Герменевтическая тема в хайдеггеровских текстах

[86]

Начиная с лекций 1919 года Хайдеггер иногда указывает на свой метод как «герменевтический» и говорит о необходимости использовать «герменевтическую интуицию» и «герменевтические понятия» 2. Однако, наиболее отчетливо и определенно это было сказанно в «Бытии и времени» — в работе, методологический смысл которой определяется как «толкование». И именно в силу этой герменевтической особености феноменологическая онтология Dasein есть «герменевтика в исконном значении слова» 3.

Решающая роль герменевтики в постановке «вопроса о бытии» несомненна. Движение хайдеггеровской мысли от феноменологии к герменевтике мотивировано, как представляется, именно онтологическим содержанием его проекта, а именно тем обстоятельством, что редуктивная процедура, по его убеждению, не может служить внутренним основанием феноменологического исследования — точка принципиального расхождения Хайдеггера с трансцендентальной феноменологией. Все своеобразие этого движения в том, что «вопрос о бытии» может быть поставлен лишь в образе своего рода «круга» между существованием и пониманием. Иными словами, поставить «вопрос о бытии» можно, следуя Хайдеггеру, не иначе, чем как вопрос о присущем Dasein понимании бытия, а тот, в свою очередь, — лишь как вопрос о самопонимании Dasein. Таким образом, исходя из этого «кругового отношения» «вопрос о бытии» неизбежно оказывается по сути своей герменевтической проблемой, а сама фундаментальная онтология может быть тогда рассмотрена именно как проект герменевтической, по своему внутреннему драматизму, онтологии или, следуя самому Хайдеггеру, как «универсальная феноменологическая онтология, исходящая из герменевтики Dasein» 4. Таким образом, неметафизическая онтология, [87]прошедшая феноменологический путь конкретности, возможна лишь как фундаментальная онтология, или «герменевтика Dasein» 5.

Предпринятое уже в первом разделе «Бытия и времени» (третья и пятая главы) систематическое обоснование фундаментальной онтологии как герменевтики Dasein расширяет тематическое поле экзистенциального анализа времени до ключевой собствено герменевтической проблемы «историчности», подробно анализирующейся в пятой главе второго раздела. Концепция «историчности» или исторического времени второго раздела «Бытия и времени», следуя которой Dasein не только существует в истории, но и само исторично, по своей внутренней структуре, представляет собой концептуальное ядро хайдеггеровской герменевтической онтологии, преодолевающее неявный трансцендентализм и антиномии экзистенциально понятой временности первой части.

Целью этой работы будет показать как идея историчности жизни и существования находится в многозначном отношении к хайдеггеровской идее герменевтического анализа и применения герменевтических понятий или к тому, что может быть названо гременевтическим способом рассуждения. Тот смысл, в котором Хайдеггер говорит об историчности существования может быть понят лишь исходя из определенной концептуальной и методологической идеи, а именно: быть историческим — значит находиться в определенной эпистемической ситуации — герменевтической ситуации, обнаруживающей внутреннюю историчность мышления истины и бытия. Исходя из этого, мы проследим двойственную роль герменевтики в хайдеггеровских текстах. С одной стороны, она означает метод или способ достижения области онтологии Dasein, а с другой, одновременно — модус существования, своего рода онтологическую данность. Можно заметить, что эта двойственность, которую сам Хайдеггер так и не тематизировал как таковую, в существенной мере сходна с двойственным характером уже упомянутого понятия «историчности», как способа достижения тематической области «историчности» и как модуса существования. Поэтому там, где Хайдеггер говорит об историчности Dasein можно было бы столь же обоснованно говорить и о его герменевтичности.

Основная линия интерпретации будет направлена на то, чтобы показать насколько это возможно, что изменению акцентов в хайдеггеровской [88]трактовке онтологической темы сопутствовали два аспекта герменевтического ее своеобразия или две линии герменевтической проблемы. Во-первых, это идея конкретности или «фактичности» бытия, определяющая герменевтическую, по сути, структуру Dasein в «Бытии и времени». В этой связи особый герменевтический интерес представляет интерпретация герменевтической онтологии «Бытия и времени» в в контексте ранних фрейбургских лекций, поскольку именно в такой исследовательской перспективе можно отчетливо проследить динамику становления образа «ранней» хайдеггеровской герменевтики и наглядно увидеть герменевтическую составляющую проекта фундаментальной онтологии, направленную на то, чтобы указать, в рамках предшествующей идеи «герменевтики фактичности», на «понимание» как на « изначальную форму исполнения Dasein» 6. Вторая линия герменевтической проблемы связана с выявлением герменевтических аспектов «вопроса о языке» в «поздней» философии Хайдеггера. Несмотря на то, что в текстах «позднего» периода, и прежде всего в сборнике «На пути к языку», оспаривается роль герменевтики в отношении поэтических текстов и самого »поэтического» как модуса бытия, а на место «понимания» поставлено «поведение, соответствующее языку в его сущностной определенности», тем не менее, «поздние» хайдеггеровские рассуждения о языке неявно направляются той же герменевтической проблемой «историчности», только теперь уже понятой не как «принадлежащей бытию Dasein», но как историчность свершения самой истины и Бытия.

