Время юбилея

1. Юбилей. Мы все здесь и теперь — авторы и тексты — собрались по одной причине. Причина — 60 лет профессору Анатолию Сергеевичу Колесникову. Чужих нет, ибо тому, кому внутренне чуждо это событие не окажется здесь, а тот, кто собрался — включается так или иначе в окрестность, маркируемую как профессор А.С. Колесников, окрестность, фиксирующая время на отметке шестьдесят.

2. Время Юбилея. Итак, причина собрания текстов и авторов- юбилей. Юбилей как акт фиксации и символизации времени. Шестьдесят лет — отмерено и зафиксировано. Время, время жизни сконцентрировано на «круглой» дате, маркирующей и символизирующей определенным образом «носителя», «скопившего» капитал-время (как поется в песне: мои года — мое богатство). Мерность времени соотносится с десятеричной системой, на определенной отметке фиксируется как значимое, как знаковое, как — юбилей… При этом не забыть бы, что десятеричная система — от десяти пальцев, а секунда — не количество вибраций волн, но удар человеческого сердца…

Говорить о профессоре Колесникове — получится говорить о себе, о своем отношении, о своем видении, о совместности и т.д. Не совсем подходяще для юбилея профессора философии. Рассуждать о юбилее можно, но как начало, как стартовый разбег. Ибо лучшее, что должно быть сказано для профессора философии — это говорить о тех сюжетах, которые достойны внимания философа. Время — вполне подходящий сюжет, тем более что юбилей — это шестьдесят прожитых лет, это — прожитое, живое время. Время говорить о времени в философии всегда найдется, не время разбрасывать или что-либо собирать, но просто, время… И так трудно… Труднее, возможно, чем любой другой вопрос…

Но начало — юбилей. Отмеренный отрезок. Десять, двадцать, двадцать пять лет… Юбилей приходит с неотвратимой регулярностью. Отмеренный цикл лет. Время мерится и отрезается юбилеями, как стрелка режет от «пирога» циферблата размеренные куски. Эта регулярность, машинная регулярность напоминает то «рациональное» время, которое А. Бергсон противопоставлял живой длительности. Длительность не повторяется, она непрерывным потоком проходит как неотвратимость по ткани живой жизни. Повторяется то, что мы по «скудости» своей называем временем, то, что пропущено через машинерию рациональности, то, что мы пытаемся уловить и подчинить. Но подчиняем не само живое и живущее время, а его рациональный эрзац, т.е. подчиняем самим себя самим себе же. Впрочем, и это не плохо: как говорит восточная мудрость труднее всего победить самого себя…

Итак, время юбилея. В чем смысл юбилея, и, соответственно, в чем смысл отмеряемой цикличности времени? Ведь цикличность обезличивает, подчиняя машинерии рациональности живое время. Ведь понятно, что самое важное, самое существенное случается в тишине и безвременье, а не в фанфарах и тостах… Юбилей же празднует себя самого через юбиляра, а не наоборот. Отмеренное отмеряется отмериванием. Но вид при этом такой, что сам отмеряемый владычествует над временем, фиксируя важность момента.

Нет, не в этом смысл, не в отмеривании времени. Мы не владычествуем над временем посредством «юбилейной» или иной другой фиксации (часы, дни, годы, праздники и т.п.), но, как гласит буддийский стих:

Отмеривание не дает никакой опоры, завтра — всегда окажется иным, череда событий идет своим путем, путем неизвестного.

Может быть в смысл обретается в успокоенности, ибо время, встроенное в рациональную схему цикличности, дает опору, успокаивает. Но это успокоение обманчиво. Ибо успокаиваемся мы не в себе, но в «тотальности» рациональности. Отмеренные секунды, часы времени говорят как раз о том, что не мы проживаем время, но время проживает нас, втискивая в отмеренный свой ритм. И все повторяется, ибо одна секунда ничем не отличается от другой, один отмеренный год равен другому отмеренному году… Возникает кружение, вечное кружение, в котором мы статисты.

