и бывают разными, и то, что их различает, можно было бы определить так, что одни из них динамичны, открыты воздействию извне, проникновению иных, чужих влияний и их возможное «переваривание». Другие же предпочитают держаться традиционных установок, становящихся препятствием не только для втягивания элементов извне, но даже для возможностей диалога с ними. Вот уж точно, что наша культура принадлежит к первому из названных выше типов. Трансформация нашей культуры началась со времен Новой истории.
Не каждый перелом веков такой «переломный», как нынешний, если посмотреть, что происходит вокруг и в нас самих. Культурно — цивилизационные преобразования проникли до самых глубин социальных явлений и проявились одновременно и в немалой степени в каждой области духовной и материальной жизни. Их характер, диапазон и размах указывают на то, что уже возник и сформировался остов новой мутации, для которой нужно было бы найти какое-нибудь название. Первым проявлением названной потребности было появление термина постиндустриализм, позже — постмодернизм, еще позже — постисторизм. Посыпались и другие слова с приставкой «пост». Все это сигнализировало о фундаментальном характере происходящих изменений, о смещении предпочтений и аксиологических приоритетов.
Как выглядит эта иная культура уже при первом приближении? Прежде всего она плюралистична. Плюрализм закладывает упомянутое выше разнообразие, но представляет собой еще и нечто большее, чем просто выбор разных ценностей, а также перетасовку их по значимости либо по собственному усмотрению, либо в соответствии с капризами настоящего момента и места.
Плюрализм — это соотнесение многих укладов, равносильных в отношении ценностных критериев — своих и чужих, давних или современных, практикующихся для игры в жизнь, опираясь на ритмы моды. Изменчивость и относительность значат здесь немного, хрупкость критериев не только не отпугивает, но наоборот — притягивает. Результатом плюрализма является особенно поразительная черта современности — а именно, «пермисивизм» (permisywism). Это значит, что общеобязательное не имеет силы, все зыбко, текуче, этосом становится — и это — то, кажется, предпочтительнее всего — отсутствие этоса. С девизом «все дозволено» сопрягается чаще всего жизнь поверхностная, нацеленная на миг, наполненная интенсивными возбудителями, меняющимися как в калейдоскопе и имеющими одну лишь цель — доставить максимум удовольствия. Все отношения строятся по принципам гедонизма и «все немедленно», им благоприятствует повсеместное и ключевое для повседневной культуры наших дней суждение, что жизнь должна быть легкой и необременительной, смысл ее — давать и отстранять автоматически, лишь бы не преодолевать ни малейших проблем и трудностей, а словно бы вычеркивать их из реестра, стирать, так, чтобы трагизм и убогость человеческого существования, равно как и набухающее со всех сторон зло не становилось предметом рефлексии, но — умышленным или неумышленным — предметом забвения. Способность быстро менять стимулы, быстрое их удовлетворение, смена на все новые, вообще горячечное употребление и потребление вещей, людей, а также событий и случаев соответствуют той роли, которая принимается и признается за наиболее характерную черту так называемого туриста, всюду чужого и одновременно всегда «у себя», так как по — настоящему он ни с чем не связан. Этот тип «бытия — в — мире» превосходно проанализировал Жиль Делез, именуя его номадичным, а также социолог Зигмунд Бауман, связывая его с известным городским бродяжничеством (le flaneur), что некогда подметил Шарль Бодлер. Сегодняшний «кочевник» беззаботно функционирует в атмосфере изобилия благ, в супермаркетах, этих своеобразных спектаклях, под прессом рекламы и маркетинга, которые из каждой новости и новинки делают божества из божеств. На этом великом базаре, где все продается и покупается, господствует прежде всего — аж до головокружения — бешеная, все ускоряющаяся карусель предлагаемых благ и услуг. Этот ритм (французский социолог Paul Virilio назвал его дромологичным) подчеркивает мимолетность каждого мгновения (instant experience) и эфемерность любого опыта. Существование в потоке вожделенных — осуществленных или неосуществленных — удовлетворений. Без корней и памяти, коль скоро так удобнее, без идентичности и истоков, без родника, тем не менее существующего, из которого фонтаном бьют и величие, и нищета рода человеческого. Систему координат задает тут и правит Его Величество Потребление, она есть сила, приводящая все в движение, она же — цель наиболее заметных и невротических устремлений, усилий и инициатив. В соответствии с ее директивами делается все, чтобы и лишь бы не упустить пропагандируемого масс — медиа как наиважнейшего и наивысшего лакомства.
