Теория аргументации как логико-прагматическое исследование аргументативной коммуникации

• 1
• 2
• 3
• 4
• 5.1
• 5.2
• 5.3
• 6
• 7

Основное внимание в работе сосредоточено на выяснении специфики предмета широкой исследовательской традиции, которая получила в конце ХХ века имя «Теория аргументации». И, прежде всего, нас интересует место, которое занимает исследование аргументативного дискурса в рамках логического знания.

Как справедливо замечает Ю.В. Ивлев, общей теории аргументации, если термин «теория» использовать в строгом смысле, не существует. В учении же об аргументации Ю.В. Ивлев выделяет два аспекта или две части: объективистский и прагматический. «В первой части учения об аргументации изучаются способы обоснования истинности утверждений, а во второй — способы убеждения в истинности утверждений» 1.

Если это утверждение сформулировать в более корректной форме, то получается, что в первой части изучаются способы обоснования истинности, ложности или необоснованности утверждений, а во второй — способы убеждения в истинности, ложности или необоснованности утверждений. Первая отвечает на вопрос как обосновать, а вторая — на вопрос как убедить. [199] Подобного рода понимание и различение процедур обоснования и убеждения, к сожалению, является общим местом.

На мой взгляд, на основе такого подхода строить теорию аргументации нельзя, поскольку в анализе реального дискурса ни один из этих аспектов не существует самостоятельно. Допущение, что два этих аспекта аргументации могут существовать как две самостоятельные процедуры, искажает существо дела. Это возможно лишь в рамках научного, теоретического знания, поскольку проблема убеждения там принципиально отсутствует. Это, как мы увидим позже, достаточно ясно показал уже Аристотель. Выделение двух этих аспектов как самостоятельных процедур в связи с разговором об аргументации носит искусственный характер и не соответствует существу реальной процедуры аргументации.

Убеждение, конечно, не сводимо к психологическим аспектам. Человек убежден в истинности утверждения, либо в силу его очевидности, либо если оно с необходимостью следует из других положений, истинность которых для него несомненна. Убедить другого в истинности некоторого положения означает, прежде всего, либо продемонстрировать его очевидность для другого, либо обосновать это положение с помощью других положений, в истинности которых собеседник не сомневается. Другими словами, задача аргументации состоит в том, чтобы обосновать это положение для нас, сделать его истинным для нас. Исходя из коммуникативной природы истины, обоснование в аргументативном дискурсе и является одновременно убеждением, а убеждение является одновременно аргументативным обоснованием. Если, конечно, не сводить понимание убеждения к психологическому его толкованию. Если исходить из того, что истина не предшествует убеждению, а формируется в ходе аргументативного обоснования.

Более того, можно сказать, что логика как самостоятельная «исследовательская программа», особого рода знание выросла из аргументации, как «исследовательской программы», задачи которой, как процедуры коллективного поиска истины для большинства, формировались в определенных социально-культурных условиях становления античной демократии 2.

1

В разговоре о предмете следует различать объект исследования науки и предмет. Объект может и, как правило, изучается многими науками, а предмет составляет то, что в этом объекте интересует эту науку и что определяется в значительной степени методами, которые эта наука использует в исследовании объекта. Целостность объекта и понимание его природы, формируемое всеми изучающими этот объект науками, обусловливает взаимовлияние наук, которое отражается как во взаимообогащении их методов, так и в модификации понимания предмета каждой из них. Предмет науки историчен, он изменяется по мере развития системы знания и, кроме того, его конкретно-историческая модификация зависит от определенной научной школы, исследовательской традиции, научного контекста эпохи.

Может ли логическая форма быть предметно зависимой, то есть определяется ли многообразие логических форм правильного рассуждения специфическим предметом той области знания, которой это рассуждение принадлежит? Часто на этот вопрос дается отрицательный ответ. Но история логики свидетельствует, что появление модификаций в толковании предмета логики связано с исследованием применения логических методов к новой предметной области, что вело к их развитию, уточнению.