Это дает основание для утверждения о неявном присутствии в ряде «поздних» текстов своеобразной концепции «герменевтического», исходящей не из струтурных характеристик Dasein, но из «отношения к языку». Ее предпосылки, как мы постараемся показать это далее, равно как и предпосылки отказа от герменевтики Dasein можно обнаружить уже внутри концепции «Бытия и времени» как прообраз «поздней» темы языка.

В этой связи достаточно очевиден вопрос о степени совместимости герменевтической традиции и развиваемой Хайдеггером онтологической темы. Безусловно, сама концепция «Бытия и времени» может быть названа герменевтической философией не без некоторых затруднений 7. Хотя Хайдеггер и называет «феноменологию Dasein» герменевтикой «в исконном значении слова, означающем занятие толкования» 8, но именно этим указанием на то, что дело интерпретации более существенно, чем смысл речи, Хайдеггер выходит за пределы данного Шлейермахером [89]классического определения герменевтики как «исскуства правильного понимания главным образом письменной речи другого» 9. Таким образом, вполне открытым остается вопрос о том, в каком отношении онтологически определенная герменевтика Dasein стоит к предшествующей историко-филологической герменевтике.

В ряде последних исследований по истории герменевтики хайдеггеровской философской герменевтике отводится решающей роль 10. Эта решающая ее заслуга сосотоит во включении традиции герменевтической мысли, как специфического метода гуманитарных наук, в более широкий контекст онтологической темы. Тот «онтологический поворот», который герменевтика совершает в хайдеггеровских текстах, более не позволяет рассматривать ее лишь как метод понимания. Хайдеггеровская герменевтическая онтология представляет собой, скорее, аналитику онтологических условий возможности понимания 11. Однако, несмотря на тот факт, что концепция «Бытия и времени» представляет собой некоторую принципиально новую возможность для герменевтической мысли ее более специфические отношения страдицией не так легко установить. Собственно хайдеггеровские указания на предшествующее использование концепции герменевтики весьма ограничены и уклончивы. Следовательно, столь долго, сколько «Бытие и время» было единственным документом «раннего» творчества Хайдеггера, принципиальная важность герменевтической составляющей фундаментальной онтологии оставалась для исследователей и комментаторов неопределенной 12.

Благодаря публикациям ранних фрейбургских лекций эта ситуация изменилась. Вышедшие во второй половине 80-х гг.. тексты лекций [90]Хайдеггера 1921/22 и 1923 годов, непосредственно посвященные герменевтической проблематике, позволяют более отчетливо увидеть контуры рождающейся онтологической темы и ее взаимоотношения с классической герменевтикой в это решающее для становления хайдеггровской мысли время.

Наиболее существенный материал для рассмотрения концепции герменевтики в «ранних» хайдеггеровских работах представляют собой его лекционные курсы: «Феноменологическая интерпретация Аристотеля. Введение в феноменологическое исследование» (Phaenomenologische Interpretationen zu Aristoteles. Einfuehrung in die phaenomenologische Forschung // Gesamtausgabe. Bd. 61, hrsg.v. W. Broeker und K. Broeker-Oltmanns, Frankfurt/M., 1985); «Онтология (Герменевтика фактичности) «(Ontologie (Hermeneutik der Faktizitaet), hrsg. v. K. Broecker-Oltmanns, Frankfurt/M., 1988); а также манускрипт 1922 года, посвященный интерпретации Аристотеля, исходящей из определения «герменевтической ситуации» (Phaenomenologische Interpretationen zu Aristoteles (Anzeige der hermeneutischen Situation), hrsg.v. H.-U. Lessing, in: Dilthey-Jahrbuch fuer Philosophie und Geisteswissenschaften, hrsg. v. F. Rodi, Bd. 6, Goettingen, 1989, SS..237-269). Именно круг этих текстов и очерчивает общие контуры того малоизученного, вплоть до самого опубликования этих лекций тематического поля, внутри которого и возникает собственно герменевтическая проблема, определяющая специфику фундаментальной онтологии.

