Немалое, если не центральное, место в русском космизме занимает проблема смерти-бессмертия. Можно сказать, что способы обретения «жизни вечной» на протяжении человеческой истории в значительной степени менялись, сообразуясь с соответствующей культурно-исторической обстановкой в целом. Так, для христианства залог «бессмертия» — вера в Христа Иисуса и, соответственно, выполнение всех морально-нравственных норм, которые несет это учение. Для средневековых алхимиков — это обретение некоего «тайного знания» на основе религиозных учений и культов Кабалы и Талмуда, теософии и пр., которые помогут человеку обрести утерянный рай и вновь сделают его «бессмертным».
Хотя в общем смысле учение космизма имеет очень долгую историю, само понятие «космизм» появилось на рубеже XIX-XX в. и традиционно связано с определенными именами, определенной концептуализацией. Учитывая историко-культурную ситуацию, сложившуюся в России на рубеже веков, это учение до некоторой степени вобрало в себя мудрость предшествующих столетий.
Признавая незаконченность вселенной в целом, космизм изначально попытался бросить вызов природе (в первую очередь, вызов смерти), опираясь как на религиозное, так и на научное видение мира. Надо иметь в виду, что космизм (русский, в частности) — учение жизнеутверждающее и в целом позитивное. Оно претерпело определенную эволюцию — в том смысле, что каждый новый ученый, вкладывающий свою «лепту» в учение, превносил свое видение мироздания, свой способ решения глобальных человеческих проблем. И здесь творческое наследие Федорова в значительной мере «разнится» со взглядами Циолковского, Вернадского, Умова, Купревича, Чижевского и т.д.
Итак, мир «органический», царство жизни в разных ее формах, окружен враждебной стихией смерти, мертвого механизма, давящей необходимости, косной и враждебной природы. Все это рождает страх и неуверенность в судьбах человеческих. Как говорил С. Булгаков в «Философии хозяйства», если борьба жизни и смерти так неизменна на поверхности мирового бытия, то это возможно лишь потому, что она идет и внутри бытия, в самом сердце мира, способного поддерживать только смертную жизнь, то есть жизнь хотя и абсолютную по своему метафизическому характеру, но, в полном противоречии этому своему естеству, временную, не абсолютную в фактическом существовании. Разрешить это противоречие, поставив положение «бессмертия человечества» во «главу угла» своего учения, попытался «отец русского космизма» Н.Ф. Федоров
Можно сказать, что Федоров строил свое философское учение по-кьеркегоровски («от отчаяния»). Однако учение Федорова, в отличие от кьеркегоровской концепции, в общем жизнеутверждающее. Сам дух, сам образ мышления его были, если так можно выразиться, «исконно русскими». Здесь и широта идей, и упование на мечту, и надежда на светлое будущее; глубокое убеждение в созидательной силе человеческого гения, родство душ и одновременно неприятие, бунт против «несовершенства сегодняшнего дня». И здесь на арену творческой мысли Федорова выходит онтологическая категория зла. Для него все те конкретные формы зла, от которых страдает сам человек, входят в кортеж главного врага — смерти.
Исследуя историю мировой мысли, Федоров подходит к факту индивидуальной конечности человека революционным образом. Для него смерть — вовсе не неизбежный фатум. Внешне это очень похоже на библейские представления о жизни и смерти, ибо смерть пришла в мир после грехопадения человеческого. Человек, по Федорову, и в соответствии с христианской традицией, создан для «жизни вечной». И не важно, что в реальном сегодняшнем бытии жизнь «не вечна»: человеку дана власть исправить, переделать мир, победить смерть, подобно Христу, «смертию смерть поправшему». Признавать Бога для русского мыслителя — значит сделаться активным орудием Его воли: Он — Бог отцов «не мертвых, а живых», желающий восстановления мира в прославленное бессмертное состояние. Когда и почему человек теряет свое совершенство и становится смертным, философ не объясняет. И, как нам видится, дело здесь в том, что Федоров в своем философском поиске в достаточной степени «разбавил» христианское учение о творении эволюционизмом, внеся этим путаницу в свою концепцию «философии общего дела».
В христианстве Федоров берет его нравственную основу: здесь ему видится призыв к действию по творческому преобразованию мира и, в конечном итоге, победе над смертью. И все же вера для мыслителя — лишь ориентир, символ, образ. Конкретные дела, как он полагает, — за преобразовательной деятельностью человека, основанной на науке.
Итак, основное зло в онтологии Федорова — это смерть, или «слепая необходимость, неосмысленная стихийность, мертвый механизм, железный фатум», как скажет С. Булгаков впоследствии. Вся страсть, все движения души, весь творческий гений философа направлен против смерти. Философия общего дела — это необычайно дерзновенный план (или проект) по уничтожению смерти, лишения ее онтологического статуса.
