Наступающая эпоха манит футурологов; спектр предлагаемых прогнозов весьма широк, и среди них нередки достаточно экзотические варианты. Однако на исходе «железного» века уже не выглядит фантастичной перспектива смены цивилизаций: ясно, что цивилизация будущего будет отличаться — как цветок от стебля — от жизненного пространства породившей ее техногенной эры. Многие авторы (достаточно вспомнить Д. Белла и А. Кларка) предрекают не только трансформацию среды обитания, но и сопутствующую ей ценностную переориентацию. Г. Дилигенский, к примеру, предлагает оптимистический сценарий «антропогенной цивилизации», в которой слышатся отзвуки идей В. Гавела, его чаяний «экзистенциальной революции». Но эта пленительная возможность требует трезвой оценки возможных опасностей: так, вполне вероятной кажется угроза встречи человека с таящимся в нем самом скрытыми способностями. И в очередной раз перед философией встанет непростая задача — вписать новое знание в существующую культурную матрицу, не допустив её разрушения.
Термин «персоналистическая революция» впервые появился в трудах французского философа Э. Мунье, что уже само по себе даёт основание обратиться к трудам этого «рыцаря человеческого достоинства» в надежде найти в них прозорливое предвидение тревог завтрашнего дня; ему пришлось быть свидетелем не только насилия и лжи, но и более тонких подмен и соблазнов. Его главная книга («Персонализм»), вышедшая в 1949 г., содержит глубокий опыт переживания мира; мы попытаемся воспользоваться ею в анализе феномена современной духовной культуры, который представляется нам чрезвычайно важным и до сих пор незаслуженно обойдённым вниманием философов.
Речь идет о работах в области трансперсональной психологии, среди которых в первую очередь стоит назвать исследования С. Грофа и К. Уилбера. Представленный в них интереснейший экспериментальный материал завораживает своим обилием. Процесс его осмысления облегчается знакомством с позднеантичной и средневековой мистикой. На память приходит и сюжет из французской литературы: герой рассказа Г. Флобера «Искушение Святого Антония» желал бы «обладать крыльями, чешуёю, корой, выдыхать пар, иметь хобот, извиваться всем телом, быть повсюду, быть всем, испаряться вместе с запахами, разрастаться вместе с растениями…». Субъекты трансперсонального опыта также становились минералами, водами рек и океанов, электромагнитными бурями. Но авторы этих трудов не ограничиваются описаниями опытов; читателя ждут чёткие и бесстрашные выводы. Из россыпи фрагментов старинных мистических учений вырастает цельная картина, претендующая на статус модели Универсума. Если попытаться экстрагировать суть трансперсонализма как новой философии, то следует назвать две идеи. Во-первых, утверждается нелокальность человеческого сознания и его способность к растворению в беспредельности («течь как вода, дрожать как звук, сиять, как свет» — Флобер). Начинает звучать космическая музыка, в которой, по Грофу, «форма, паттерн и процесс» заглушают темы субстанции и объекта. Соприродность самым глубоким и тонким слоям бытия возвышает человека до уровня потенциального космократора, но рождает проблему взаимодействия двух или более интерферирующих центров исхождения этой сверхтонкой энергетики. Проблема разрешается принятием второй важнейшей аксиомы. Наличие множества параллельно существующих персоналий объясняется существованием единого космического сознания, вихревыми всплесками которого предстают попытки реализации индивидуальных усилий — в том числе и в деле осознания личностью своего места в мире. Отсюда — уже шаг до признания того, что «компьютер без программы — не компьютер. Сознание без программы — не сознание» (Дж.А. Уилер).
Последний вывод отчётливо несёт в себе черты имперсоналистической восточной ментальности. Казалось бы, диалог персонализма — философии, хранящей драгоценное наследие Запада — идею абсолютной ценности личности, изначально обрекается на обрыв. Ситуация, однако, не столь однозначна. Действительно, персонализм видит основу реальности в любви и свободе: «Быть — значит любить», пишет Мунье и он же указывает на вторую «ось мира» — «Свободой живут, а не любуются». Обе этих оси чужды теоретикам трансперсонализма; однако, это не мешает двум разным направлениям мысли вступить в плодотворный диалог. Основой для этого может послужить общая для обоих направлений древняя идея бесконечности сознания («головокружительные глубины» — так передает её в своих работах Мунье). Ещё «тёмный» Гераклит утверждал, что «границ души тебе не сыскать, по какому бы пути ты не пошёл: столь глубока её мера»; так передал его слова Диоген Лаэртский. Однако в трансперсонализме это вдохновляющее веяние тайны нашло своё выражение в чувстве единства с бескрайним миром, с его сверхтонкой плотью. Не следует опрометчиво отвергать подобный опыт; наука нашего века нанесла удар по позиции сторонников «здравого смысла», указав на то, что их крайний довод — апелляция к чувству твёрдости вещества — не укоренен в фундаменте мироздания. Но при этом надлежит вспомнить протест одного из основателей персонализма Н. Бердяева против «космического прельщения», и внимательно вдуматься в смысл его слов.