В.Ф. Асмус присоединяется к мнению, «что логика не может быть построена как чисто формалистическая теория дедукции, что теория понятия, аксиоматика и учение о законах мышления неизбежно связаны со свойствами мыслимого, что для прежней — кажущейся — независимости формальной логики от специальных наук не осталось места» 3. Более того, сближение логики с математикой и теоретическим естествознанием оказалось плодотворным для формальной логики. «Оно позволило обобщить учения и правила логики, осознать логические основания тех приемов и форм мышления, которые практиковались в науке, но еще не были охвачены логикой и не были введены в ее систему» 4.

По мнению В.Ф. Асмуса, формальная логика после Аристотеля развивалась в двух вариантах:

[201]

«Первый из них, представленный логикой самого Аристотеля, основывается на мысли, что логические формы мышления зависят от общих свойств мыслимого предмета». То есть логика зависит от наук, изучающих действительность. Принципы логики должны черпаться из содержания науки (физики, механики, математики) и зависят от исследовательских задач и проблем понимания самого предмета. Поэтому «принятие не-ньютоновской физики влечет за собой, как следствие, принятие не-аристотелевской логики… Традиционная логика оказывается уже неспособной вместить в свои схемы вновь открытые свойства действительных объектов материального мира» 5. Первой жертвой стал закон исключенного третьего, а следовательно, и правомерность reductio ad absurdum.

«Второй вариант формальной логики основывается на допущении, будто возможно такое обобщение форм и приемов логического мышления, при котором формы эти уже не зависят ни от частных, ни даже от общих свойств познаваемого предмета, а, следовательно, и сама логика не зависит от наук, изучающих действительность» 6.

Итак, развитие научного знания ведет к изменению логики. Вплоть до того, что различные направления научного знания могут иметь свои логики. Если мы не можем относительно некоторых объектов зафиксировать определенно их существование или отсутствие, то в наших разговорах о них закону исключенного третьего не место.

Специфика предметной области должна отражаться и в принципах соответствующих логик. Логика выступает как средство, которым пользуются науки в наблюдении и эксперименте в исследовании определенных объектов, и это средство должно соответствовать предмету, с которым оно имеет дело. Хотя здесь, конечно, надо различать логику и ее приложения. Мы можем использовать логические методы и средства в исследовании того, что предметно не имеет отношения к логике.

Попытка частных наук решить свои проблемы, используя методы, развитые в логике, — ведет к формированию новой логики, прикладной логики, специфической логики и специфических проблем логики, решение которых необходимо для [202] разрешения собственных проблем данной области знания. И это приводит к появлению новых тенденций, направлений в логике, новых логик и также новых неклассических логик, которые порождаются недостаточностью классических средств. Появляются особые неклассические логики, квантовая логика, например, в которых отражается специфика предметных проблем этой науки. Отсюда и тенденции онтологизации логических проблем, их универсализации. Вплоть до утверждений, подобных высказанному Расселом в одной из его ранних работ: «ментальные процессы изучаются средствами логики, но предмет логики не предполагает ментальные процессы и был бы вполне законным, если бы никаких ментальных процессов не было» 7.

Важным в контексте разговора о предмете логики представляется ее взаимодействие с математикой. Математику, как и логику, интересуют не свойства объектов реального мира, а отношения между абстрактными объектами, операции с ними и их свойства, их формальный анализ. В этом смысле область математических исследований распространяется и на логику, на те абстрактные объекты, их отношения и операции с ними, которые составляют предмет интереса логиков. Математика не только использует методы логики, ее нормы в исследовании своего предмета, но и, стремясь к совершенствованию инструментария своего теоретического поиска, делает логику объектом своего исследования и, таким образом, развивает логическую теорию приспосабливая ее к решению своих собственных проблем. Как заметил А. Тарский, «благодаря развитию математической логики мы научились в течение последнего десятка лет представлять математические науки в виде формализованных дедуктивных теорий» 8. Но так же и логика, превращая теоретические конструкты математики в свои собственные объекты исследования, превращает возникающие там [203] проблемы в свои. Э. Мендельсон пишет, что задача логики — систематизация правильных форм рассуждения, и если интерес логика в его исследованиях концентрируется на математическом рассуждении, то предметом его занятий является математическая логика 9. Так возникает математическое направление в логике или математическая логика. Здесь проявилась близость методов логики и математики.

