Патриотическое сознание — не только как исконное чувство родины, но как совокупность интуиции, фольклорно-художественных [13] образов, идей — появилось на Руси почти одновременно с возникновением Киевского княжества. В «Слове» митрополита Иллариона (Х в.) представления о русской земле были объединены с христианской идеей и с княжеской суверенностью. С тех пор патриотизм стал неотъемлемой частью русского национального сознания, проявляясь в героической защите отечества, в духовных исканиях русского общества, в философии, искусстве, поэзии, музыке. Вплоть до середины ХIХ в., а во многом и позже, российская интеллигенция, как и весь народ, была проникнута патриотическим настроением.
Чувство родины сохранилось в простом народе на протяжении всех веков отечественной истории, живо оно и сейчас. Патриотический настрой был характерен и для правящей элиты предреволюционного общества — и это несмотря на сильную примесь татарской, а позже германской крови. В отличие от этого, в интеллигентской среде произошел в середине ХIХ в. глубокий раскол. Часть ее осталась верна заветам предков, продолжила путь, намеченный Державиным, Пушкиным, И. Киреевским, Ф. Тютчевым, Н. Лесковым. Глубоко национальным был образ мыслей и характер творчества десятков деятелей культуры конца ХIХ-ХХ в.в. Назовем только некоторые имена, по времени близкие нам: Павла Антокольского, Валентина Распутина, Георгия Свиридова.
Однако, во второй половине ХIХ и в начале ХХ вв., среди интеллигенции тон стала задавать радикально-революционное меньшинство, которое вскоре подчинило своему влиянию широкие круги российской интеллектуальной элиты. В основе убеждений радикалов лежало полное неприятие социальной действительности царской России. Отрицание общественного строя своей страны они перенесли на Россию как целое. Родину они отождествили с самодержавием. Среди них были исключения, вспомним А.И. Герцена. Другим полюсом является известный эпизод из эпохи русско-японской войны, когда группа петербургских студентов послала японскому императору поздравительную телеграмму по случаю победы японцев над русскими. Число таких отщепенцев было невелико, но они, спекулируя на пороках исчерпавшего к концу ХIХ в. свои творческие силы самодержавия, проделали огромную разрушительную работу, отравив сознание интеллигентской и, в еще большей степени, полуинтеллигентской массы.
[14]
Большевики, вышедшие из среды «революционно-демократической» интеллигенции, собрали под красные знамена интернациональную команду, которая с яростью обрушилась сначала на имперскую элиту, а потом и на патриотически-настроенную русскую интеллигенцию. Лучшие люди России бежали заграницу, другие были брошены в концлагеря, расстреляны, иные уничтожены морально. Эти репрессии требовали идеологического оправдания. Тогда обрушились на русский патриотизм, стали всячески издеваться над героическим прошлым русского народа, вера в которое была объявлена «великодержавным шовинизмом».
Позже, когда угроза мировой войны заставила советское руководство задуматься над тем, какие последствия может иметь национальный нигилизм, ситуация стала меняться. Патриотизм оказался вновь признанным. Великая Отечественная война окончательно утвердила патриотизм как официальную доктрину советской власти, и это положение не изменилось до ее последних дней. Но патриотические декларации советской бюрократической элиты, наспех слепленные в один ком с «пролетарским интернационализмом», звучали казенно и неубедительно. Подлинными патриотами были представители «деревенской литературы» конца 60-70-х гг., но их влияние не было значительным. Большинство интеллигенции пошло тем же путем, что и их дореволюционные предшественники — отрицая советскую действительность, они отрицали вместе с ней и родину. Опять-таки имелись исключения, но влияния с Запада были слишком привлекательны и космополитизм завоевывал все новые позиции.
И вот, чаяния советских интеллигентов осуществились. Режим пал, новая власть восстановила двуглавого орла, замечательная «История» Карамзина, находившаяся под негласным запретом, была опубликована, и вместе с ней множество других сочинений старых авторов, написанных с любовью к России.
Однако, вскоре выяснилось, что новый режим — компрадорский. Открыто не нападая на российский патриотизм, он до того расшатал наш «крепкий дом», нашу государственность, все, на чем держалось наше благополучие, и без того непрочное в советское время, что патриотическое сознание потеряло свою опору в реальной жизни российского общества.
Итоги полутораста лет господства национального нигилизма [15] в России — значительное ослабление чувства родины в нашей стране, кризис патриотического сознания. Но есть и другие причины этих явлений. Они вписываются в общую картину развития европейского общественного сознания Нового времени, и нам пора перейти к ее рассмотрению.