Все как в вечном возвращении Фридриха Ницше: «Я вечно возвращаюсь к этой же самой жизни как в самом великом, так и в самом малом, чтобы снова учить о Вечном Возвращении». И опять будет год, и опять будет юбилей, и опять соберутся друзья и расскажут… о вечном возвращении. Круг кругов, в котором не т места ни для нас, ни для жизни, ни для завтра, манящее открытостью и неизвестностью…

И прав А. Бергсон, который говорил о том, что математизированное представление о длительности — время — есть свойство интеллекта, привыкшего оперировать с мертвыми телами. Но не с жизнью, не с живым.

Время, которое может быть маркировано юбилеем, а может, наоборот, расставляь свои собственные зарубки — например, рождение, совершеннолетие, свадьба и т.д. — следуя за значимыми для нас вехами, не может быть лишь рациональной проекцией, неким эрзацем, сконструированным для удобства. Реальное время, время которое мы проживаем — не эрзац.

И потому, оно, время не может быть рационально выстроено, описано как ее математизированный эквивалент. Мы проживаем время и потому время проживает нас. Но как мы проживаем время, как, может быть, мы проживаем во времени, какова «структура» этого нашего проживания? И, каким образом, если мы вспомним «причину» статьи, юбилей, отмеренная фиксация может проявлять смысл проживаемого времени.

3. Время и смысл. Временная перспектива человеческого существования довольна трудна для экспликации. Есть времена и есть времена. Хронирование тут нам не дает ничего существенного, разве что сводит все к некоторым «статистическим» данным типа «средней продолжительности жизни», что, понятно, ничего не говорит в каждом конкретном случае. Выделим три «сюжета» в истории философии, которые помогут нам «подцепить» время, удержав из низ некоторые значимые моменты…

Сюжет первый: Кант. И. Кант говорил о времени как о «субъективной форме чувства», т.е. о том «явлении», которое не только не является свойствами вещей самих по себе, но есть та форма, в которую мы вписываем любой чувственные данные. Время согласно Канту есть субъективная форма, которая «структурирует» внутренний опыт в определенной перспективе и через субъект оказывается структурирующей формой и внешнего опыта. Если предельно упростить Канта, то время субъективно, оно есть наш человеческий способ выстраивания чувственных данных. Стоит добавить, что время через трансцендентальный механизм в системе Канта включается в процесс познания, ибо трансцендентальная схема по Канту не что иное как некий сплав категории и временности.

Сюжет второй: Августин Аврелий. Нас интересует следующий момент, присутствующий в рассуждениях Августина о времени, а именно: отказ «блаженного» от примитивного временного членения на прошлое, настоящее, будущее. Вместо указанного членения Августин предпочитает говорить о настоящем прошлого, настоящем будущего и, соответственно, о настоящем настоящего. Времена времени, иными словами изначально постигаются как связанные на наличным, настоящим моментом, с одной стороны. С другой Августином выстраивается более многомерная структура времени, нежели линейная; структура, выявляющая динамику времени и взаимоопределяемость, взаимоположенность времен. Важным моментом является и то, что через настоящее время «время само по себе» оказывается привязанным к человеку, этот момент проживающему.

Сюжет третий: А. Бергсон. О взглядах А. Бергсона на время и длительность мы уже упоминали. Нам необходимо удержать из сказанного момент «жизненности» происходящего, ибо длительность является стихией, в которой развертывается живой эволютивный порыв.

В указанных «сюжетах» мы можем выявить, несмотря на их дистанцированность друг от друга по эпохе, культурному контексту, дискурсу автора, некоторые сходные моменты. Мы постараемся их зафиксировать. Во-первых, время есть нечто такое, что существует через причастность к субъекту. У Канта это проявлено как формальная субъективность, у Аврелия через присущность и связанность времен с настоящим, у Бергсона — через экспликацию длительности, как живого органического процесса. Во-вторых, схематика времени представляет собой не одномерное «образование», но, по крайней мере, многосоставный континуум, обладающий внутренним напряжением. В системе Канта это менее эксплицировано, однако «сложность» времени раскрывается не в трансцендентальной эстетике, но в той точке процесса выстраивания познания, когда временность «примешивается» как к пространству, так и к категориям (через трансцендентальный схематизм), и, следовательно, инкорпорируется в каждый «этап» функционирования познания.