В текстах, опубликованных после «Бытия и времени», вопрос о герменевтике вновь появляется в явной форме лишь в диалоге о природе языка между Хайдеггером и профессором Тецука, опубликованном в 1959 году в сборнике «На пути к языку» 13. Отвечая на вопрос о причинах, по которым он ввел герменевтику в свою феноменологическую онтологию, Хайдеггер замечает,что этот термин был для него привычным вследствие его богословских занятий и лишь позднее он обнаруживает его уже в значении теории «наук о духе» у Дильтея. Тогда исходным мотивом обращения к герменевтике был его интерес к проблеме отношения между языком и бытием, или проблема слова как начала бытийно-исторического [91]пути мысли 14. Затем Хайдеггер утверждает, что « Герменевтика в «Бытии и времени» — и не учение об искусстве истолкования, и не само истолкование, но скорее попытка впервые определить из герменевтического существо истолкования» 15. Позднее эта тема вновь возникает в диалоге, поскольку Хайдеггер пытается вновь объяснить свое использование этого термина на основе его этимологии. Герменевтика теперь определяется не только как истолкование, но в первую очередь этимологически, как «несение вести и извещение» 16. Именно такое определение, как полагает Хайдеггер, должно достаточно точно указать на опосредующий характер использования «герменевтического» в «Бытии и времени». То, что было наиболее отчетливо выражено Хайдеггером в «поздних» текстах как опосредуемое языком отношение человека к «двусложности» бытия и сущего, это подразумевалось в «Бытии и времени» под «герменевтикой в смысле разработки условий возможности всякого онтологического разыскания». Из этого Хайдеггер заключает, что «им (языком — С.С.) обусловлено герменевтическое отношение» 17, а следовательно герменевтическое и язык суть одно и тоже.

Эти указания подчеркивают общую концепцию эволюции хайдеггеровской мысли, согласно которой тема языка возникает в его мышлении лишь на «позднем» этапе. Однако, этот вопрос не столь очевиден. Безусловно, «Бытие и время» не говорит нам о том, что отношение между человеком и бытием сущего опосредованы языком. Тем не менее, в нескольких ключевых пассажах Хайдеггер обсуждает то, как это отношение устанавливается посредством определенной ситуации смыслопорождения (или, как говорит сам Хайдеггер, «усматривающе понимающего толкования»), которое эксплицитно описывается как «герменевтическое» 18. Конечно, можно утверждать, и это будет достаточно справедливо, что непосредственная открытость «миру» в «Бытии и времени» описывается таким способом, который не имеет ничего общего с языком в собственно смысле. Но тем не менее, мы хотели бы обосновать здесь ту точку зрения, что непрерывность между «ранними» мыслями о смыслопорождающем герменевтическом отношении и «поздними» размышлениями о языке значительно более отчетлива, чем это могло бы показаться на первый взгляд.
[92]

Язык и герменевтическое отношение: Герменевтические аспекты «вопроса о языке» в «поздних» работах Хайдеггера

В самом начале этой работы мы упомянули одно «позднее» замечание Хайдеггера относительно использования герменевтики в «Бытии и времени», где он говорит о том, что «язык определяет герменевтическое отношение». Это отношение между человеком и бытием, посредством которого последнее раскрывается первому. Теперь мы попытаемся рассмотреть те трудности, которые неизбежно встают при каждой попытке установить природу этого отношения, ускользающего от устойчивой концептуальной определенности. В какой степени вообще оправданно говорить о том, что это отношение определяется языком? Для того, чтобы ответить на этот вопрос необходимо, на наш взгляд, сравнить хайдеггеровский анализ «высказывания» и «речи» в «Бытии и времени» и тему языка в «поздних» работах. В этой связи мы рассмотрим здесь то двойственное отношение, существующее между языком и «герменевтической ситуацией», точнее — их обоюдное взаимоопределение.

Следуя общей идее «Бытия и времени», язык производен от «высказывания», но это не относится к языку в том смысле, который придается ему в «поздних» работах. Однако, можно было бы утверждать, что определяющая характеристика «высказывания» в «Бытии и времени» воспроизводится также и в «поздних» текстах 19.