В.Ф. Асмус справедливо полагал, что в процессе развития науки происходит «расширение области логических объектов». В начале XX века эта тенденция характеризуется особенностью, которая состоит в том, что «стремление новейшей формальной логики к расширению ее предмета, к обобщению и уточнению ее учений совпало с усилиями специальных наук — в первую очередь математики и теоретического естествознания, направленными на выяснение логических принципов науки» 10.

Это обстоятельство, особенно явно проявившееся в начале ХХ века, способствовало распространению точки зрения, что наступил принципиально новый этап развития логического знания, что современная логика это уже математическая логика. То есть математическая логика это есть логика, становление которой завершилось к началу XX века и она предстала уже в развитой, математической форме. Характеризуя в 1976 г. современную формальную логику, ее специфику по сравнению с предшествующей ей логикой, И.М. Бохенски в центральном докладе на конференции, специально посвященной рассмотрению смысла современной формальной логики (сентябрь, 1976 г.), подчеркивал, что это уже математическая логика, поскольку основывается на трех, взятых из математики, фундаментальных методологических принципах: использование искусственного языка, формализм и объективизм. Метод современной формальной логики использует правила, которые, предписывая те или иные операции со знаками, учитывают исключительно их графическую форму, а не значение и содержание терминов. Таким образом, процедура анализа формы рассуждения принимает вид исчисления. При этом, как утверждается, современная формальная логика [204] исключает субъективный фактор, очищая язык науки от неопределенности и двусмысленности 11.

Но формирование новых современных направлений в логике происходит не только путем расширения области логических объектов за счет других наук.

2

Развитию взглядов на предмет науки способствуют и происходящие в других областях знания изменения в понимании природы самого объекта, изучаемого логикой. В свете современных исследований в прагматике, лежащих на границах логики, лингвистики и философии толковать рациональное рассуждение как упорядоченную последовательность высказываний, означало бы абстрагироваться от существенных с точки зрения именно рациональных критериев, характеристик дискурса. Я оставляю в стороне сильно преувеличенные предположения о влиянии на форму логики предмета этого рассуждения. Объектом логики является не мир, а наши рассуждения о нем. Логические средства используются при построении рассуждений, в которых анализируется предметная область соответствующей науки. В той степени, в которой специфика предмета влияет на характер рассуждений о нем, предмет науки может влиять и на логическую форму этих рассуждений, проблемизировать привычные логические принципы, лежащие в основе рассуждений. Логические принципы не обладают онтологическим статусом непосредственно.

Но существенные изменения в наших взглядах на природу рассуждения порождаются не только тогда, когда в конкретных науках возникают проблемы формирования знания, рождаемого в результате исследования их предметной области. Рассуждение является специальным объектом исследования целого ряда наук, которые тоже вносят существенные изменения в наше знание о природе рассуждения. И логики не могут игнорировать эти изменения. Изменения в понимании природы рассуждения, которое является объектом исследования не только логики, но и целого ряда других наук, не могут не вносить изменений в толкование предмета самой логики.

3

То, что сейчас называют теорией аргументации, неформальной логикой или теорией критического мышления, имело свое начало как особая форма обоснования в аристотелевском учении о силлогизме. Наряду с аналитическим силлогизмом как средством доказательства в системе научного знания Аристотель выделял диалектический силлогизм — средство доказательства для другого. В отличие от первого диалектический силлогизм предполагает диалогическую форму обоснования, поскольку его посылки являются продуктом диалога. Диалектический силлогизм использовался как средство обоснования в реальной речевой деятельности. Он выступал логической формой реального дискурса и, следовательно, терял чисто формальные основания своего функционирования, будучи средством убеждения другого.

