Если религия основана на идее двухплановости бытия, а наука — на идее двухплановости знания, то на чем может быть основано [19] существо философствования? Подобно тому, как дело философии пытались представить как дело абсолютной науки мы встречаем в истории мысли попытки представить суть философии как мышления религиозного. Вспомним, что докантовская метафизика включала в себя рациональную теологию, а мистика склонялась к иррациональному постижению тайн Божества.
Так или иначе, мы можем констатировать: наряду с научной философией были и есть попытки религиозного (и даже мифологического) понимания существа и задач самой философии. Опять же стоит напомнить, что это явление не случайным образом обусловлено самим существом философствования, хотя при этом самое трудное в том и состоит, чтобы усмотреть это существо из него самого, в его самостоятельности и независимости как от науки, так и от религии.
Мы можем гордиться тем фактом, что среди необозримого множества комментаторов платонизма почетное место занимает русская философская мысль. Особенно глубокий вклад внес великий русский мыслитель Вл. Соловьев, поэтому я воспользуюсь его идеями для того, чтобы попытаться эксплицировать их относительно существа дела.
Вл. Соловьев, на мой взгляд, правильно полагает, что ключ к пониманию учения Платона следует искать в диалоге «Теэтет». Напомню, что в этом диалоге речь идет ответить на, казалось бы, вполне невинный вопрос: что есть знание? И самое замечательное достижение Платона в указанном сочинении состоит в том, что он развенчивает иллюзии двух основных точек зрения на природу и происхождение знания. Эти точки зрения в новоевропейской философии получили название сенсуализма и рационализма.
Именно поэтому попытки дать оценку философского учения Платона с точки зрения сенсуализма или рационализма Вл. Соловьев объявляет несостоятельными. Как раз в диалоге «Теэтет» Платон показывает, что как данные чувственного опыта, так и содержание рассудочного мышления не представляют собой действительности, или подлинно существующего, и что, то, что лежит за пределами чувственных данных и рассудочных понятий и должно заключать в себе полную истину.
Правда, учение Платона с обычной, или «натуральной» точки [20] зрения представляется какой-то выдумкой или фантазией. Однако тот факт, что натуральному человеку (замечает Вл. Соловьев) истина представляется как фантазия, говорит против натуральной точки зрения, а не против истины (как это напоминает критику «натуральной установки» сознания у Э. Гуссерля!)
То, что Платон выставляет как истину, отмечает Соловьев, основано у него на глубокой критике натуральной точки зрения. Я хотел бы обратить внимание на этот пункт рассуждений Вл. Соловьева о точке зрения Платона. Русский мыслитель, на мой взгляд, дает здесь наиболее глубокую и наиболее адекватную (из всех имеющихся в комментаторской литературе) интерпретацию позиции Платона. Выявление этой позиции означает, тем самым, уяснение Платоновой установки в понимании подлинного существа философствования.
Присмотримся внимательнее к смысловой структуре и функциям символов Танатоса и Эроса у Платона.
Так как Платон в своей эйдологии различает «бытие по мнению» (мир, мнящийся нам как реальность в чувственном и рациональном познании) и «бытие по истине» (идеальный космос эйдосов, или Абсолютная реальность), то неизбежно возникает вопрос: каково отношение между этими мирами? Трактовка первого у Платона напоминает Майю восточной мифологии, смысловая нагруженность второго подводит нас к идее Абсолютного существа. Мнящаяся реальность есть то, что «дако» (как некая объективная реальность»), истинно-сущее есть то, что «дает», определяет и устанавливает. Как лаконично и точно сказано у того же Соловьева: истина есть, но не есть «это». В этом решающем пункте и устанавливается Платоном подлинное существо философствования. Оно, т.е. философствование, есть «обратное плавание» от того, что «дано», к тому, что дает и устанавливает. Это «обратное плавание» Платона — глубокая метафора. Она означает, что существо философствования — это не столько процесс познания, сколько процесс внутреннего самоизменения существа сознания познающего.