Теперь попытаемся суммировать как отправную точку в постижении времени выявленное нами у трех достаточно отличных друг от друга мыслителей. Время — сложнейший континуум, «связанный» с живущим субъектом. Пойдем дальше. «Истинная» временность дается как сопричастное субъекту в его жизненности и одновременно со временностью полагается многосферность со-присутствия. Время не рядополагается безразлично и безучастно, но проживается в совместности и через эту совместность. Более того, совместность через конституирующегося в этой совместности живого субъекта полагает живое время. Анализ этой временности живого субъекта всегда недостаточен и схематичен, ибо живой субъект не дается как фиксированная сущность, но постоянно конституирует себя, свое соприсутствие и окрестность своего присутствия в живой временности. Горизонт временности, как «аура» окружает горизонт присутствия и соприсутствия.

Соприсутствие же — это соприсутствие и конституирование субъекта и его окрестности. Окрестность, близлежащее конституирует и конституируется живущей человеческой экзистенцией, равно как и наоборот, живая человеческая экзистенция конституирует и конституируется своей окрестностью, и все этого осуществляется в горизонте временности, с необходимостью порождающейся живым субъектом в его совместности с его окрестностью. Поскольку же речь в любом случае идет о живом человеке, то мы всегда имеем необходимым свойством этого «процесса» его инкорпорированность в стихию смысла. Временность и смысл оказываются в этом отношении неизбежно полагающими друг друга. Соприсутствие смысла и временности в окрестности живущей экзистенции через их совместность проявляет следующее. Смысл не может быть зафиксирован, по постоянно порождается в этой окрестности, подобно «знаменитой» реке Гераклита, вновь и вновь новой. Фиксация и смысла и горизонта временности ликвидирует как одно, так и другое. Можно «иносказательно» 1 выразить это следующим образом: время и смысл, будучи постоянным процессом перестают таковым быть, как только происходит фиксация. «Порождение» смысла и «порождение» горизонта временности может быть подвергнуто рациональной фиксации лишь для того, чтобы осуществить акт еще одного соприсутствия, сомышления о времени и смысле.

4. Смысл и Юбилей. Теперь настало время вернуться к началу. Начало и подлинное содержание этой статьи — это юбилей и дар. Дар, как размышление о юбилее и временности, единственный дар достойный юбиляра. Мы поставили вопрос о смысле фиксации времени, живого времени, представленного в «нашем» случае юбилеем — шестидесятилетием профессора А.С. Колесникова.

Так в чем же смысл юбилея, фиксирующего время, заставляющего застыть мгновение?

Мы начали статью следующими словами:

«Мы все здесь и теперь — авторы и тексты — собрались по одной причине».

Это не просто «здесь и теперь» и не просто «мы». Это — совместность, окрестность юбиляра, застывшая на листах бумаги и сгруппировавшаяся вокруг юбиляра. Эта окрестность — окрестность соприсутствия и, как этого не «ужасающе» звучит, окрестность со-конституирования общего пространства, которое с необходимостью «окружается» вечно изменяющимися временем и смыслом. Чужих здесь нет — и можно с полным правом говорить о совместности, и, значит, не о сконструированной, но живой окрестности. Мы, как эта окрестность, захвачены этим юбилеем, этой фиксацией. И в этой совместной захваченности — шанс не быть зафиксированными. Юбилей профессора — юбилей всей совместности, и потому — не фиксация, но «процесс игры» с этой фиксацией, преодолевающей фиксацию. И потому, временная фиксация через совместность перестает быть фиксацией, останавливающей процесс, но фиксацией этот процесс соприсутствия начинающей начинающей. И потому, мы можем говорить о смысле юбилея, не как о «мертвом» событии, а следовательно как о «бессмыслице», но как о живом, живущем в нашей совместности смысле.

Ибо юбилей через совместность не закончился. Как не зафиксирован еще горизонт юбиляра.

Ибо самое трудное — еще впереди. А если это не так, если все трудности уже позади, т.е. все уже позади, то стоит ли праздновать юбилей, именно праздновать? Мгновенная фиксация и — путь продолжается, а фиксация существует лишь для того, чтобы увидеть, что идеал еще далеко, и что, дай Бог это профессору философии Анатолию Сергеевичу Колесникову, все великое и трудное — завтра…И тогда сохраниться время, которое не сосчитать, и потому оно — не деньги, а больше, оно жизнь.