В качестве показательного примера размышлений о языке «позднего» Хайдеггера может быть рассмотрен доклад 1959 года «Путь к языку». Принципиальная задача Хайдеггера здесь — показать философское движение в языке, создать такой тип мышления, в котором бытие языка открывало бы себя вне методологических процедур, задача, которая обобщается Хайдеггером в виде следующей своего рода «формулы пути:» «Дать слово языку как языку» 20. Иными словами, язык есть одновременно и субъект и объект мысли и это есть та особая рефлексивная структура, которую необходимо иметь в виду в ситуации вопроса о том, что есть язык. Эта рефлексивная структура по своему внутреннему устройству сходна с «герменевтической ситуацией» в фундаментальной онтологии. Многие утверждения, заявленные Хайдеггером в этом тексте, [93]идут далеко за пределы того, что было уже сказано в «Бытии и времени» относительно «высказывания». Например, что «Дар речи отличает человека, только и делая его человеком» 21. Тем не менее, характеристика, данная «высказыванию» в «Бытии и времени», не настолько отлична от этой. Когда Хайдеггер пытается эксплицировать феномен языка он актуализирует целый ряд метафор, сходных с теми, которые определяют специфику герменевтической проблемы внутри фундаментальной онтологии. А именно, убеждение в том, что язык есть обнаруживающее себя исходя из деятельности «высказывания» и говорения, то, что не зависит от лингвистической системы знаков. Напротив: »все знаки возникают из указывания, в области которого и для целей которого они могут быть знаками» 22.

Вопрос о герменевтической роли знака в хайдеггеровском мышлении — весьма значительная тема прежде всего с точки зрения выявления неявных герменевтических аспектов «вопроса о языке» в «позднем» хайдеггеровском философствововании. Здесь мы ограничимся лишь некоторыми общими указаниями.

Исходной точкой исследования этой темы является собственно хайдеггеровская идея нелингвистического знака — «вещи как средства» (Zeug) — в §17 «Бытия и времени». Это место «Бытия и времени» предлагает своего рода концепцию знака как «средства». Здесь исследовательски интересен известный параллелизм этой концепции с идеей означивающей функции художественного творения, высказываемой Хайдеггером в «Истоке художественного творения». Исходя из этого можно рассмотреть функцию языка в «поздних» работах как особую динамику «означивающего» акта в форме двойного движения раскрывающей силы «мира» и скрывающей силы «земли».

Хайдеггеровские рассуждения об истоке художественного творения имеют ключевое значение для прояснения эволюции концепции «герменевтического» в его философствовании. В конце первого из составляющих собственно текст работы докладов «Вещь и творение» Хайдеггер ставит вопрос о «дельности изделия» (Zeughafte des Zeuges) 23. Если предпринятый в § 15 «Бытия и времени», в самом начале рассмотрения вводимой в третьей главе идеи «мирности мира» анализ «вещи как средства» (Zeug) осуществлялся одновременно с критикой традиционной онтологии «на[94]личного» (Vorhandenheit) 24, то теперь Хайдеггер вынужден идти «кружным путем». Сомнительность непосредственного анализа вещности исходя из «подручности» (Zuhandenheit) в «Бытии и времени» приводит к необходимости описания вещного как всегда уже находящегося в творении. Здесь прежде всего важно, что бытийной выразительности «средства» или «изделия» в его неслужебности способствует более не «расположенность» (Befindlichkeit), как в «Бытии и времени», но именно творение: »нужно только, чтобы это вещное, если уж оно принадлежит к бытию творения творением, мыслилось на основе творческого» 25. Творение теперь методологически занимает то место, которое в «Бытии и времени» разделено между двумя «позициями»: «расположенностью» и «экзистенциальной интерпретацией».

Второй доклад, составляющий эту работу, еще более отчетливо усиливает акцент. Чтобы показать, в какой степени произведение может быть понято как «свершение истины» Хайдеггер обращается к примеру греческого храма. Упоминаемая здесь «открытость» соответствует открытости в расположенности и понимании, которую Хайдеггер еще в § 44 «Бытия и времени» обозначил как «истину». Однако теперь он проводит различие не между определенностью открытого и неопределенностью сокрытого, но между «миром» и «землей». В силу того, что художественное творение охватывает то основание, исходя из которого открытое как таковое становится отчетливым, в силу этого, творение составляет проект, открывающий нам истину бытия, как движение между открытостью и сокрытостью, движение, которому мы сами должны соответствовать. Это «соответствующее поведение» более не есть повседневное проектирующее бытие-в-мире, как это было в «Бытии и времени»; оно есть поэзия. Под «поэзией» Хайдеггер понимает, как он указывает в третьем докладе, не какое-либо специальное употребление языка. Напротив, всякий язык поэтичен исходя из своей сущности и «сам есть поэзия». Поэтическая сущность языка лежит прежде всего в его герменевтическом «именовании»: «Глагол и именование правят воздвижением и изображением, и именно поэтому воздвижение и изображение остаются особыми путями и особыми способами, какими истина направляет себя вовнутрь творения, устрояясь в нем» 26.