Диалектический силлогизм отличается от научного силлогизма тем, что посылки первого являются результатом конвенции, диалога. Это не необходимое знание, как, например, в научном силлогизме, а результат согласия, ориентации на собеседника. То есть, диалектический силлогизм является составной частью диалектики. Пользующийся диалектическим силлогизмом в качестве посылок использует вопрос, автором же посылок является его собеседник, который заменяет в своих ответах вопрос на ассерторическое суждение. Никакого заключения не следует из посылок до тех пор, пока с ними (посылками) не согласится тот, кому адресован диалектический силлогизм. То есть диалектический силлогизм всегда адресован, он всегда обращение. Вступая в диалектическую беседу, параллельно надо выполнять две задачи: во-первых, надо искать, опираясь на валидные формы, посылки, из которых обосновываемое заключение будет следовать с необходимостью, во-вторых, надо искать именно те посылки, с которыми согласится собеседник. Аргументирующий, формулируя вопросы, испрашивает согласия у собеседника на использование соответствующих утверждений в качестве посылок, утверждений, которые своими ответами на вопросы аргументирующего формирует сам адресат аргументации. Поскольку имеешь дело с разумными людьми, представляющими определенную культуру, то можно построить теорию общих мест, то есть положений, с которыми склонны будут согласиться различные типы людей.

[206]

Аристотель в Топике ясно различает позиции философа (ученого) и диалектика, то есть того, кто строит доказательство в рамках существующей системы знания, и того, кто стремится доказать для другого, то есть, находящегося полностью или частично за пределами этой системы знания. «Пока дело идет о нахождении [подходящего] топа, исследование одинаково у философа и у диалектика. Но установить, в каком порядке и как задавать вопросы, — это задача одного лишь диалектика, ибо все это обращено к другому лицу (курсив мой — А. М.); философа же, то есть ведущего исследование для себя, это нисколько не занимает, лишь бы были истинны и известны [посылки], посредством которых делается умозаключение, хотя бы отвечающий и не соглашался с ним, поскольку они близки к [положенному] вначале и он предвидит то, что из них воспоследствует; скорее философ будет стараться, чтобы положения были возможно более известны и близки к началам, ибо из них получаются научные умозаключения» 12.

Многие века в логике по преимуществу развивалась только ее аналитическая составляющая. Бурный рост интереса к диалогическим формам обоснования, развивающимся в реальной речевой деятельности, относится уже ко второй половине ХХ века. Благодаря результатам, полученным в философии языка и лингвистике, в частности, благодаря развитию прагматики, сформировалось понимание аргументативного дискурса существенно отличное от традиционного толкования рассуждения в классической логике. Элементарной единицей аргументативного рассуждения выступает не высказывание или суждение, а речевой акт, несущий некоторое пропозициональное содержание, являющееся продуктом диалога 13, и обладающий определенной иллокутивной силой 14. Определенность пропозиционального содержания и иллокутивной силы речевого акта зависит от многообразного контекста, в котором развивается речевая деятельность. Аргумент — это одна из иллокутивных сил, которой характеризуется конкретный речевой акт, а его критерии как правильного

[207]

(валидного) или неправильного аргумента перестают быть исключительно формальными 15 и включают в себя коммуникативные характеристики.

4

Повторим, что изначально объектом интереса логического знания являлся не мир, а наши рассуждения о нем. Здесь пролегает принципиальная граница между естественными науками и их методами, с одной стороны, и логикой — с другой 16. Рассуждения носят диалогический характер. И в этом диалогическом дискурсе мы руководствуемся законами логики, которые в этом случае предстают не как законы объективного мира, а как регулятивные принципы диалога. Например, закон тождества теряет основания его онтологической интерпретации, тождество выступает одной из целей, которую мы преследуем, а закон тождества становится регулятивным принципом диалога, стремление к выполнению которого является условием рациональности дискурса.