Сначала бросим взгляд на то, что из себя представляло понятие родины в европейском пространстве ХIХ-ХХ вв. В традиционном обществе родина воспринималась как нечто естественное, находящееся до и вне индивида, как часть космоса, как творение божества. Связь человека с ней представлялась от века данной, безусловной. Теперь все изменилось. Родина стала предметом рассмотрения, критической оценки, сравнения с другими странами. Если родина не нравится, можно выбрать себе другую, более соответствующую вкусам индивида. Еще в древнем Риме были люди, которые говорили: ubi bene, ibi patria. В те времена переменить родину было нелегко и все же были люди, которым это удавалось. В наши дни мобильность жизни чрезвычайно возросла, и обрести «вторую родину» стало не так уж трудно. И вот люди стремятся в богатые страны, но, увы, узнают, что в этих странах не все богаты, а пришельцев положительно не любят. Процесс адаптации оказывается сложным, а порой и мучительным. Духовное удовлетворение происходит далеко не всегда. Конечно, бывают исключения, но они не меняют суть дела. Не лучше ли остаться дома и сделать здесь, в кругу своих соплеменников, жизнь богаче и интересней? Но может случиться, что в стране, потерявшей для человека свою привлекательность, сложилась чересчур уж безнадежная ситуация. Чтобы возникло желание принять участие в строительстве национального «крепкого дома», надо иметь перед глазами ладную стройку, на которой кипит работа, строители полны бодрости и энергии, деньги притекают вовремя, стены строящегося здания растут на глазах. Напротив, никого не вдохновляет вид полуразрушенного здания, о котором идут разговоры, что его-де собираются восстанавливать. Невольно в голову закрадывается мысль: не проще и надежнее ли отправиться туда, где все уже налажено? Именно таково сегодня положение в России.
Конечно, родина — нечто гораздо большее, чем нынешний социальный режим. Родина — это наш мир, обширный мир природы, соотечественников, языка, обычаев, духовной культуры. Родина — [16] это то, что питает человека соками земли. Понятие родины сложилось в условиях цивилизации, во взаимодействии с другими ее понятиями, такими как государство, религия, культурно-историческая традиция. Вместе они образуют культурно-символический мир, который имеет свои характерные формы, такие как памятники былой славы, национальные мифы — животворящие образы, сначала фольклорного происхождения, затем разработанные средствами искусства. К ним относятся также знаки государственно-патриотической символики: знамена, гербы, гимны и многое другое.
Символический мир патриотического сознания образует, однако, только верхушку айсберга, каким является образ родины в сознании соотечественников. Основной массив скрыт в глубине, в него входят представления о своей стране как своего рода собственности, «принадлежащей» мне как члену национального коллектива. Еще глубже, в подсознании, лежит архетип родины-матери, древний и могучий. В этот глубинный массив входит этноцентризм и, как полагают некоторые ученые, смутный отголосок территориальности наших животных предков. Все вместе образует чувство родины, интуитивное, слабо оформленное, но имеющее глубокие и крепкие корни.
Однако, для большинства людей, образ родины включает не только чувство родины и мир патриотических символов, но и социальную действительность, образ жизни, качество жизни, включающее и материальное, и духовное. Родина (так думали наши предки, так считаем и мы) — это «крепкий дом», это уверенность в завтрашнем дне, это владение собственностью и возможность ею распоряжаться. «Крепкий дом» государственности, здоровых социальных институтов сегодня необходим для полноценного чувства родины.
Однако, его одного недостаточно. В наше время и в «благополучных» странах — таких как США и страны Западной Европы — тоже ослабевает чувство родины. Представления о родине попали в русло той релятивизации всех понятий, которая характерна для современной «мозаичной» цивилизации. Мир потерял независимое от человека существование. Теперь он стоит, выражаясь словами М. Хайдеггера, «перед человеком». Своей рефлексией человек превращает мир в совокупность предметов, который он сначала наблюдает и определяет, исходя из своих представлений и интересов, и которым он [17] начинает затем манипулировать.
Эти мировоззренческие тенденции в наше время находят одобрение и поддержку транснациональной плутократии, которая кровно заинтересована в создании унифицированного мирового пространства, по которому сможет свободно перемещаться капитал и рабочая сила, обеспечивая международным монополиям наибольшую прибыль.
В современном мире много такого, что заглушает голос родины. Тем не менее, чувство родины живо в сердцах миллионов людей во всех частях света. Живо оно и в России. Но сегодня, в нашей стране, это чувство находится как бы на перекрестке веры и сомнения. Тысячу лет существует христианская Россия, и все это время наши предки считали родину священной. Стоит ли поспешно отказываться от этой веры в родину? Ведь ее поддерживает вся наша культурно-историческая традиция. История говорит нам, что на протяжении своего развития Россия не раз бывала в тяжелом положении — и всегда выходила из него закаленной и сильной. Так будет и на этот раз.
Но для этого надо, чтобы она стала «крепким домом». Любить родину, которой стыдишься — трудно. Для нас, россиян, сегодня налицо конфликт идеального образа родины, который создали наша любовь к ней и наша историческая память — и нынешней неприглядной действительности. Жить так обеспеченно, как живут люди в западных странах, мы будем, конечно, не скоро. Но если народ почувствует, что положение в нашей стране меняется к лучшему, дела идут на подъем, тогда оживет все то, что «скупо и сурово таилось в нас» (Н. Гумилев) — в первую очередь, чувство родины. Патриотическое сознание обретет «второе дыхание» — и новое, современное звучание. В основе его будет право человека на свободный выбор — принять сердцем родину или ее отвергнуть. Но есть уверенность, что миллионы людей выскажутся «за» — и тогда их сознательное чувство укрепит инстинктивную привязанность. Обновленное патриотическое чувство придаст нам новые силы в борьбе за достойное место России в мире, за светлое будущее нашего народа и всего человечества.
Добавить комментарий