Культура, мною здесь охарактеризованная, как легко догадаться, возобладала через обращение к низу — массам. Ей помогает к тому же лавина технических и технологических изобретений, которая в сопряжении с поражающими воображение научными открытиями изменила образ реальности. Происходит не только — это общеизвестно — то, что важнейшим товаром становится информация, но — что несоизмеримо более важно — что все эти компьютерные сети, электронные изображения, лазеры, модемы и т.п., благодаря которым любой объект можно представить в виде пучка цифровых сигналов, подрывают авторитет и доверие к реальности, действительности. Между виртуальной и актуальной реальностями стирается демаркационная линия. Симулякры завладели умами и смыслами, за ними не стоят ни объекты, ни субъекты. Все должно быть создано в соответствии с программой, которая, благодаря Интернету, имеет глобальный стандарт, словно приговор. Об этой киберкультуре писал достаточно авторитетный, знающий и мудрый Станислав Лем. Вполне достаточно отослать читателя данного послания к его произведениям.
Под углом зрения того, что здесь мною уже затронуто и прокомментировано, особого пояснения требует феномен срастания культуры пермисивно — потребительской с киберкультурой. Эта последняя, будучи произведением узких специалистов и по сути дела, для них же самих и созданная, стала вполне доступной, но — что знаменательно — присваивается и усваивается она лишь на уровне поверхностном, как модные достижения, вторгаясь повсеместно и некритично во многие аспекты реальности. Через информационные каналы превозносится великое множество низкопробной продукции — дешевки, халтуры, поскольку все это продается всего быстрее и выгоднее. То, что ученые объявляют секретным языком, ставя пометки осторожности и сомнения в глобальной оптике, которую несет с собой Интернет, становится всего лишь интригующей сенсацией. Пример — мнение о многосторонней пользе клонирования человеческого индивида, или о том, что искусственная интеллигенция вытеснит естественную, или о якобы уже победоносных сражениях биологов со смертностью homo sapiens. В нагромождении этого информационного мусора средний обыватель утверждается в мнении, что принцип «все дозволено» адекватен другому — «все возможно». Никого не удивило бы, и в целом, не рассматривалось бы как богохульство, если бы компьютерные сети показали конференцию с самим Господом Богом, допрашиваемым, как он собирается справляться, например, с проблемой роста народонаселения. Если знаменитые умершие актеры, а также выдающиеся умершие звезды кино монтируются с определенным предметом для рекламы немедленного его приобретения, то со всей очевидностью затуманиваются границы между фантоматами (симулякрами) и реальностью. И то, и другое усиливают впечатление, что нет никаких достоверных и прочных принципов, что все набирает вес и блеск только благодаря потреблению.
Таким образом, безграничная пермисивность, самодовольное потребленчество, новейшие технологии с их беспрецендентным богатством средств и коммуникационных возможностей, расширяющих поле нашего восприятия, произросли в орбите массовой культуры. Она имеет не такую уж длинную родословную (с первой половины прошедшего столетия), но последние десятилетия влили в нее огромные жизненные силы. В уходящем веке она захватила большую часть пространства североамериканской культуры, а экономические и политические взгляды на основе великодержавной позиции США привели к тому, что страна эта постепенно становилась моделью для всего цивилизованного мира. Напуганные интеллектуалисты — эмигранты, которые на том континенте нашли убежище от нацизма, разглядели это уже в середине века. Их отвратила эта каша, приготовленная для всеобщего широкого употребления, ее тривиальность, прагматический подход к жизни (т.е. признание, что непременно выгодное и прибыльное должно одерживать верх над всем остальным), размывание аксиологической системы, которая в период Нового времени от возникновения высших учебных заведений, а также академий (так называемой republique de lettres) создала, построила европейскую культуру.