Философия языка открыла то, что логики не могут игнорировать. Объект исследования оказался иным. Первая реакция — нужна другая логика, неформальная логика. Казалось, что имеющиеся средства формализации не работали. Отношение следования надо было представить в диалогическом контексте, то есть в реальном функционировании языка. Появляются диалоговые логики и формальная диалектика. Формируется логика иллокуций. Пересматривается роль категории истинности, развивается теория истинности, релевантная иллокутивному контексту дискурса 17. Вводятся понятия согласия, приемлемости, выполнимости, успешности и пр. прагматические уточнения истинности.

[208]

Рассуждение, всякое реальное рассуждение в естественном языке — диалогично по природе. И абстрагирование формы рассуждения не может игнорировать его диалогичность. Очень часто попытка формализации естественного языка (рассуждения) с необходимостью оказывается формализацией искусственного языка. Серьезная опасность, которая подстерегает нас напути формализации, состоит в том, что мы не создаем искусственный язык, чтобы выразить в нем результаты формализации естественного языка, мы сразу исследуем не реальный функционирующий, живой естественный язык, а его мертвый образ, то есть, исследуем то, чего в реальности нет, исследуем предмет не как он есть, а как мы его понимаем, как он дан нам в нашем представлении о сущем.

5.1

Что такое аргумент?

Возьмем два правила логического следования: Modus Ponens: A, A>B + B и Modus Tollendo Ponens: A, ~A Ъ B + B

В этих двух формах умозаключения два вхождения одного и того же высказывания A имеют разные логические характеристики и являются двумя разными аргументами: L₁(A) и L₂(A) .Пропозициональные содержания у них тождественны, но логические характеристики различны. То есть, аргумент — это место, которое занимает высказывание в отношении с другими высказываниями, и определенность этого места задается формой следования. Поэтому, строго говоря, аргументом является не высказывание А, и не Modus Ponens, а утверждение A, являющееся антецедентом импликации, консеквент которой обосновывается данной формой рассуждения.

5.2

Кроме того, логика имеет дело с высказываниями, которых в реальной речи не существует. Они — результат абстракции. Как быть с реальным аргументативным дискурсом? Элементарными единицами дискурса являются речевые акты, а не высказывания. Одно и то же пропозициональное содержание может быть составной частью нескольких существенно разных речевых актов, F₁(P) и F₂(P). Наша задача состоит в том, чтобы выяснить, что собой представляет иллокутивная сила F, которая

[209]

превращает высказывание P в аргумент, составляя вместе с ним аргументативный речевой акт. Можно сформулировать конститутивные правила аргументативного речевого акта 18. Логические характеристики аргумента дополняются его коммуникативными характеристиками.

5.3

Стандартное определение отношения логического следования гласит: утверждение B следует из посылок A₁, A₂, … A_nв том и только в том случае, если во всех интерпретациях, в которых A₁, A₂, … A_nистинны, B также является истинным. Правила дедукции, которые формулирует логика, позволяют переходить от утверждения истинности одних суждений к утверждению истинности других, или от одних утверждений о выводимости к другим. В последнем случае можно избавиться от явных ссылок на истинность, но только до тех пор, пока мы не спрашиваем, что такое утверждение о выводимости.

Как замечает А. Тарский: «Поскольку здесь речь идет об отношении логического, т. е. формального следования, а тем самым об отношении, которое должно быть полностью определено формой предложений, между которыми оно имеет место, то следование не может зависеть от нашего знания о внешнем мире, в частности от нашего знания о предметах, о которых идет речь в предложениях… Отношение следования не может быть утеряно в результате того, что имена этих предметов будут заменены в рассматриваемых предложениях именами других предметов» 19. Тарский подчеркивает, что оба эти обстоятельства чрезвычайно существенны для понятия логического следования.