Метафору «обратного плавания» надо понимания в том смысле, что философствование есть ностальгия, тоска по утраченной и ставшей не-знаемой родине. Поиски этой утраченной пра-родины, или полноты бытия, это и есть извечное «обратное плавание» философствующего существа. Ясно, что тем самым философствование не мо- [21] жет останавливаться на акте чистой веры, ни на произволе субъекта при выборе аксиом научного познания. Если философствование есть «обратное плавание», или процесс самоизменения человеческого существа, то символы Танатоса и Эроса как раз и призваны, согласно Платону, выразить суть и смысл такого самоизменения. А следовательно, они и есть символы аутентичного философствования. Танатос, или «философская смерть», как выясняется, есть отказ от «натуральной» установки сознания, т.е. от иллюзии, согласно которой мир, каким он дан в знании и посредством знания, есть реальность сама по себе, или сущее в полноте своей истины. Можно констатировать, что в учении Платона совершается событие, которое на языке новоевропейской философии обозначается как «трансцендентальный поворот». Для трансцендентальной установки сознания, как раз и характерно: 1) поворот от «натурализма» к критической оценке познавательных способностей субъекта; 2) признание границ теоретического познания, или идея несводимости существования к знанию.
Согласно Канту, существование есть граница знания, оно имеет не феноменальный, а ноуменальный характер. Или, что то же самое, существование имеет трансцендентный, сверхэмпирический характер. Кант, иными словами, заново первооткрывает для новоевропейской мысли ту самую истину, которую Платон устанавливает в своем диалоге «Теэтет». Однако трансцендентализм Канта и Платона имеют и существенные различия. В своей критической философии Кант предупреждает: поле знания ограничено трансцендентальными условиями опыта, и хотя мы имеем также идеи разума, нацеленные на познание трансцендентного, но эти идеи не имеют приложения к предметам опыта, а потому и не могут быть достоверным познанием. Кант хочет тем самым сказать: вот граница, которую теоретический разум не вправе переходить, иначе неизбежны иллюзии и вздорность притязаний метафизики как онтологии. Неверно полагать, что Кант открывает антиномию трансцендентального и эмпирического. Действительная антиномия, характерная для Канта, — это противоположность трансцендентальной и трансцендентной установок теоретического разума.
Именно в этом пункте платоническая эйдология расходится с [22] выводами Канта. Платон также говорит: вот граница знания, но есть способ перейти ее так, чтобы трансцендентное стало имманентным. И не только для практического, или нравственного сознания (как у Канта), но и для жизни в истине Абсолютной Реальности. Для этого, правда необходимо иметь мужество пуститься в рискованное и заранее не удостоверяемое предприятие — «обратное плавание» и прожить то, что символически обозначается как Танатос и Эрос, Смерть и Любовь. Именно так: сначала смерть, а затем любовь, ибо первое есть условие второго.
Развернутую оценку платонического учения соловьев дает в своем очерке «Жизненная драма Платона». Среди прочих суждений мы встречаем здесь попытку объяснения генезиса идеи двухплановости бытия у Платона. Согласно Соловьеву источником этой идеи является пережитое Платоном нравственное потрясение, ибо юный мыслитель не мог оправдать мир, который убивает Сократа, духовного отца и праведника. Тот мир, в котором праведник должен умереть за правду, не есть настоящий, подлинный мир. Существует другой мир, где правда живет . Вот действительное жизненное основание для убеждения Платона в истинно-сущем идеальном космосе, отличном и противоположном призрачному миру чувственных явлений. Ранее противоположности между «сущим по существу» и призрачно «бываемым», кажущимся, или явлениям, — ранее этой диалектической и метафизической противоположности почувствовал Платон, под влиянием учения и в особенности смерти Сократа, этическую противоположность между порядком и строем данного общежития.
Отсюда, по Соловьеву, следует вывод Платона: мир весь во зле лежит, тело есть гроб и темница для духа; общество есть гроб для мудрости и правда; жизнь истинного философа есть постоянное умирание. Но это умирание житейских интересов дает место не пустоте, а лучшей жизни ума, созерцающего то, что есть само по себе безусловное.
Добавить комментарий