Та система имела вертикальную структуру и разделяла культуру на обращенную к высокому и к низкому. Современность принесла вместо той иерархии ценностей горизонтализацию структуры — так назвал ее выдающийся исследователь постмодернистского перелома Мануэль Кастельс. Ценности положены сбоку, удобным для перестановки образом, зазывающе для переодевания в них как в храме товаров. Массовая культура не принимает к сведению, что существуют ценности исконные, что одни — высшей, другие же — низшей пробы. Эта культура питается случайными суждениями и оценками, аллергична к ценностям вечным, приспосабливается вообще и исключительно к целям коммерческим.
Такие утверждения, как высказанные выше, очень часто вызывают резкое несогласие. Как же так — бросаются в упрек реплики — ведь киномелодрамы, один из наиболее демократичных видов киноискусства, удовлетворяющих вкусы общества сверху донизу (vice versa) всегда опирались и опираются на схемы, в согласии с которыми в конце концов добро побеждает зло, смелый шериф расправляется со злодеями, достоинство и честь награждены, благородство оценено по заслугам и т.д. и т.п. Правда, что эта сказочная схема, вышедшая из Голливуда, несет такую идею, и она остается и по сей день очень популярным продуктом того же обращения к низам, массам. Однако следует сделать две поправки к суждениям оппонентов. Качество вышеозначенного есть плоская и упрощенная версия высокой литературы или по меньшей мере — среднего сорта, а исполнение — лишь эхо. Более того, в последние десятилетия центр тяжести переместился с морализирующей интонации на так называемые киноакции, а также технические трюки. Наибольшей популярностью пользуются сериал с суперагентом Джеймсом Бондом, «Парк Юрского периода», Science fiction. Лемовские големы n-ного поколения определяют сердцевину, сущность фабулы. Все это обычно сопровождается плотоядным сексом, который с настоящим эросом имеет не много общего.
Почему это так происходит? Для чего? Считаются ведь не с нравом, обычаем или характером, а с быстротой и изменчивостью ситуации, наибольшую цену имеет блестящая способность убивать, чем больше жестокости, тем большая встряска для и без того уже взвинченных нервов зрителя. Подобные вещи происходят с компьютерными играми. Некоторым изобразителям современных массовых сцен такой образ представляется слишком черным, ведь — подчеркивают они — пожиратели массовой культуры вообще — то приверженцы какой — нибудь религии, участники обрядов, литургий по крайней мере, раз в неделю, и этот фантосмагорический мир не принимают так уж всерьез. Не думаю, что такое отношение к проблеме можно считать удовлетворительным. На американских проповедях и молитвах по телевизионным каналам трудно уловить что — либо из подлинной духовности. Там привычная и мертвая фразеология. Недавно ваш покорный слуга посмотрел американский фильм о Христе. Симпатичный молодой человек, который вроде бы не очень отдавал себе отчет, в чем, собственно, его предназначение, к выполнению своей миссии постоянно подталкивался своей энергичной матерью. Свою святость являл лишь только чудесами, которые демонстрировал окружающим так, как это обычно делают фокусники. Пилат показан скучающим плейбоем, посланным в варварскую страну. Никакого драматического замысла в этом спектакле нет, нет и никакой искры, приподнимающей завесу необъяснимого, тайны. Никакой божественной энергии, с которой Иисус и сам должен как — то суметь справляться. Нет ни одного мгновения, которое бы хоть на секунду позволило прикоснуться к трансцендентной реальности, чего — то, что изменило историю человечества. Одним словом, сказочка для послушных деток на основе примитивного краткого изложения христианства. Низкое обращение с этой проблематикой проходит мимо торчащих из нее загадок, разрушая земной порядок. Значительно более ловко исполняется в такой культуре представление всемогущего зла и борьбы за успех любой ценой.