И если, выражаясь словами С. Булгакова, существует лишь две реальности: жизнь и «мертвый механизм природы», причем существуют эти два мира в постоянной конфронтации, то для Федорова лишь объединение этих двух начал мироздания является обретением подлинного бессмертия и знаменует собой конец эволюции. Объединение это возможно только в результате коренного изменения сознания человека, полнейшего пересмотра его отношения к природе и к самому себе как к части этой природы. Сегодня человек — пленник, заложник в этой игре неизбежных и роковых сил. Непосредственно этот плен бытия выражается в роковой зависимости человека от удовлетворения своих низших, животных, или так называемых материальных потребностей, без которых уничтожается жизнь. И несмотря на то, что мир находится в таком ужасающем состоянии, под давлением фатума, в тисках смерти, где, казалось бы, уже нет выхода, и отчаяние должно побеждать, именно здесь, по Федорову, открывается для человека истинная свобода, именно здесь — отправная точка подлинной эволюции мира, где «природа переходит от слепоты к познанию».
Мы хорошо знаем захватывающий дух проект переустройства мира, предложенный Федоровым на основе регуляции. При всей его фантастичности, он, несомненно, положителен, оптимистичен, жизнеутверждающ. И в этом безусловное достоинство его учения. И все же в самой основе федоровской философии ощущается некий изъян, некая «червоточинка», которая коренится в этической части «философии общего дела», в попытке создания учения, которое было бы «и для ваших, и для наших». И здесь видится элемент некой нравственной некорректности (да не покажутся эти слова оскорблением в адрес русского мыслителя): в основе этой позиции лежит не корыстный расчет, но лишь жажда познания и оправдания бытия. Любые «синтетические» учения грешат этим, особенно когда речь идет о синтезе науки и религии. Федоров здесь далеко не первый. В конце XIX в. принципиальные основы синтеза были разработаны, например, В. Соловьевым, который проповедовал идеал «цельного знания» или «свободной теософии». Можно сказать, что все эти попытки вносили лишь неясность в соответствующие философские концепции и в большей степени ставили вопросы, чем давали ответы.
У Федорова синтез привел к тому, что были утеряны и христианские, православные корни учения (в результате своеличного толкования церковных догматов), а оторванность от научной базы частных наук, вместе с необычайным врожденным воображением философа, к скептическому отношению со стороны науки. Да и сами попытки такого рода синтеза вносили лишь неясность и сумятицу в представления Федорова о происхождении и эволюции человека, когда дарвиновская теория и Библия так и не смогли «адаптироваться» в философской концепции мыслителя. Попытка переосмысления основных христианских образов, создание некоего универсального мифа — вот в чем, пожалуй, заключалась федоровская идея.
Можно ли говорить о том, что «философия общего дела» все же «принесла плод»? На наш взгляд, можно. Космизм — это живое учение, поднимающее вопросы о фундаментальных проблемах мироздания, жизни и смерти, целях и путях человеческих. Поистине, космизм есть «сосуд», имя которому — «бытие», тогда как культура, взятая на определенном историческом отрезке, является его наполнителем. Философия русского мыслителя «пустила корни» в почву русской ментальности потому, что идеи, выраженные у Федорова, активно переживались в тоскующей коллективной фантазии. В глубинах человеческой метафизики прежде и раньше всего пробивалось видение «золотого века», века Эдема, страны блаженных, где нет смерти и все счастливы. Это говорит о развившемся чуть ли не с самими людьми их стремления к преображенному «райскому» существованию. При наличии таких онтологических корней космизм просто не имел шансов не найти последователей. Общество, в котором каждому есть место для личной духовной реализации, устремленной в вечность, и каждый действует по зову сердца — не об этом ли мечтаем мы и сейчас?
Итак, нравственная часть федоровского учения не может быть принята без должного (и, увы, необходимого) критицизма. И основная причина о спорном характере философского наследия мыслителя сводится в основе своей к попытке универсализации бытия на основе религии и науки. Взяв как онтологический базис христианство, Федоров в конечном итоге разрушает евангельскую концепцию бытия, предлагая взамен утопический проект «Вавилонской башни конца времен», на вершине которой сидит человекобог с циркулем и линейкой и, в отчаянии озираясь по сторонам, ищет, чтобы ему еще переделать. Но где нет тайны, там нет Человека. А у Федорова финал эволюции таков, что тайн больше нет (иными словами, стирается основополагающий смысл бытия). Ни в одном из идеалов, которые до сих пор выдвигало человечество, не было такой тотальной всеохватности. Но как в любом тоталитарном учении (идеи Федорова в основе своей не составляют в этом смысле исключения) конечное благо по мере приближения к нему обращается во зло. И это закономерно, когда на место Бога становится человек. И хотя, по Федорову, за абсолют может быть принят только идеал, стоящий выше человека, тем не менее, это высший преображенный человек, или человекобог. То есть в процессе эволюции, подчиняя косную природу самому себе путем разумного регулирования, путем «творения», разрешив, или лучше сказав, упразднив смерть, человек как бы сливается с Богом. На самом же деле он помещает себя в нишу «Трансцедентального Абсолюта».