Исходя из этого, очевидны некоторые решающие следствия для всей хайдеггеровской концепции «герменевтического». Если в «Бытии и времени» «понимание» осмысливалось как проект, то есть исходя из своей возможности, то здесь ситуация меняется. Ибо то, что в «Бытии и [95]времени» означало «понимание» теперь стало «соответствующим языку поведением» или говорением в открытости, открывающейся в искусстве и через художественное творение. «Человек, — замечает «поздний» Хайдеггер, — говорит постольку, поскольку он соответствует языку» 27. Как представляется в этой связи осуществленный «поздним» Хайдеггером отказ от самого термина «герменевтика» произошел именно потому, что изначальная герменевтическая (в хайдеггеровском смысле) природа языка не могла быть адекватно выражена в терминах классической герменевтической концепции филологического и исторического искусства истолкования, неотделимость от которой и самого понятия «герменевтическое» видимо остро прочувствовал «поздний» Хайдеггер.

Однако вместе с тем, остается, на наш взгляд, определенная именно тематическая непрерывность. Подобно «высказыванию» в «Бытии и времени» бытие языка воспринимается в «позднем» творчестве как нечто, что может быть схвачено лишь в определенной ситуации мышления, когда мысль обретает свою достоверность в том же самом акте ее раскрываемости бытию. В «ранних» работах на это фундаментальное условие или предпосылку указывает историко-герменевтическое отношение, как единственное средство достижения тематического поля онтологии. И это так по причине историко-герменевтического отношения самого предмета «бытийного вопрошания». Несмотря на все существенные изменения, произошедшие в хайдеггеровском мышлении после «поворота», эта концептуальная конфигурация остается, тем не менее, в силе. В уже упомянутом нами показательном «позднем» рассуждении о языке в работе «Путь к языку» мы читаем: «Всякий язык историчен, даже там, где человек не приобщился к историографии в новоевропейском смысле» 28. Подобно тому, как «ранний» онтологический проект достижения Dasein его «собственного» бытия может быть описан как «историческое» движение, сходным образом и язык, этот «медиум» бытия как такового (вне опосредующих предметных структур сущего) также является «историческим». Он историчен не в смысле «обладания историей» (Historie), но в смысле «бытия историческим» (Geschichte).

Когда Хайдеггер в работе «Из диалога о языке. Между японцем и спрашивающим» говорит, что язык определяет герменевтическую ситуацию, как это , по мнению Хайдеггера, было описано в «Бытии и времени», это должно быть прочитано как указание на тот уровень, на котором можно определить «герменевтическое» в этой работе. С известной определенностью можно сказать , что это помогает избежать неверного понимания позиции «герменевтического» в фундаментальной онтологии. Безуслов[96]но, герменевтика не является более фундаментальной темой «Бытия и времени», чем онтологическая тема — главная тема фундаментальной онтологии. «Герменевтическая ситуация», внутри которой движется онтологическая цель «Бытия и времени», является, одновременно, и тем онтологическим регионом, куда стремится аналитика Dasein. «Герменевтическое» остается именем для этого движения, в котором, в «круговом» процессе смыслопорождения, выявляется скрытое и неочевидное, тем особым необъективирующим способом. На протяжении «поздних» работ Хайдеггера можно проследить идею языка как раскрывающей и опосредующей деятельности высказывания; путь, неприемлемый ни для лингвистики, ни для грамматики. Уже в рамках ранних лекций об Аристотеле эта функция, способность или просто бытие языка уравнивается с герменевтическим актом. Таким образом, в той мере, в которой язык определяет герменевтическое отношение, герменевтика определяет отношение к языку ( безусловно, язык подразумевается здесь в значении «высказывания» в терминах «Бытия и времени»). Это взаимоопределение языка и герменевтики, как представляется, неявно имеет место на протяжении обоих этапов эволюции хайдеггеровской мысли, связанных с двумя аспектами герменевтической проблемы.

© Ставцев С.Н., 1999