Характерной — среди других здесь уже так или иначе означенных — чертой нынешнего культурного перелома является неожиданная в свете модернистической формации, которая сформировала нас в последние три, два столетия, образование союза культуры низкой со значительными областями культуры высокой. Эта последняя уступает пространство той, другой в том, что ставит под сомнение аргументацию, что настоящее демократическое обращение ценностей исключает их элитарное шкалирование. Выразительнее всего это видно на примере искусства, называющегося постмодернистским. Искусство этого типа отказывается от своего призвания установить status quo, прикасаясь к самым болезненным ранам человечества, обнажать все болезни общества (как, к примеру, уничтожение на каждом шагу элементарного чувства справедливости), отделываясь красивыми подкалываниями недостатков тоскливой действительности. В кратчайшем путеводителе по самому себе Герлинг — Грудзинский цельно и просто говорит о том, что самое глубокое предназначение писателя — никогда не могущая исполниться заповедь совершенства, иначе говоря, неустанное поддержание надежды, что мир можно было бы сделать лучше, ибо само достоинство нашего существования основано на этом стремлении.
Тем временем с годов примерно 70-х на рынке культурном начало свое триумфальное шествие искусство заурядное и продажное. Продвигает его вышеупомянутый пермисивизм — здесь проявивший себя в нигилизме и эклектизме — что показали инновации технологические, которые вынесли на первый план различные сложные устройства и так называемое мультимедиальное творчество, пользующееся цифровыми образами. В кино этот путь проложен избитыми путями, вызывающими озноб до дрожи. Перегруженные сексуальными страстями, разбавленные мыльной бравадой, как у Брайана де Пальма, или напичканные призраками и привидениями, как у Лукаса и его последователей. Литературные творения представляют собой разнородные смеси рассказов без каких-либо пространственных и временных очертаний и определенностей, с героями, не имеющими никакой биографии. Когда в руки попадает такая книжка, Generation X (1991) Douglasa Coupland’a, понимаешь, что действительность яппи в калифорнийском Палм Спрингс, как и в другом месте США, непобедима. Бунт трех главных персонажей ни к чему не приводит и никуда не годится. Их экстравагантность — того же сорта, та же схема. Бессмыслица идет за бессмыслицей, так что хочется это поскорее отбросить. Такое искусство — просто товар, и окружающая действительность, даже представленная в кривом зеркале, должна быть прежде всего как можно быстрее продана. Как мода притягивает моду, так и так называемые произведения, имея к тому основания или нет, считают себя высокохудожественными. Одним словом, высокая культура подпала под власть культуры низкой. Иначе, чем в период модернизма, преимущественно в ее авангардной мутации, когда та выходила ей навстречу, чтобы понятным для масс языком отфильтровать сущности наиважнейшие. Тогда она перестала быть верной идее ориентации на воспитание мировоззрения. И сегодня старается вторить культуре низкой. Отсюда столько художественных выставок, напоминающих супермаркет, отсюда столько фильмов, представляющих собою просто экранизацию комиксов, отсюда «трамвайная» литература, которую можно начать читать с любого места и прервать в любой момент.
В случае с философией все иначе. Она по самому своему характеру критична в отношении всяких предпосылок и выводов, а значит дистанционирована от массового сознания. Сверх того, перманентно она критична и в отношении себя самой. Помимо этого, философы, называющие себя или названные как новейшие, избежали давления массовой культуры дать ей непосредственные гарантии через отбрасывание всеобязательной силы онтологических и гносеологических принципов, свободы толкования, что этично, а что неэтично, обнажая кровное родство между религией и любовью к мудрости, ведь обе по-своему ищут абсолюта, разве что философия отдает себе отчет в том, что дает только один из возможных ответов на эти самые вечные вопросы, и что абсолют, собственно, непостижим. Аура радикального скептицизма, которая творит и разносит по свету мнение, будто бы, как утверждает один из постмодернистских авторитетов, все в конце концов приводит к неразрешимому и неразрешаемому, и что первичный источник (arche), а так же какой — то там целевой пункт бытия (telos) — просто химеры, освободиться от которых нам не достает сил, что наиценнейшим является счастливая жизнь, а счастье измеряется сиеминутно, мерой личной — все это вместе взятое поддерживает пермисивизм. Благоприятствующие этой атмосфере науки, занятые собой, сильно связанные с инновационными технологиями и подпавшие под их диктатуру, чисто инструментальные, далеки от рефлексии о смысле существования. Подводя итоги, можно сказать, что произошла капитуляция от духовных обязанностей, которые до того брали на себя элиты, что формула Горация “non omnis moriar” ощущается претенциозной, что философские искания истины провоцируют заблуждения, и низкая культура захватывает все большие пространства.