Данное выше определение следования вполне уместно в аналитической логике, но оно не работает в логике диалога. Здесь важно выполнение следующего условия: A₁, A₂, … A_n истинны как для адресанта, так и для адресата аргументации. Коммуникативная природа истины здесь выступает на первый план. Истинно то, что соответствует действительному положению дел для [210] обеих сторон дискуссии. Это так, во-первых, потому, что истина существует только в границах определенной культуры, являющейся результатом межличностного общения, диалога; во-вторых, в силу коммуникативной природы языка всякое суждение, сформулированное в нем, не потому истинно, что оно соответствует реальному положению дел, а потому, что оно соответствует реальному положению дел для обеих сторон диалога. В естественном языке не существует внекоммуникативных суждений. В аргументативном дискурсе эта сторона выступает на первый план и выражается в явном или неявном взаимном согласии с истинностью суждения. А это устанавливается, это формируется в результате диалога. Само отношение следования обретает коммуникативный характер: если мы с тобой согласны относительно A₁, A₂, … A_n, то мы не можем не согласиться относительно B. Тем и отличается «хорошая» аргументация, что согласие с посылками неизбежно влечет согласие с предлагаемым заключением. Другими словами, согласие с посылками является существенным элементом отношения следования в аргументации. Замена имен предметов может разрушить отношение аргументативного следования, сохраняя при этом, отношение логического следования. В связи с этим сказанное ранее нуждается в корректировке: аргументом является не высказывание А, и не Modus Ponens, а согласие участников аргументативного дискурса относительно приемлемости утверждения A, являющегося антецедентом импликации, консеквент которой обосновывается данной формой рассуждения. Валидная форма следования не выполняет аргументативной функции, если отсутствует согласие с посылками, которые в этом случае не являются аргументами для другой стороны дискуссии. Можно дать такое определение аргументативному следованию. Элементарный иллокутивный акт F(P) обладает двумя составляющими: иллокутивная сила (F) и пропозициональное содержание (P) 20. Некоторый иллокутивный речевой акт F₂(P₂) является логическим следствием другого иллокутивного речевого акта F₁(P₁), если и только если всякий раз, когда мы утверждаем F₁(P₁) это означает для всякого разумного слушателя, что его согласие с этим утверждением рационально не совместимо с отрицанием F₂(P₂).

[211]

В аргументирующей речи обнаруживаются факторы, определяющие валидность аргумента, которые выходят за пределы области традиционных логических исследований и требуют формирования новых логических средств анализа. Эти средства должны соответствовать природе речи и позволять фиксировать логико-коммуникативные характеристики следования. То есть интерес логика, занимающегося теорией аргументации, должен сосредоточиться, прежде всего, на формулировании логических критериев рациональной речевой коммуникации, поскольку абстрагирование формы рассуждения как специфического предмета логики не может игнорировать его диалогичность.

6

Г.Х. фон Вригт замечает, что «нормы и оценки, хотя и исключаются из области истины, являются все же субъектами логического закона» 21, поскольку логика имеет более широкие пределы, чем истина. Чтобы иметь основание для согласия с этим суждением, необходимо предложить такое определение отношения логического следования, которое работало бы и за пределами, ограничивающими область использования категории истинности. Эти пределы были обнаружены при попытках построить логику нормативных высказываний в их прескриптивной интерпретации. Но обобщенная характеристика этих пределов была дана Дж. Остином 22. Дж. Остин говорит о существования высказываний особого рода, «перформативных высказываний», которые не обладают истинностной характеристикой, не говорят о мире, а сами являются его частью, особого рода действием, не сводимым к самому акту их произнесения.