И все же нельзя сомневаться в том, что мотивация, изначальные предпосылки, порывы души Федорова при создании своего учения были благими. Воскресение и жизнь вечная завещаны нам самим Христом Иисусом, обретение нового тела и новой вселенной — это то, что нам говорит Библия. Это также и тот краеугольный камень, на котором поставлены основные постулаты федоровского космизма. Философия общего дела — учение тотально антропоцентричное и оно, в принципе, даже не вышло бы за рамки ортодоксального христианства без своего гипертрофированного антропоцентризма.
Мир, в котором нет Чуда — убог и сиротлив. Мир, в котором любовь к человеку выше любви к Богу — есть мир, в котором нет места любви. Победа над смертью физической без победы над смертью духовной, над адом, без уверенности в том, что отныне ни один человек не пребудет в разделении с Богом — не победа. И нельзя ставить в вину великому русскому философу его «раздутую» веру в человека.
В одной из своих речей Иисус предупреждает своих учеников, чтобы те не соблазнились по Нему. А соблазнов в действительности очень много, если Писание понимать буквально. Например, слова Христа ученикам: «То, что я делал, и вы делайте, и еще больше сделаете». Без принятия того, что вне милости и благодати Божией, никакие чудесные деяния невозможны. Другой соблазн: «Бог очеловечился для того, чтобы человек обожился». Однако ни в каком контексте слово «обожился» не означает стать равным Богу. По Федорову, все принадлежит человеку. Человек же и воскрешает человека. А где же Бог? Его нет, есть только человек.
Философия общего дела — это не что иное, как гипертрофированное христианское учение об активности человека, где божество отдает ему в руки все дело преображения мира.
Мы хорошо помним о трепетном отношении Федорова к культу предков, где основная нравственность — любовь и уважение к родителям. И вот, получив «ключи к бессмертию», человек воскрешает всех своих прародителей. Однако в процессе этого Воскресения последнее теряет свой онтологический статус, ибо Воскресение родителей есть у Федорова в этическом смысле умерщвление Родителя. Русский мыслитель таинственному ожиданию заповеданных свершений противопоставляет другое, хозяйственное понимание христианства, требующее человеческого сотрудничества в богочеловеческом мировом процессе. Такой взгляд на христианство у Федорова показывает безусловную ограниченность философа в отношении метафизики и мистики христианского вероучения в целом. Без мистического, таинственного понимания евангельского благовестия последнее, при известной доле воображения и наличии идеологического заказа, легко превращается, скажем, в «кодекс строителя коммунизма» и т.д. Николай Федорович исповедует, так сказать, «материалистическое христианство», во многом занижая и обедняя его, нивелируя его до идеологического инструмента, подтверждающее, как ему кажется, его антропоцентрический гуманизм. То, что многие эсхатологи представляли себе как некий умонепостигаемый миг перехода в божественное состояние мира (среди богословов существует также и иная точка зрения о последних днях мира, согласно которому переход в вечность будет не мгновенным, а постепенным, и называется тысячелетним царством), для Федорова — длительный процесс творческого труда по преображению природы мира. Все просто и доступно, и почему-то необычайно тоскливо.
Советский писатель С. Снегов (которого, как и многих других отечественных писателей- фантастов, можно считать космистом) в конце 60-х годов написал роман «Люди как боги», который по сути своей есть изложение федорофской философии. Человечество рассеялось по всему космосу, все подчинено «преобразующей» деятельности Человека, который с пафосом в духе Павки Корчагина борется за идеалы справедливости, добра и красоты во всей Вселенной. Гордое человечество воздвигает «жертвенник» самому себе, ибо люди уже боги (вероятнее всего, они боги «филистимян и амаликитян»).
Романтика межзвездных перелетов, освоение иных миров, адаптация их к человеческим условиям (куда входит беспощадная война со злом) — вот те корни, которые пустило, дав обильный урожай, учение Федорова на ниве научной фантастики. Достаточно вспомнить романы Ефремова, Мартынова, Беляева, творческое наследие которых во многом определяло нравственный образ советского человека.
Но сферу действия и влияния идей Федорова никак нельзя ограничивать только космической философией. Его наследие — прежде всего знаменательный факт русской культуры, в котором сошлись духовные, нравственные традиции, имеющие значение и для современного общества (атеистического по преимуществу). Недаром «философия общего дела» нашла отклик в творчестве таких писателей, как М. Горький, В. Маяковский, Н. Клюев, И. Филипченко. Их затронул размах федоровского учения, своеобразие его эстетики, идеи регуляции природы, преодоления смерти, долга перед предшествующими поколениями.
В наше время, озабоченное поисками «нового мышления», которое могло бы открыть горизонты коллективной надежде, идеи, проекты, и прозрения философа приобретают особую актуальность.
Добавить комментарий