Верю, что удалось убедить адресатов данного послания, и что представленный здесь образ отразил существо проблемы. А если все происходит именно так, то подтверждается, что перелом культуры имеет место, и если и есть преувеличения, то они невелики. Ибо иерархия ценностей в огромной мере изменилась. На щит подняты ценности, связанные с достижениями цивилизации, но в основном, технологическими, управляемые к тому же пользой и выгодой, оперативностью действий, обеспечивающих господство над людьми и вещами, пропитанных убеждением необходимости полной свободы действий и стремлением к бешеной гонке за все новыми успехами. Куда-то глубоко заброшены размышления над смыслом существования, трансцендентным опытом, любовь к истине, уверенность, что роду людскому присуще неистребимое стремление к познанию добра и зла.
Все это, вместе взятое, рисует такой образ культуры нашего перелома, что мы не можем не согласиться — он значительно изменился к худшему по сравнению с тем миром, в котором и с которым мы выросли.
Мой доклад заканчивается в минорных тонах, но нужно и можно добавить что-нибудь утешительное. Описанный здесь культурный процесс мощный, но кое-что все же остается. На исключительно личных редутах держится и заново вооружается порядок духовный, источником которого являются греко-иудеохристианские идеи, а стражником — Новое время. В постмодернистском многоголосье на той территории недавняя иерархия ценностей занимает свое обоснованное место. Намного более сильным становится метафизический голод. Исполнится ли и как заповедь Malraux, что XXI век будет веком религиозным, остается вопросом открытым. В любом случае тоска по Эре Водолея, которую поддерживают приверженцы так называемого New Age, многолика, достигла всех континентов и исключительно характерна для наших дней. Растет и крепнет экуменическое движение, значение которого трудно переоценить. Божественная энергия обращается многими языками, которые призывают к диалогу, встречаются в самой ее сердцевине. Ut unum sint. Запад учится буддизму, и наверное это учение пойдет ему на пользу. Отнюдь не исчезли опоры культуры альтернативной, стремление к эмансипации все так же полно жизненных сил. Прежде же всего чувствующие и мыслящие люди всей Земли помнят, что постмодерн — это не единственное доминирующее течение на нашем евроамериканском пространстве, но также, что постмодернизм, характерный для стран, сделавших цивилизационные успехи (мы относимся к таким), вообще своими категориями не годится для стран третьего и четвертого мира. Мира нужды и голода, мира, который представляет худшие из возможных свидетельств пермисивно-консумпцийно-киберкультурным зазнайкам, считающим, что схватили за ноги самого Господа Бога. Перелом веков весьма убедительно доводит до нашего сведения то, что для многих остается непонятным, а именно, что действительность наша больна, что не выход тешиться изобилием, каждой минутой жить по-человечески, когда рядом не живут, а существуют пожизненные парии. Эти же из-под знака Мак Дональда, пребывающие в обмороке беззаботности и самолюбования, очарованы и увлечены игрой на публику. Для тех же, которые имеют значительно более широкий взгляд на природу вещей, и считают необходимым зондировать свои сомнения, сущность постмодерна прикрыта фиговым листком и благоухает духовной пустотой. Обе стороны этого фундаментального спора не могут обладать полнотой истины. Нужно самому решить, как и какую найти мерку для сегодняшнего культурного перелома.
Добавить комментарий