Так, например, деонтические суждения являются одним из видов перформативных высказываний, определенными иллокуциями, определенными иллокутивными силами, анализ которых нуждается в привлечении средств прагматической логики. Нормативное суждение не существует вне нормативного речевого акта. «Нормативное» — это характеристика иллокутивной силы данного речевого акта, не фиксируемая средствами [212] классической логики. Иллокуции не могут иметь традиционной истинностной характеристики, они находятся в области действия семантики иного рода. Если дескриптивные высказывания рассматриваются нами как приемлемые, то есть являются высказываниями, с которыми мы соглашаемся, в том случае, если мы склонны считать их истинными, то прескриптивные высказывания становятся приемлемыми там, где категория истинности уже не имеет силы. Здесь мы руководствуемся иными основаниями приемлемости. Мы соотносим эти высказывания не с реальным миром, о котором они не говорят, а с миром, который присутствует в языке и творится им. Отвечая на вопрос о приемлемости подобных высказываний, мы выясняем, совместимы ли они с другими выражениями языка, которые не ставятся нами под сомнение. Здесь уже можно было бы различить семантическую совместимость, прагматическую совместимость, синтаксическую совместимость.

В этом случае несовместимость высказываний означает лишь их неприложимость к данной (иногда, к любой) ситуации, но в другой ситуации они оказываются совместимыми. То есть, противостояние истины и лжи отсутствует, как и истинность и ложность. Иллокутивные акты не обладают истинностной характеристикой в традиционном смысле (соответствие). Здесь речь идет о соответствии не миру, а картине мира, которая присутствует в языке и формируется в значительной степени по его законам. Еще в начале ХХ века, по сути развивая идеи Вильгельма фон Гумбольта, американский лингвист Бенжамин Ли Уорф на богатом этнографическом материале показал, что мир, как его видит человек, существенно зависит от языка, носителем которого этот человек является, а одинаковая картина мира возможна только при условии сходства или, по крайней мере, соотносительности языковых систем 23. Б.Л. Уорф справедливо замечает, что мы сталкиваемся с новым принципом относительности, который гласит, что сходные физические явления позволяют создать сходную картину вселенной только при сходстве или, по крайней мере, при соотносительности языковых систем. Невозможно определить [213] явление, вещь, предмет, отношение и т. п., исходя лишь из природы, игнорируя мир языка.

То есть, наше высказывание о мире говорит нечто о нем не само по себе, а будучи прочитано в определенном языковом контексте, и поэтому прежде чем быть корреспондентно истинным, должно быть когерентно истинным, то есть непротиворечивым образом вписываться в определенный языковой контекст. Но высказывание о мире, если оно сказывается, предстает в форме иллокуции, то есть выступает элементом коммуникации, диалога, который задает высказываемой мысли коммуникативную определенность. И тогда речь обретает качество, позволяющее разумному человеку согласиться с ней, признать ее, не выходя в используемых при этом критериях за пределы рациональных оснований, не только потому, что она когерентно и корреспондентно истинна, но и потому, что она коммуникативно истинна, в частности, она иллокутивно совместима с его картиной мира.

Два иллокутивных акта могут быть несовместимыми в одном контексте произнесения, но быть совместимыми в другом. Из двух иллокутивных актов каждый в отдельности может быть приемлемым, но вместе — нет. Правило введения конъюнкции для них работает не во всех контекстах произнесения. Конъюнкция двух высказываний, по отдельности приемлемых в любом контексте произнесения, неприемлема в некоторых контекстах произнесения. То же самое можно сказать и о других правилах логического следования, тем более о структурных фигурах заключения типа утончения, сокращения, перестановки и сечения. Логические правила и само определение логического следования нуждаются во введении в их формулировки корректирующих ссылок на контекст произнесения.