По нашему мнению, трансперсонализм низвергает качественную бесконечность личности и подменяет ее бесконечностью совершенно иного рода — безграничностью, то есть сугубо субстанциональной атрибутикой. Если принять высказывание Гераклита со всей серьёзностью и мужеством, то следует признать, что личность («душа») оказывается превосходящей все виды бытия, сверхбытийной константой, космос которой перекрывает многоцветное ожерелье многомерных миров. С попытками онтологизации личностного ядра Мунье решительно не соглашался: по его словам, «личность — это скорее присутствие, чем бытие». И в этом ракурсе трансперсоналистическая попытка описать «схему личности» в виде континуально-полевой структуры может быть понята как классическая ошибка — как суждение о сущности сверхсложной реальности на основании её акциденциальных черт. Вспомним, впрочем, что этой ошибки не избежали многие философы; к примеру, отождествил сознание с мышлением Декарт (что распахнуло двери механистическим мифам о «человеке-автомате»); в тот же ряд ложится и знаменитый тезис Фейербаха («человек есть то, что он ест»). Стоит сказать, что воплощенность выступает для персоналиста Мунье фундаментальной характеристике личности («тело — вездесущий посредник в жизни духа»).
Из эмпирически бесспорного факта вовлеченности людей в пеструю ткань межиндивидуальных взаимодействий Маркс построил свою релятивистскую «онтологию социальных отношений»; несмотря на неожиданность аналогии, можно сказать, что как она, так и фундаментальная космологическая антропология трансперсоналистов могут быть отнесены к классу недостаточных, хотя и частично верных приближений. Отметим, что этика в трансперсонализме несамостоятельна; она соотносится с холистическим принципом космической устойчивости.
Темой для диалога может стать поставленная в трансперсонализме задача сопряжения континуальных и дискретных черт сознания. Созданный гением Флобера пустынник мечтал «укрыться во всем сущем, проникнуть в каждый атом, погрузиться до дна материи — быть самой материей!» Текст выдает скрытый страх; похоже, что фиваидским духовидцем движет боязнь собственного высокого призвания. И здесь всплывает загадочная фраза Мунье — загадочная своей скрытой полемичностью. Нельзя, пишет мыслитель, «трактовать человека как дерево, способное перемещаться в пространстве». Образ дерева мифологичен: ветви его — это нити вселенской связи, листья способны трепетать от тишайших дуновений, твердость ствола — в сопричастности закону становления мира. И всё же оно предстаёт внутреннему оку философа как «Не-Я». Не означает ли этот отказ признание того, что лучистые эманации человеческого духа, его способность перекрывать своей искрящейся сферой заполненные грубой материей области мироздания лишь свидетельствуют о более сокровенном личностном слое — его внебытийной, хотя и способной к со-бытию природе? Согласно Мунье, высокое достоинство человека обязывает его к личному ответственному усилию.
Рискнём осуществить реконструкцию образа персоналистического «личностного Универсума». Похоже на то, что континуально-дискретная структура сознания трансперсонализма имеет отчасти схожий, но вместе с тем и радикально отличный аналог в персонализме — образ ортогональных многомерной Вселенной лучей, льющихся из «надзвёздного» источника, способного как локализовать луч в данной точке в данное время (опыт обыденного сознания), так и пронзить этим лучом «гиперточку» — сферу, к которой приложимо понятие бытия. Однако экстремальный опыт расширенного знания о Вселенной (нельзя исключить вероятности разработки в будущем специальной техники «космических полетов») не должен стать прелюдией к забвению человеком самого себя. У Тейяра де Шардена есть намёк на возможность «реперсонализации Вселенной». Мунье более категоричен, и его мысль может стать ключом для раскрытия этого намёка: «суть Вселенной — в процессе персонализации, а безличностные или в той или иной мере обезличенные реальности (материя, живые существа, идеи) — это результат того, что природа, ступив на путь персонализации, замедлила своё движение». Путь этот сложен; но это путь верности собственным открытиям, деятельной серьёзности и преданного участия в преображении дружественного человеку Космоса.
Добавить комментарий