7

Речевые акты, произносимые нами, представляют собой действие двоякого рода. Как действие сказывания-коммуникации они являются сами элементами мира, о котором речь, но как сказывание-референция они не являются элементами мира, поскольку они сказывание о мире. Истинность, будь это корреспондентная ее интерпретация или когерентная, говорит нечто о сказывании, поскольку оно, в конечном счете, есть сказывание-референция. То есть мы соглашаемся с некоторым высказыванием, если считаем, что его содержание соответствует

[214]

действительному положению вещей в мире или непротиворечивым образом вписывается в систему знаний о мире адекватно описывающую и объясняющую положение дел в мире. В последнем случае мы можем сказать, что некоторое высказывание обосновано, относя вопрос о его истинности на счет оснований, их интерпретации. Но применить те же критерии к высказыванию-коммуникации для определения его истинностной характеристики мы не можем. Здесь работают другие основания согласия, приемлемости сказанного.

Иначе говоря, реальные речевые акты находятся в отношениях двоякого рода: 1) к миру, о котором они говорят, и 2) к человеку, которому они что-то говорят о мире. Есть высказывания, в которых, прежде всего, мы прочитываем первое отношение, например, информативы, и мы соотносим эти высказывания, их содержание с миром, о котором они говорят. На самом деле не с миром, конечно, а с нашими знаниями о состоянии мира. И если обнаруживаем в этом соотнесении тождество, склонны считать эти высказывания истинными. Но есть высказывания, в которых мы, прежде всего, прочитываем второе отношение. Это модальные высказывания, то есть многообразие форм высказываний, в которых их коммуникативная функция, иллокутивная сила особым образом выражается, часто с использованием соответствующих коммуникативных (иллокутивных) операторов (например, запрещено, разрешено и пр.). В этом случае мы соотносим содержание и иллокутивную силу высказываний не только с миром, но, прежде всего, с нашими намерениями, с нашими иллокуциями относительно мира, и если обнаруживаем между ними тождество, склонны считать эти высказывания приемлемыми, то есть высказываниями, которые совместимы с моим миром. Но если не истинность, а приемлемость, то критерии отличения приемлемого от неприемлемого находятся в руках собеседников.

В диалоге условия истинности исходных суждений должны быть одинаковы для обеих сторон диалога. И это должно быть явно установлено, констатировано как взаимоприемлемость. Взаимоприемлемость определяется не состоянием реальности, предметной области, а состоянием ума, языка. Оба партнера по диалогу полагают, что это утверждение не противоречит сложившейся парадигме предметной области каждого из них. Утверждение должно быть правдоподобным. И ложное и истинное суждения могут быть неправдоподобными. В этом случае корректность рассуждения [215] ставится в зависимость не от объекта, а от «контекста речи», конститутивных правил, в рамках которых каждый из участников диалога решает, приемлемо данное положение или нет.

Д. Вандервекен различает условия успешности и условия удовлетворения речевых актов. Выполнение условий успешности способствует тому, что иллокутивная сила моего речевого акта будет правильно понята, условия удовлетворения — что мир будет соответствовать сказанному, так, например, «команда удовлетворена, когда ей повинуются, обещание, когда оно выполняется, запрос, когда на него отвечают, и аналогичным образом для всех других иллокутивных сил» 24. Истинность нормативных суждений определяется позицией слушателя. Если он это принимает и выполняет — значит это истинное суждение.

Истинностная характеристика императивов определяется прагматической ситуацией. Это требует уточнения, но совершенно ясно, что вопрос об истинности или ложности императивных или нормативных суждений имеет смысл только в диалогическом контексте, именно потому, что и сами эти суждения имеют определенный смысл только в нем. За пределами этого контекста они не могут существовать в своей определенности, как нормативные требования. Прагматические характеристики этого контекста должны учитываться при определении истинностной характеристики нормативных суждений. Истинностная характеристика нормативных суждений перестанет быть неразрешимой проблемой, как только мы включим их в контекст, соответствующий их природе, то есть в диалог.

Современная исследовательская традиция, получившая название «теория аргументации» обретает теоретическую определенность не в отрицании формальной логики, как это было в период ее становления, а в соединении современных методов логического анализа с прагматикой в исследовании дискурса. Иными словами, на мой взгляд, формирующаяся сейчас теория аргументации должна строится как логико-прагматическое исследование аргументативной коммуникации.